Иван Любенко - Супостат

— Положим, я вам верю, — стряхивая с мундира перхоть, выговорил Браз. — Но возникает второй вопрос, откуда в вашем столе оказались известные вам предметы?

— Не иначе как подбросили-с. Другого объяснения и быть не может, — лопотал Шнеерзон.

— Хорошо. Допустим. Но кто мог это сделать?

— Да откуда мне знать! — вскакивая с табурета, воскликнул закройщик. — Одно теперь ясно, что злоумышленник имел прямой доступ к моему столу. Иначе и быть не может!

— Сядьте! — велел следователь и с недоверием изрек: — Если так, то соблаговолите припомнить, любезнейший, где вы находились во время убийства госпожи Вяземской?

— Дома-с!

— Ну и ответ! Этак каждый бобыль заявит. Поди проверь вас, когда ни жены, ни детей нет.

— Я был дома у Пелагеи Дмитриевны! — уточнил подозреваемый. — Она пригласила меня на чай.

— Это в котором часу, позвольте узнать?

— Как в котором? Около одиннадцати вечера. Вы же сами спросили, где я находился во время убийства Вяземской, — недоуменно спросил Шнеерзон и заморгал обиженно.

Следователь поднялся, потер довольно руки и пружинящей походкой прошелся по комнате. Уставившись на портного, он воскликнул победно:

— Quod erat demonstarndum!

— Что-что? — Арон Яковлевич приподнял брови, да так и застыл в недоумении.

— Что и требовалось доказать! Вот я вас и уличил, господин Супостат! Вы только что сами себя выдали.

Закройщик промямлил вопросительно:

— Выдал? Я? Как?

— А очень просто! — всплеснул следователь руками. — Откуда вы могли знать время убийства Вяземской, если вы не были в числе лиц, приглашенных на спиритический сеанс?

Шнеерзон выдохнул облегченно и объяснил:

— В этом нет ничего удивительного-с. Пелагея Дмитриевна мне говорила, что журфиксы у Фаины Мелентьевны всегда заканчиваются в одиннадцать. А в полночь она уже спит, потому что, по мнению нашей хозяйки, от долгого бодрствования появляются ранние морщины.

Следователь хотел что-то сказать, но в нерешительности остановился. Подумав несколько секунд, он погладил плешь и проронил:

— Ладно, положим, я вам поверил. А где вы были в пятницу, тринадцатого, между пятью и шестью часами пополудни?

— В ателье-с. К концу недели всегда много работы, потому клиентам удобнее приходить на примерки в выходные. Вот мы и зашиваемся, в прямом и переносном смысле. Вы, господин следователь, легко можете проверить мои слова по журналу посетителей.

— Смогу, не сомневайтесь! — Браз склонился над самым ухом швейного мастера и вкрадчиво прошептал: — Ну а вчера, в котором часу вы ушли домой? Помните?

— Да-с! Около восьми вечера.

Илья Ионович ничего не ответил. Он тяжело упал в деревянное кресло, потер виски, окунул в чернильницу перо и, двигая во время письма губами, точно гримасничая, принялся составлять протокол допроса. Перо скрипело, плакало и от сильного нажима иногда рвало бумагу, но буквы постепенно отвоевывали у белого листа все новое пространство. Когда свободного места на странице почти не осталось, он закончил.

— Соблаговолите расписаться, — сухо проговорил следователь и положил лист перед Ароном Яковлевичем.

Мастер швейного дела пробежал глазами по строчкам и промямлил испуганно:

— Боже милостивый! Но я такого и не говорил…

— Что-с? — рявкнул коллежский советник и навис над закройщиком.

— Простите, сударь, но я не заявлял, что Пелагея Дмитриевна заранее сообщила мне, где и до которого часа госпожа Вяземская будет проводить спиритический сеанс шестого февраля. А в рассуждении взаимоотношений Фаины Мелентьевны и Пелагеи Дмитриевны я и словом не обмолвился о том, что они были неприязненные. Наоборот-с, тетя и племянница души друг в друге не чаяли.

— Да? А что ж тогда Вяземская «забыла» упомянуть любимую племянницу в завещании? — огрызнулся следователь.

— Мне это, господин следователь, неведомо. Я за других не в ответе-с, — робко выговорил портной.

— Ну вот что, голубчик, не хотите подписывать — не подписывайте. Мне торопиться некуда. У меня достаточно оснований задержать вас. Посидите пока с убийцами и насильниками, тюремной баланды отведаете, клопов покормите. Пройдет пара-тройка месяцев, — а может, и полгода! — глядишь, мы и разберемся во всем. Если не причастны — выпустим, а виновны — под суд пойдете.

Следователь вынул портфель с бронзовой монограммой на пряжке и, давая понять, что допрос окончен, открыл его.

— А если я подпишу, вы меня отпустите? — понурив голову, кротко спросил Шнеерзон.

