Мастер Чэнь - Любимый жеребенок дома Маниахов

Свой дом, подумал я, оглядывая холмы. В конце сегодняшнего пути наверняка будет какой-нибудь ксенодохион, или мы просто заночуем на этих холмах, будет голос Даниэлиды, холодный звон струн, смех и вино. Потом еще день пути. И еще. А свой дом…

Вроде бы, история закончена, драконы остались позади.

Вот только что делать со странными убийствами, из-за которых мне пришлось быстро покинуть Город?

Что делать с информацией о человеке с сожженным лицом, который изображал самого себя — то есть злобного демона — в каком-то театре? Если Хашим в империи, то, во-первых, мне спокойно спать не удастся, новые убийцы доберутся-таки до моего дома, или встретятся где-нибудь, скажем, на форуме. А во-вторых, кто он сейчас, демон Хашим — беглец, жаждущий отомстить мне, или все еще подручный Абу Муслима по тайным делам? А если второе, то есть такое слово. Это слово — война.

Ну, и еще один, маленький, пустяковый вопрос. Три воина в ущелье, которые уже ничего не скажут мне: ладно еще — как они узнали, что я в Юстиниане, это Халид мне сказал. Но откуда они, три простых солдата, знали мое лицо? То есть, в общем — кто им указал на меня?

А это ведь был очень интересный вопрос. Без ответа на который тоже не стоило мечтать о доме.

— Знаешь, есть такие люди, — сказал я Анне, — которые умеют делать своим домом весь мир. По-моему, это счастливые люди. Но вы, обитатели этой страны, как я знаю, не любите даже выбираться из своего Великого Города — Мегало Полиса — если вы там живете. Так что тебе, возможно, придется еще о многом меня расспрашивать, чтобы это понять. Хотя я уже не господин наставник.

Я замолчал.

— Я скромная, не лезущая с вопросами девушка, — сказала Анна, раскачивая головой, — еду на муле, грызу морковку, хрум, хрум. Я уже поняла, кажется, что за человек едет со мной рядом. Куда уж мне задавать ему снова тот же вопрос: а зачем вы вообще приехали сюда, в землю ромэев, уважаемый сер?

— Так я же отвечу, — сказал я. — Отдохнуть после множества всяких неприятностей. И поесть того, чего нет в более знакомых мне краях — и не было в Юстиниане — рыбки из моря.

— Их-х-ф… — хищно зашипела Анна. — Р-рыба!

— Сыр-р-р, — сказал я.

КНИГА ТРИУМФАТОРОВ

О трижды счастливый город, глаз вселенной, украшение ее, звезда, сияющая издалека, маяк этого низкого мира, как я хотел бы вернуться к тебе и насладиться тобой до дна! Не отрывай меня от твоей материнской груди!

ОНИ КАКИЕ-ТО ЛИПКИЕ, МОЙ ДРУГ

Прохладным осенним утром у Адрианопольских ворот я встречал человека, которого ждал все это время, все эти долгие недели — сначала в самом Городе, потом — когда уехал подальше, на холмы Юстинианы, ну и опять здесь. Но оно кончилось, мое ожидание. Вот двинулись створки ворот под башней — проверка на предмет незаконного оружия, видимо, завершилась — и человек этот, в сопровождении небольшой группы моих соотечественников верхом на мулах, выплыл, наконец, на свет меж вяло повисших горбов мрачного верблюда.

Узнать гостя было нелегко.

На верблюде ехал добрый дедушка.

Вид его навевал сладостные мысли о круглом, настоящем самаркандском хлебе, о запахе зиры и лука в бараньем жире. Дедушка был в полосатом черно-зеленом хлопковом халате из Бухары, голову его венчала белоснежная повязка с длинными концами, свисающими на грудь. Он мирно и терпеливо покачивал, в такт ходу верблюда, седой бородой. И улыбался ласково, чуть ввалившимся ртом.

Стая детишек запрыгала от радости, увидев это прекрасное зрелище. Конечно, верблюд здесь — не совсем уж невиданное животное, но для малышей из окраинных кварталов это какая-никакая, но радость.

А дедушка из загадочных восточных стран — да это еще лучше верблюда.

Маленькая девочка решилась сделать два шага вперед среди пыли. Верблюд презрел ее, задрав голову. Дедушка, наоборот, голову свесил вбок и засиял умиленной улыбкой, прядь седых волосков задрожала на ветру. Хитро улыбаясь, он полез за пазуху и жестом фокусника достал оттуда грушу с розово-золотистым боком.

Девочка залилась счастливым смехом и осторожно протянула пятерню. Дедушка, лучась бледно-серыми счастливыми глазами, покивал ей несколько раз поощрительно, и груша, наконец, перешла из рук в руки. Верблюд неспешно продолжил свой путь.

