Сергей Гомонов - Горькая полынь. История одной картины
Мы с нею спешились, чтобы напиться воды в старой дубраве. Ручей этот брал исток в моих владениях, но я не сразу вспомнил об этом, а когда мое истинное лицо отразилось в нем, было поздно. Рианнон вскрикнула, как зачарованная уставившись на моего двойника в воде, разительно отличавшегося от Пуйла по всем приметам. «Кто ты?» — спросила она, едва оправившись от изумления. Мне пришлось сказать ей свое настоящее имя, и она удерживала меня у ручья, умоляя подождать и дать насмотреться: «Я знала, что ты не из этого мира, но даже не ведала, насколько ты прекрасен, король Аннуина!» «Скоро вернется настоящий Пуйл, и мне хотелось бы, чтобы ты полюбила его, ибо он один из лучших среди смертных в своем благородстве. Моим подарком вам пусть станут три верных слуги. Двое из них будут охранять тебя повсюду, и через них ты сможешь передать мне весточку, если окажешься в затруднении. А силу третьего используй с умом и тоже лишь в крайнем случае». Я свистнул двоим совам, стерегущим нас на дереве, и протянул ей пастушью суму. В следующий раз мы увиделись много времени спустя — уже будучи женой короля Пуйла, она прислала ко мне своих телохранителей с просьбой о помощи, и те рассказали мне, как посредством третьего слуги она навлекла на себя проклятие отца, наложенное на них с мужем поименно. В моих силах было лишь уменьшить воздействие его слов ровно вполовину, и я отдал совам корень мандрагоры: «Она должна измельчить его, высыпать в вино и выпить. Немедленно». Однако этим я и достиг бы только части желаемого результата: проклятие было родовым и сильным, поэтому смерть явилась бы разоблачить обман, а также в течение семи лет завершить начатое. По прошествии же этого срока дитя Рианнон оказывалось уже вне опасности. И, призвав к себе слугу, из-за которого произошло несчастье, я сделал то, что должен был сделать с Гором… с Гориваллтом, наследником престола Диведа, сразу после его появления на свет.
— Вот потому я и вытащил тебя из трясины, праправнучка королевы Диведа, похожая на нее, как две капли воды. Мое имя будет хранить вас, но запомни: лишь наполовину. Остальное только в ваших силах.
Шепот прервался, и тень, сжавшись, пропала со стены.
Тэа проснулась и подскочила на соломенном тюфяке, чтобы увидеть, жива ли Этне. Утро уже пробивалось сквозь узкое окошко, освещая лицо спящей девушки. Испарина, выступившая у нее на лбу, была доброй вестью: этой ночью болезнь отступила.
А еще через несколько дней они продолжили свой долгий путь на Изумрудный остров»…
Донья Беатриче была смущена: великие герцоги Тосканские выражали признательность за ее воспитанника, хотя, кажется, сам мальчик готов был сейчас же куда-то сбежать и спрятаться, чему вдова Мариано не удивлялась, памятуя его застенчивость. В конце концов герцогиня Мария Магдалена вдруг обратилась к той молодой девушке, которая сначала все время находилась среди художников возле мольберта мастера Кристофано, а позднее о чем-то шепталась с маркизой Антинори, будучи с нею явно на дружеской ноге. Герцогиня Тосканская выразила пожелание, чтобы эта девушка, синьора Чентилеццки, написала для Палаццо Медичи портрет юного героя, и та без малейших колебаний согласилась, одарив Дженнаро цепким изучающим взглядом. Однако на этот раз вместо того чтобы смутиться, мальчуган ей… улыбнулся. Ассанта Антинори, засмеявшись, поаплодировала ему и своему мужу, помогая последнему приводить себя в порядок после неожиданно приключившейся скачки, а маркиз, приобняв мальчонку за плечи, дружески его встряхнул, чтобы приободрить.
— Отныне ты всегда желанный гость в Палаццо, и я хочу, чтобы тебя обучали те же педагоги, что обучают нашу семью, — сообщил Козимо и поглядел на сера Галилео, который охотно поклонился, принимая иносказательное распоряжение герцога.
Глава четвертая Загадочные убийства
В трактире стоял горький смрад, и даже многие завсегдатаи торопились поскорее уйти из этого адова местечка сегодня. Поговаривали, что жуткий запах гари возник здесь неспроста, и виной тому вовсе не подгоревший окорок, а недавняя ссора трактирщицы с мужем, из-за которой тот едва не устроил поджог.
— Смерти ищете, синьор Шеффре? — наклоняясь к самому уху кантора, сидящего за столиком в укромном углу заведения, поинтересовался пристав Никколо да Виенна. В противном случае он рисковал быть попросту не услышанным в жутком гаме.
Учитель музыки улыбнулся ему и кивнул на соседний табурет, но да Виенна запротестовал:
— Ну нет уж, увольте, сударь! Воистину, мне не понять, что вас вечно тянет в такие вертепы!
