Дело петрушечника - Персиков Георгий
За довольно короткое время все дети, которые находились под опекой господина Жумайло, были установлены и приглашены в управление для подробной беседы. На всех этих беседах присутствовали Муромцев и Барабанов. И на их вопросы о господине Жумайло все молодые люди отвечали односложно и сдержанно — был он мягким, добрым и даже заботливым. А театр… ребята относились к этой причуде с пониманием, принимая ее как некое условие сделки. Ведь не стоит забывать, что каждый опекаемый был круглым сиротой и судьба их ждала незавидная, а потому они считали поступок господина Жумайло настоящим подвигом и образцом христианского милосердия.
Жили с опекуном они небогато, слуг не было, и со всем хозяйством управлялись сами. Бывали времена, когда даже еду было не на что купить, однако они справлялись как-то, живя дружной семьей, а если и случались какие-то конфликты, то они быстро забывались. И конечно, все прекрасно понимали, что даже такая жизнь намного лучше, чем в исправительном приюте или вообще на улице. И если для этого им приходилось учить роли и играть как артисты или кукловоды на потеху зрителям, то оно того стоило, это понимали даже самые маленькие из них.
Как сказал один из приемных детей, Яков Кобылко, ныне работающий полотером в кабаке «Днипро», театр был платой за кров и хлеб, а иногда и приносил скромные гонорары от хлебосольных зрителей.
Двое воспитанников, Александр Ларин и Дмитрий Кравченко, рассказали, как они под руководством Жумайло делали декорации и шили костюмы. И так им это понравилось, что они нашли себя в творческих профессиях: один стал суфлером в провинциальном театре, другой устроился на работу в небольшой газете.
Известие о гибели их опекуна каждый воспринял по-своему — кто-то горько плакал, как, например, цирюльник Володимир Красновата, кто-то удивлялся, но в искренности молодых людей сомневаться не приходилось. Следователи заранее договорились, что не станут рассказывать о кукольной ручке, найденной во рту у убитого. В самую последнюю очередь в управление доставили младшего приемыша господина Жумайло — Иоанниса Каргалаки, который вызывал у Муромцева и Нестора неподдельный интерес.
Как выяснилось, Каргалаки служил младшим приказчиком в небольшой коммерческой конторе по закупке и заготовке леса. В кабинет он вошел уверенной походкой, обвел присутствующих там Муромцева, Барабанова и Цеховского веселым взглядом и с размаху уселся в предложенное Нестором кресло. Молодой человек был одет в модный и, судя по всему, недавно пошитый костюм. На худом, но красивом лице двумя темными нитками завивались нафабренные усики, а на висках красовались аккуратно постриженные бакенбарды. Каргалаки закинул ногу на ногу и вопросительно посмотрел сначала на Нестора, затем на Муромцева, который пытливо смотрел на молодого человека.
— Я надеюсь, господа, — сказал Каргалаки тонким, поздно ломающимся юношеским голосом, — вы меня пригласили сюда не в гляделки играть?
Муромцев наконец оторвал взгляд от юного клерка, привалился к столу и устало ответил:
— К сожалению, господин Каргалаки, не в гляделки. Вас пригласили для беседы в связи со смертью вашего бывшего опекуна Яна Жумайло.
— Что? Как? Когда? — красивое лицо Иоаниса побледнело, и из глаз покатились слезы. — Как же так?!
Он закрыл лицо руками и разрыдался, судорожно вздрагивая плечами. Муромцев посмотрел на Нестора, тот лишь развел руками. А Каргалаки все не мог успокоиться, он начал сползать с кресла, и его плач вскоре стал походить на истерический припадок. На шум в кабинет вбежал пристав, дежуривший в коридоре.
— Дохтура позвать, ваше благородие? — густо пробасил он, косясь на рыдающего на полу Каргалаки.
— Нет, воды принеси, — ответил Роман. — Нестор, соль свою достань от обмороков.
Барабанов быстро сунул под нос Иоаннису флакон. Тот дернул головой и посмотрел на Муромцева красными глазами.
— Как же так, — повторил он, — он ведь для меня как отец родной был! Настоящего-то отца я редко видел, он все пропадал на инженерных работах или на шахте. А Ян Арнольдович учил меня всему, что сам знал! Все, что я знаю и умею, — это все только благодаря ему!
Роман помог молодому человеку подняться, заботливо отряхнул пыль с его пиджака и сказал, подавая стакан с водой:
— Ну вот, теперь, когда вы успокоились, позвольте вас спросить — как вы относились к увлечению вашего опекуна кукольным театром?
