Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий
Глянув, как, раскинув руки, вор медленно погружается в темную пучину, он не спеша поплыл к поверхности…
Забравшись в лодку, молодой человек хлебнул из фляги самогона и вновь взялся за бинокль. Вначале он медленно перемещал взгляд вдоль лишенного растительности южного берега. Затем долго изучал западный берег – бандитский бивак и граничащие с ним заводи. В довершение осмотра он тщательно оглядел лесистый северный берег, после чего принялся вытаскивать из воды якоря…
Так ловко и мощно работать веслами, как это делал опытный Сильвестр, у Анатолия не получалось, потому дорога к берегу вышла долгой.
На берегу его с нетерпением ждали. Лоскут, Конь и Лука прохаживались вдоль заводи и дымили папиросками.
– Знать, все устроили, – признав их издалека, молодой пловец налег на весла.
Минуты через три лодка зашелестела днищем по илистому дну. Кореша помогли затащить ее на отмель и привязать к дереву.
– Порядок? – поинтересовался Лоскут.
Анатолий подал ему полную торбу препарата.
– Порядок, – сказал он. – Сильвестр отправился кормить рыб. А вы справились?
– А то! – хохотнул Колька Суриков.
– Двоим перерезали глотки, – уточнил Лука.
Пловец насторожился.
– Их трое здесь околачивалось. Выходит, третий сбежал?
– Да, этот длинный хандрыга…[263] Как его?..
– Авиатор?
– Точно. Как сквозь землю провалился, сучара. Сынка Сильвестра и Степку-охранника сразу приговорили, а Авиатор исчез.
– Хрен с ним, – подытожил Лоскут, рассматривая одну из упаковок препарата. – Ты запомнил место, где лежит самолет?
– Да, по трем ориентирам.
– Это главное. А Авиатор никуда не денется. Наши кореша на Ленинградском бане[264] дежурят. Встретят как надо и все обустроят.
– Авиатора надо убрать, – твердо сказал Анатолий. – Он не так прост, каким представляется. Хитер, умен, изворотлив.
– Лады, все сделаем. Айда обедать – уха стынет…
Тридцатитрехлетний Фима Лоскутов по кличке Лоскут излучал уверенность и спокойствие. Отсвечивая белым телом с татуировками, он сидел в одних трусах на куске паруса, пил большими глотками самогон, обильно закусывал, снисходительно отвечал на вопросы помощников и с надеждой смотрел на зеркальную гладь бесконечного озера.
Московский вор-законник Герман Воропаев, именуемый в криминальном мире Паном, назначил его своей правой рукой в деле добычи немецкого препарата. Пару месяцев Пан обхаживал банкира[265] Лёву Северного. Порой это походило на брачные потуги сизаря, ворковавшего и нарезавшего спирали вокруг неприступной голубки. Что он только не предлагал: взять в долю за немалое вознаграждение, отдавать на выгодных условиях часть препарата или целиком продать прибыльное дело. А тот ни в какую. «Нет, и все! Я дело поднял, я с него и сливки буду кушать!» Пришлось принимать радикальные меры. Заручившись поддержкой нескольких воров, издавна точивших на Лёву зубы за прошлые обиды, Пан продумал комбинацию по выяснению длинной цепочки поступления препарата до потребителя. И за пару недель стал обладателем ценнейшей информации: кто и где добывает препарат, как и кем он переправляется в Москву, в каких притонах Лёва его реализует. Еще неделя ушла на разработку операции по ликвидации всех звеньев цепочки. И вот дело сделано. Сильвестр лежит на дне в двух километрах от берега. Его сынок со сторожем Степаном притоплены в яме под ветвями ивы. Упрямцу Северному перерезали глотку в его же притоне неподалеку от вонючей Яузы. Там же ударом ножа убит и местный смотритель притона. Та шелупонь, что осталась без вожаков в Великом Новгороде и в Москве, дезорганизована и помешать великим планам не отважится.
Махнув очередную порцию самогона, Лоскутов сделался серьезным.
– И все-таки местечко для бивака от греха подальше надо бы сменить.
Анатолий поддержал идею:
– Это правильно. От греха… покуда гости из местных не наведались.
– Мы пока следили за людьми Сильвестра, отыскали ладную полянку на берегу в паре верст отсюда, – он махнул рукой на северо-восток.