— Отсюда всегда удобно наблюдать, — Шеффре спокойно поворошил ножом в своей тарелке ужасного вида макароны, явно давно остывшие и слишком передержанные в кипятке; одно только успокоило Никколо: судя по всему, кантор даже не подносил ко рту ни их, ни то пойло, что стояло в его бокале на грязной нетесаной столешнице.
— Наблюдать? И за кем же вам понадобилось наблюдать, друг мой?
Пристав опасливо оглядел табурет и все-таки сел напротив Шеффре, стараясь ни к чему здесь больше не прикасаться даже краями одежды.
— За жизнью, синьор Виенна.
— И где же вы наблюдаете здесь жизнь? По-моему, здесь одни отбросы и… вот тот кошмар, что расплылся в вашей тарелке.
Кантор лишь пожал плечами:
— Если посмотреть на это с точки зрения кошмара, который расплылся в моей тарелке, то уж поверьте мне: всё не так плохо, как кажется вам.
— Мне кажется иное, Шеффре. По-моему, вы немного сошли с ума.
— Что ж, один человек, он доктор, несколько лет назад по секрету сообщил мне, что — да. И не немного. А вы сами как оказались здесь, Никколо?
— О, я исключительно по долгу службы! С нашими новшествами в Барджелло многим из нас теперь приходится бродить по притонам, когда на кого-нибудь из владельцев этих богаделен поступает жалоба. Но я давно знаю о вашем пристрастии к подобным местечкам и, поверьте, встревожен за вашу сохранность.
— Не переживайте, Никколо, я здесь не один такой. Видите вон того ряженого? Он иностранец, англичанин. Из семьи католиков, но ныне англиканской веры, депутат их парламента…
— Вы шутите?
Да Виенна никак не мог усмотреть в худощавом черноглазом мужчине, на вид — далеко за сорок, одетом как простой рабочий и вполне исправно говорящем по-итальянски, чужестранца с севера.
— Нет. Не шучу. Вот та компания крепких парней у окна, видите? Двое из них постоянно возят воду и снедь в ваше управление, а сегодня у них траур — у того громилы с черной повязкой на рукаве умер отец, которого все они знали много лет. А это дочь трактирщицы, и во время ссоры родителей ей этой ночью досталось от обоих. Она немного глуха с детства и плохо разбирает, что ей заказывают посетители, а если и слышит, то все равно приносит вот такое, — Шеффре кивнул в сторону тарелки с макаронами, похожими на раскисших ленточных червей.
Заметив, что кантор и пристав смотрят в его сторону, англичанин слегка, но вполне учтиво им поклонился, а потом продолжил разговор со своими собеседниками, держа свой бокал, как и Шеффре, лишь для декорации.
— Он поэт, — продолжал кантор. — Несколько лет жил и здесь, и в Испании, а теперь приехал опять.
— Да уж, мне и в самом не понять вас, людей искусства!
Никколо усмехнулся, но тут англичанин подошел к ним, пожелал здравствовать с едва заметным акцентом и представился приставу Джоном. Да Виенна и сам не понял, как все получилось, но поймал себя на том, что сидит за тем же столом теперь в окружении толпы посетителей трактира и травит шутки, которые на днях рассказывал в Барджелло его собственный начальник — из тех, коими вряд ли поделишься в присутствии приличных женщин:
— Один южанин приехал в Венецию и узнал, что хозяин бакалейного магазина срочно ищет разносчиков. Он отправился к нему наниматься, но владелец говорит: «Э, постой! Хочу знать, как хорошо ты знаешь наш город и наши обычаи! Можешь ты назвать по крайней мере два венецианских блюда?» — «Жареная треска и буссола!» — «А хотя бы два сорта венецианского вина?» — «Вальполичелла и фраголино!» — «Хорошо, а пару мест, где здесь можно найти лучших куртизанок?» — «Пустяки, в Кастеллетто Риальто или салоне Франко!» — «Что ж, ладно, это ты знаешь, а сейчас… Назови-ка мне сейчас, куда впадает река Сена?» — «О, уважаемый, я еще не был здесь на этой реке!» — «Так я и знал! Всё бы вам, террони[20], только жрать, пить да за женщинами влачиться — никакой культуры!»
Громче всех хохотала полуглухая и, кажется, не слишком смышленая дочь трактирщиков, да и сама трактирщица, из любопытства выйдя к ним из-за своей стойки. На блестящем от жирных кухонных испарений лице ее красовался багрово-синий кровоподтек под глазом, а во рту не хватало нескольких передних зубов. Однако это пристава уже не смущало, и все так же, под веселую скерцо, слова которой на ходу придумал Джон, а подыграл ему на лютне кантор, Никколо отдал хозяйке заведения судебную повестку. Это вызвало только новый взрыв хохота.