О Бог голубого неба, подумал я, приближаясь, этот человек уже проехал шагов двести по городу, но до сих пор никого не убил. Что творится с нашим миром?

— Здравствуй, Юкук, — сказал я ему.

— Большая честь для меня, — ответил он сорванным голосом, щурясь. — Вы выехали меня встречать. Здравствуйте, хозяин. Хороший у вас конь.

И мы двинулись рядом, тихонько разговаривая про сады Самарканда, мою семью, то есть брата с многочисленными женщинами и потомством, про то, сколько же мы не виделись. Пели птицы, летели облака, и разговор наш стихал. Потому что я знал, что сейчас испытывает этот человек, и завидовал ему — у меня эти моменты, этот въезд после долгой разлуки с Городом, были позади.

Первое чудо он уже увидел, когда приближался к воротам. Беспощадно расчищенная от растительности равнина — и за ней сплошной лентой, с холма на холм, стены Феодосиуса, слоеные, песчаного цвета с розовыми кирпичными прокладками. Никаких сомнительных кладок, расшатанных корнями деревьев, никаких щелей — все заделано, проверено, сплошной безупречно содержащийся гладкий и мощный камень.

Хотя — что значит «стены»? Нигде в мире нет такого города: здесь не одна стена, а три. Низкая внешняя, за ней обложенный кирпичами ров, в котором уйдет под воду с головой и слон. И — вторая стена в два человеческих роста, неуклонный марш приземистых квадратных башен по холмам. Затем голая, поросшая травой пустота в пару десятков шагов, ловушка, каменный мешок. А дальше — стена настоящая, в шесть человеческих ростов, невероятная, чуть наклонная, с башнями, которые никакие камнеметы не разрушат — просто потому, что их и поставить-то негде.

За ней — город, который врагу ни разу не удавалось еще взять штурмом.

И город, который похож на небольшое и вполне самостоятельное по части продовольствия государство — потому что на сотни шагов после ворот мы с Юкуком наблюдали по сторонам дороги зеленые холмы во фруктовых деревьях, убранные уже пшеничные поля, амбары, крыши темной черепицы. И виноградники, и купола монастыря Хора среди зелени на холме.

Но вот акведук Валенса выныривает из-за старых деревьев и взмывает над головой, двойной ряд полукруглых кирпичных арок на мощных опорах. Вокруг белые пятна домиков на крутых склонах, они лепятся к каким-то забытым посеревшим стенам, нависают над разрушающимися сводами, изогнутые узоры кладки которых будто разрисованы граблями.

Дальше — мы, преодолев плавный холм, начинаем почти незаметный спуск — к грандиозному хаосу камня, крестов, куполов, кипарисов, волшебству этого города.

Влажный, льющийся, дождевой звук копыт по прямой мощеной дороге. Пешком, в носилках, на мулах и лошадях — люди, все больше людей, и как же они здесь любят яркие цвета одежд. По сторонам — взмывающие на холмы улицы, шапки винограда, тяжелые гроздья листвы.

И — вот уже первые одинокие колонны вздымаются к небу позади крыш и стен, колонны чуть посеревшего мрамора, розового гранита. И статуи, изящно изогнувшиеся на их вершинах. Иногда — целый лес колонн, целая недвижная толпа статуй: бывшие боги, выселенные на форумы. И — снова — купола с крестами.

И — грандиозные форумы, один за другим, опять колонны, как ряд танцовщиков, триумфальные арки, овальное великолепие форума Константина, хоровод каменных богинь во главе с громадными Афиной, Герой, Афродитой с яблоком, медный фонтан со львами, сверкающий белизной сенат, рядом Нимфеум.

И — торжественная пустота Аугустейона, двойные портики имперских зданий, мраморные плиты под ногами. Чудовищных размеров каменное сердце города совсем рядом, оно нависает над крышами — Ипподром; ворота во дворец, Юстиниан на коне на верхушке сверкающей золотом колонны. Патриарший дворец, приют Самсона, бани Зеуксиппоса, и новые колоннады вдоль Меси, с роскошью ее лавок и мастерских.

И — выше всех колонн — эта чудовищной тяжести каменная гора под плоским куполом, этот громадный лев с вытянутыми вперед лапами и темным полукругом пасти: София.

Юкук молча смотрел на это каменное великолепие среди разноцветного человеческого муравейника, а я перевел взгляд дальше. Потому что настоящая красота города — в проблесках искрящейся лазоревой пустоты между зданиями, в грандиозности этой воды, в бесчисленности кораблей, в этой близкой синеве, где скрываются дельфины, волшебные животные, спасители пловцов.