Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

— Отставить!

— Да его, гниду легавую, к стенке надо! — повернулся Жох, продолжая оседлывать Хромовский живот. — На командира руку поднял!

— Отставить, — еще раз произнес командир, откидывая палаточную полу и выбрасывая наружу догорающую бумагу. — Сойди с него, сядь в угол и затихни, понял?

— Есть, — проворчал Жох.

— Хромов!

Второй из капитанов, морщась от боли, приподнялся.

— Хромов! — еще раз обратился командир.

— Ну?

— Отвечать по уставу.

— Я.

— Капитан Хромов, когда вы будете прежде думать, а потом действовать? Вот садитесь и думайте. И очень прошу вас, не хватайтесь без повода за пистолет. Помните, что у вас не наган, у вас ТТ[43]. Все, разговор окончен.

В палатке сделалось тихо, как в лесу после урагана. Выветривались сквозь щель (командир не застегнул на нижнюю пуговицу полу палатки) дымок и отзвуки отгрохотавшего разговора. Сержант Коган и красноармеец Попов, перепуганные ссорой капитанов, старались не смотреть в сторону одного и другого, боялись лишний раз пошевелиться, чтобы не дай бог не вызвать новый взрыв эмоций. Жох добрался до той вещи, что обнаружили в палатке еще до вскрытия ящика и последовавших событий и отложили по его просьбе в сторону. Вор взял в руки колоду немецких игральных карт. Впрочем, может, и не немецкие вовсе. Свастики на «рубашке» не было, а короли обходились без гитлеровских усиков. Леня, хмыкая, разглядывал картинки. Все числовые карты сопровождали игривые зарисовки. Среди шестерок девчонки танцевали канкан, показывая кружевные панталоны («эх, сюда бы вас, крали!» — причмокивал Жох), среди девяток пили пиво толстобрюхие бюргеры («а эти козлы даже шнапса не прихватили, в поход, уроды, собрались!»), на семерках загорали на пляже. Леня-Жох посдавал сам себе, раскинул пасьянс, а потом уговорил перекинуться Леву и Попова. Те опасливо покосились на командира, но неожиданно услышали «давайте, давайте». И Жох не придумал ничего смешнее, как играть на животе бесчувственного пленника. Играли на порции копченой колбасы. Командир продолжил рассматривать найденные в палатке вещи и кое-что обнаружил. Хромов дулся, молчал, может быть, размышлял о чем-то и незаметно для себя уснул.

А потом очухался пленник.

Глава тринадцатая

Deutschland uber alles…

Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Дитрих злорадствовал. Они хохочут, представляя, как будут пытать немецкого офицера, как приведут его в НКВД, как получат за него поощрения от начальства. Сейчас эти расово неполноценные перестанут ржать. Жаль, он не сможет насладиться их перекошенными лицами.

Сейчас они увидят, что немецкий офицер плевал на смерть. Увидят, как он умрет за империю. Дитрих провел языком по зубу, на котором была закреплена коронка с цианидом, подарок Вальтера Шелленберга.

— Вы не это ищите? — перед глазами ошарашенного Дитриха появилась ладонь, на которой лежала его коронка. — Мы тоже не лыком шиты. Переведите, Лева.

— Э-э, — Лева поправил очки, — это идиома, он не поймет буквального перевода.

— Тогда переведите следующее, — сказал командир.

Но с переводом пришлось подождать. Немец задергался, начал лягаться и сыпать потоком отрывистых слов, звучащих как палочный треск.

— Говорил, ноги вязать надо, — Жох сдергивал ремень, пока Попов ловил и прижимал к полу нижние конечности пленника. Наконец ноги связали.

— Ругается, товарищ капитан, — пояснил Лева.

— Может, кляп всунем, командир? — предложил Жох.

— Подождем. Должен угомониться.

Дитрих замолчал. Перед свиньями не мечут бисер, с людьми второго сорта не разговаривают, их не замечают, они не достойны даже немецких ругательств, они ниже их. Он не будет их замечать. Даже когда его начнут пытать, он не будет их замечать.

— Переведите, Лева, следующее. Он попал в лапы НКВД. Я — капитан госбезопасности Шепелев. А он кто будет?

В ответ немец разразился длинной тирадой. Лева покраснел.

— Он не хочет, чтобы рядом с ним сидел еврей.

— А-а, капризничает. Ничего потерпит.

— Еще пообещал, что больше ничего не скажет. А также он попросил, чтобы его расстреляли. Потому что иначе он сделает все, чтобы перегрызть нам горло.

— Ну, это мы поглядим! Не скажет! Видали мы и не таких понтовщиков, — Жох похлопал эсэсовца по шнурованным ботинкам на меху. — Командир, разреши я его ножичком пощекочу? А потом Хромыча разбудим, он тоже, я понимаю, кой-чего умеет.