– Дело говоришь, – согласился Колька Суриков. – Там поспокойнее будет.
Лоскут поглядел на Кольку и сказал:
– А ты, Конь, мылься в дорогу. Разобьем в другом месте лагерь, и двигай в путь. Пан останется доволен уловом – целую сумку марафета повезешь.
– Как скажешь. Чего на словах передать?
– Передай, пусть еще двоих подошлет для охраны. С собой их прихватишь. Одного Луки, – кивнул он на Лазаря Прокоповича, – маловато.
Все роли в деле были заранее распределены. Двадцатилетний Лука охраняет бивак и занимается хозяйством; у него это справно получается. Конь переправляет поездом в столицу добычу. Лоскут старший, он ежедневно отвозит на лодке к затонувшему самолету Анатолия. Ну а тот достает из чрева грузовой кабины драгоценный препарат с надписью под слоем парафина «Pharma Fausto-Rindon».
Отобедав, все дружно отправились искать место под новый лагерь. Анатолий с Лукой погрузились в лодку и поплыли на ней вдоль берега на северо-восток. Лоскут с Конем покидали вещички в оставшуюся от Сильвестра «эмку». Конь пошел впереди, отыскивая приемлемую дорогу меж деревьев и кустарника, Лоскут матерился сквозь зубы и ворочал рулем на шоферском месте. Он сильно сомневался, нужна ли им вообще эта «эмка». Автомобиль в провинции – вещь редкая, приметная. Появляться на нем в Великом Новгороде и на местных трассах опасно – могут узнать, и тогда жди неприятностей. А с другой стороны, Лоскут совершенно не представлял, как без машины добираться от берега озера до новгородского железнодорожного вокзала. Смотаться пешочком за продуктами в Грязные Харчевни, которые находились в пяти километрах, – легкая разминка. А вот сорок верст до Великого Новгорода – это уже проблема. И тут пешочком не разбежишься. «В общем, разок-другой рискнуть и смотаться в город на машине можно, – решил Лоскутов, объезжая огромный куст жимолости. – А потом постараемся от нее избавиться. Лучше выпросить у Пана бабки и разжиться здесь мотоциклетом».
Отыскав поляну, начали разбивать лагерь: припрятали в прибрежных зарослях лодку, возвели шалаш, определились с отхожим местом, запаслись сушняком для костра.
Потом Фима Лоскутов повез Коня в город – аккурат к отходу московского поезда. Лука, вооруженный пистолетом и трофейной двустволкой, приступил к охране. Это было скучнейшим делом; он болтал с Анатолием, всячески пытаясь удержать его возле себя. Но тот, несмотря на молодость, был тертым калачом.
– Я сегодня свое отпахал, а твой черед еще не закончился, – посмеиваясь, он залез в построенный из свежих веток шалаш.
Такой тишины, как в этом лесу на берегу Ильменя, он не слыхивал никогда. Прожив всю жизнь в Москве с коротким перерывом на эвакуацию, он привык к городскому шуму, к суете, к быстро текущему времени. А тут порой казалось, что часовые стрелки ползут гораздо медленнее, а число на листке календаря никогда не меняется.
Спать не хотелось. Запрокинув руки за голову, Анатолий глядел на переплетавшиеся ветви под сводами шалаша и вспоминал свою жизнь. Вспоминал детство, отца и старшего брата, которые никогда не воевали на фронтах Великой Отечественной и погибли вовсе не так, как он описал Шатуну и Хряпе.
Папаша Матвей Федорович был знатным вором, полжизни чалился по лагерям, где напрочь подорвал здоровье. Московский криминал, отдавая дань его заслугам и авторитету, в последние годы доверил ему хранение общака. Во время очередной облавы в далеком 1935-м Матвей забаррикадировался на чердаке своего дома, где хранил немалые общие бабки, и отстреливался от «мусоров» до последнего патрона. Поговаривали, что пустил в расход около десятка легавых, но и сам получил несколько смертельных ранений и спустя два часа скончался в больничке.
Брат Андрон был старше Анатолия на десять лет. После случившейся трагедии он сделал окончательный выбор и пошел по стопам отца. Во время второй ходки в лагере под Куйбышевом Андрон сговорился с тремя корешами о побеге и был убит сидевшим на вышке вертухаем.