Каргалаки судорожно вздохнул, достал из кармана расшитый платок и, вытирая слезы, ответил с улыбкой:
— Для меня было счастьем поддерживать Яна Арнольдовича в его забавном увлечении. К тому же я понимал, как дорого ему это дело — это была память о его ушедшей супруге. Я держал несколько ролей: Арапа, Француза, а еще пел несколько песенок, большего от меня не требовалось. Согласитесь, что это была небольшая плата за спокойную жизнь, совсем несравнимую с тем жутким приютом, куда я вполне мог угодить.
— Конечно, — согласился Муромцев, глядя Иоаннису прямо в глаза, — как, например, ваш товарищ по несчастью Лев Душненко.
Каргалаки вздрогнул, и на его глаза снова навернулись слезы:
— Ох, господин следователь, и не говорите! Я очень часто вспоминал о том несчастном мальчике, с ужасом представляя, что на его месте мог оказаться я. Здоровьем я не мог похвастаться и с жизнью вне дома не был знаком, поэтому в приюте я бы просто не выжил, я уже тогда это понимал. Ведь какие у меня были перспективы, попади я в приют? Даже если бы остался в живых? Страшно подумать! А сейчас я хоть и не выбился в люди, но для сироты вполне неплохо устроился — выучился на клерка, работа хорошая, деньги имеются, даже откладываю немного на черный день. И на повышение скорое рассчитываю, как только старый хозяин конторы уйдет на покой. Он сам обещал мне, что меня поставит на должность повыше! А разве мог бы я всего этого достичь, попади я в приют, а не в дом господина Жумайло? Так что Господь судил как судил, и я надеюсь, что у того доброго мальчика все хорошо. Хотя какой он уже мальчик? Наверное, стал высоким и красивым мужчиной. Вы знаете, как он сейчас поживает? Здоров ли?
Роман оторвал взгляд от красивого заплаканного лица Каргалаки и посмотрел на все это время молчавшего Цеховского. Тот закатил глаза к потолку и отвернулся.
— Да, господин Каргалаки, — устало ответил Муромцев, — он вполне здоров и даже просил передать вам привет.
Молодой человек вскочил и подбежал к Роману. Затем, словно стесняясь своего порыва, смущенно сел в кресло и сказал взволнованно:
— Это так трогательно, господа! Я бы хотел с ним повидаться! Мне очень интересно, как сложилась его судьба в том приюте и после! Не дадите ли мне его адрес?
Муромцев открыл было рот, но Нестор опередил его с ответом:
— К сожалению, господин Душненко вынужден будет покинуть Россию на… неопределенный срок.
— Ах, какая жалость, — сокрушенно вздохнул Иоаннис. — Вероятно в Америку? Эх, завидую! Искатель приключений! Коубой! Золотодобытчик! Ах, если бы мне хватило на это смелости, я бы составил ему компанию…
Цеховский встал из-за стола и протянул Каргалаки лист с написанными датами убийств:
— Господин Каргалаки, потрудитесь указать, где вы находились в обозначенные даты, и непременно укажите, кто может это подтвердить, по именам и фамилиям! Пересядьте вот за этот стол, прошу вас, вот перо и бумага.
Каргалаки озадаченно стал всматриваться в даты. Затем сел за стол и принялся писать красивым, ровным почерком строчка за строчкой. Муромцев посмотрел на кислую физиономию Нестора, закурил и подошел к Цеховскому, задумчиво стоявшему у окна.
— Что думаете, Вячеслав Иванович? — спросил Роман.
Цеховский пожал плечами и ничего не ответил.
— Согласен с вами.
Глава 24
Душненко и Каргалаки поместили в разные камеры. В этом было больше формальности, чем какого-то умысла — трагический намек на то, как далеко наконец разошлись их дороги. Алиби Каргалаки оказалось идеальным, не подкопаться даже при всем желании — он был в Екатеринбурге, принимал отчеты учетчика на фабрике, множество свидетелей и подтверждающих документов. Душненко повезло меньше — его алиби подтвердилось лишь частично. Да, в некоторые даты убийств он был в своих воровских притонах и кабаках… но кто докажет, что это так? Его могли выгораживать и для этого лжесвидетельствовать. Кроме того, Душителя все равно ждала смертная казнь, так что еще одним убийством больше, кто будет считать? Если на кого-то можно повесить всех собак, не стоит этого стесняться.