— Лева, — командир не обратил внимания на предложение Жоха, — переведите следующее. Расстреливать мы его не будем, пусть не мечтает. И пытать не станем. А наоборот. Будем заботиться, оберегать, вкусно кормить, укутывать, не давать покончить с собой. Пообещай ему, что он поедет королем, нет, переведи, фюрером, на его же алюминиевых саночках. И доставим его живым и невредимым. А по прибытии мы сразу же устроим красивую киносъемку, где он выступит в заглавной роли. Красивый, сытый, улыбающийся, обнимаемый людьми в форме НКВД, накачанный под завязку химическими препаратами. Может, и обломочки к тому времени подвезем, снимемся на их фоне. А потом отошлем пленку в Германию. С пояснениями, что он очень нас обязал, сдавшись, когда понял бесполезность сопротивления. Помог, признавшись, что принадлежит к СС. И очень порадовал нас тем, что не стал убивать себя, разгрызая ампулу.

Дитрих до того, слушавший капитана безучастно, закрыв глаза, открыл их, когда ему перевели о его принадлежности к войскам СС. Услышав перевод последнего предложения, он прищурил глаза, чтобы разглядеть этого русского.

— Я готов согласиться с вами, — развивал свою мысль капитан, — если вы возразите, мол, наши фашисты не поверят вашим инсинуациям. Но они поверят своим глазам. А, стало быть, поверят тому, что вы не покончили с собой. Потому что нет ничего проще и быстрее, чем раскусить ампулу. Раз вы этого не сделали, вы действительно трус. И для вашей жены, детей, ваших родственников, друзей, товарищей по эсэсовскому оружию вы станете трусом и предателем, вас проклянут. Что скажете?

Лева не стал дословно переводить ответ эсэсовца. Просто сказал:

— Ругнулся.

Дитрих был в отчаянии. Прав этот русский: если в Германии узнают, что Дитрих Заммер попал в плен, его имя навсегда будет запятнано позором. Шелленберг, конечно, выкрутится: «Ничего не знаю, Заммер действовал по своей инициативе, приказа я не отдавал, где текст приказа, кто его писал, кто его заверял, кто его видел?» Заммер получится авантюристом, болваном и трусом. Но выхода Дитрих не видел. Ясно, что русский собирается ему предложить. Пусть Заммер прослывет трусом, но Заммер ничего и никого не выдаст, сотрудничать Заммер не будет, предателем Заммер не станет. Но откуда русскому известно об СС? Смелое предположение?

Капитан тем временем попросил Попова налить кофе, дать Леве и ему. Потому что неизвестно как там с разговором получится, но свой монолог капитан не закончил.

— Итак, вы хотели бы героически покончить с собой. Понимаю. Я вам предлагаю заключить договор. Условия его будут такие. Я не стану требовать от вас разглашать тайны рейха и вообще Германией никак интересоваться не стану. Плевать мне на вашу Германию. Меня интересует Финляндия. Вы отвечаете мне на вопросы, касающиеся только Финляндии, а я вам за это возвращаю вашу коронку с ядом. Я даже не буду вас спрашивать, как вас зовут и в каком вы звании. Ну, гут или не гут? Учтите, ответы на некоторые из вопросов мне известны, и если вы начнете врать, наш договор автоматически прекращает быть действительным. Что, согласны?

Лева закончил перевод. Установилось молчание.

Дитрих думал, хотя ноющая голова этому мешала. Русский хочет заманить его в ловушку. Начать издалека, заговорить о Финляндии, а потом по вопросику продвигаться дальше, к границам рейха. Русский не сомневается, что Дитрих к тому времени увязнет по уши в своем предательстве, воля его будет подавлена, он перестанет запираться. Психологически рассчитано точно. Но рассчитано на людей низшей расы. Тренированную волю настоящего арийца подавить невозможно. «Хорошо, предположим, я соглашаюсь на условия русского. Что мне финны? Я служу не Суоми. Я не давал клятву оберегать интересы Суоми. Тем более, почти на все вопросы русского мне придется искренне отвечать «не знаю». Предположим. Как мне заставить его соблюсти условия договора? Взять честное слово? Но славянам верить нельзя. Или рискнуть? Сыграть в эту русскую рулетку?»

— О, заговорил! — обрадовался заскучавший в тишине Жох. — Левка! Отдавай кофе Попу и переводи!

Лева так и сделал. Стал переводить:

— Вы даете мне слово офицера, что сдержите ваше обещание? — глядя на Шепелева, процедил пленник.

— Лева, переведите ему прежде всего, что в нашей стране нет офицеров, есть командиры.[44] Я даю ему слово командира.