— Вы что же это? Торговаться со мной вздумали? — повысил голос коллежский советник и, налившись багровой краской, стал похож на вареную свеклу.

Закройщик схватил перо и судорожно вывел подпись.

— А вот это совсем другой коленкор, милейший, — не скрывая радости, самодовольно провещал чиновник.

Шнеерзон замер, точно подсудимый, ожидающий приговора судьи. Он громко глотал слюну и с надеждой смотрел на следователя.

Илья Ионович медленно провел своими длинными пальцами по бакенбардам и, разглядывая потолок, вымолвил:

— Несомненно, вы сделали правильный шаг. Несомненно-с. Но поймите и меня: всего два часа назад в вашем столе обнаружили вещественные доказательства причастности к нападению на Анну Извозову. И отпустить вас сию минуту я не имею права. Однако в душе я верю, что вы честный и порядочный человек, но до тех пор, пока я не отыщу настоящего злодея, вам придется некоторое время провести в… тюрьме. Поверьте, Арон Яковлевич, это ненадолго.

— Как в тюрьме? Но вы же обещали-с?

Между тем следователь вынул из папки совсем другой, уже отпечатанный на машинке лист и выговорил сухим официальным тоном:

— Это постановление о вашем аресте. Соблаговолите ознакомиться и расписаться.

Портной, точно загипнотизированный, безропотно подчинился. Но в его глазах еще жила надежда, что весь этот кошмар вот-вот закончится, все станет на свои места и он пойдет домой. Пожалуй, он возьмет извозчика или даже таксомотор, чтобы поскорее унестись от всех этих неприятностей.

А следователь, спрятав протокол в папку, достал серебряную луковицу карманных часов, щелкнул крышкой и, спохватившись, воскликнул:

— Ба! Совсем запамятовал! У нас же в три пополудни назначено важное совещание. Простите, спешу-с, — с этими словами он распахнул дверь и окликнул охрану. Стражник появился тотчас же.

Повернувшись к арестованному спиной и уставившись на портрет Государя, следователь повелел увести задержанного.

Когда в коридоре затихли шаги арестанта и конвойного, Илья Ионович покинул кабинет и в приподнятом настроении зашагал домой. Остаток дня обещал быть приятным: старые дружки заявятся на преферанс. Супруга, как всегда, приготовит холодные закуски и напитки. И сегодня вечером он точно отыграется и вернет «красненькую», проигранную на прошлой неделе. Непременно вернет!

25

Выстрел

I

Электрический звонок проверещал нервно, три раза подряд. «И кому это неймется?» — подумала Вероника Альбертовна. Она вышла в переднюю и, не снимая цепочки, приоткрыла дверь; в ее проеме виднелся какой-то человек в надвинутой на глаза шапке и длинном, до самого пола, пальто. Он держал в руках сверток и смотрел себе под ноги.

— Что вам угодно? — тихо спросила жена статского советника.

— Мадам Ардашева здесь проживает? — осведомился он.

— Да, это я.

— Велено доставить вам платье, пошитое в салоне «Мадам Дюклэ», — просипел посыльный.

— Хорошо, — произнесла она, сняла цепочку и отворила дверь.

И в этот момент незнакомец шагнул к хозяйке, обхватил ее двумя руками и, как бревно, внес внутрь. Левой рукой он прикрыл ей рот, а правой потянул на себя бронзовую ручку двери. Английский замок клацнул, точно пасть тигра, и надежно закрыл квартиру. Сверток упал под ноги.

Вероника Альбертовна почувствовала запах дорогого мужского парфюма. Сильные руки вновь подняли ее и понесли через анфиладу комнат к спальне. Она попыталась закричать, но голос сорвался, и окрик умер, едва родившись.

Он бросил ее на кровать и, уверенный в собственном превосходстве, начал раздеваться.

— Это вы? — испуганно вымолвила жертва.

— Да, милочка! Я! — Он сбросил пальто и, стягивая пиджак, добавил: — Не заставляйте меня рвать на вас одежду — лучше разденьтесь сами.

— Так, значит, вы убили Фаину Мелентьевну? — подобрав под себя ноги, вымолвила Ардашева.

— А вам жаль ее? — расстегивая брюки, удивился он. — Она была шлюхой. И ее модистка, рано или поздно, тоже стала бы такой. Служа в этом швейном борделе, она не смогла бы остаться порядочной девушкой, ведь перед ее глазами ежедневно сновали похотливые парочки, снимавшие примерочную комнату для плотских утех. Вот потому-то я и лишил ее возможности лицезреть это капище разврата. Я, если хотите, спас ее душу. К тому же я подарил ей жизнь. Вы думаете, я не прав? Но посмотрите, во что превратилась Пелагея — племянница Вяземской. Мало того что она от рождения редкая стерва, так еще и неразборчивая шлюха. Кроме Шнеерзона, эта дамочка умудрилась переспать еще с тремя моими приказчиками. И это всего за одну неделю! Если хотите знать, она будет следующей после вас жертвой.