Стивен Галлахер - Царствие костей
Поначалу все шло хорошо. Пела она хоть и не ахти как, но зрители терпели. Однако стоило ей запнуться, они стали перешептываться. Затем перешептывание сменилось недовольными возгласами. Луиза еще больше смутилась и перестала петь. Я догадался — со страху она забыла слова песни, которую исполняла на сцене не менее сотни раз.
Дирижер продолжал махать палочкой, оркестр играл, а Луиза молчала. Я видел, как дирижер подсказывал ей текст, но она словно ничего не замечала. Уверен — в тот момент дело было вовсе не в ее памяти. Спустя полминуты занавес раздвинулся, показалась рука Молчуна. Он втащил ее внутрь, она нескладно, как дитя, попятилась. Дабы разрядить обстановку, оркестр грянул веселенькую мелодию, а вскоре прозвенел гонг и конферансье как ни в чем не бывало объявил следующий номер.
Я выскочил на Друри-лейн, забежал за угол и оттуда наблюдал за входом в мюзик-холл. Не могу передать, что я чувствовал в тот момент. В груди словно возник комок, увеличивавшийся и грозивший разорвать. Меня так и подмывало подойти к Луизе, однако осторожность взяла верх. Я хорошо помнил тот ужас, что охватил ее во время нашей последней встречи.
Через некоторое время она, в накинутом на плечи пальто, появилась вместе с Уитлоком, они сели в экипаж и уехали. Я быстро пошел за экипажем, держась на почтительном расстоянии. Идти пришлось довольно долго. В конце концов я смекнул, куда они направлялись — в район Хай-стрит в Мерилбоуне. Там в одном из домов Уитлок уже много лет снимал апартаменты, в которых жил в перерывах между гастролями, о чем знали все актеры его театра. Молчун и его жена Немая прислуживали ему.
На следующий день я вновь отправился туда и нашел неприметный уголок, откуда мог, не привлекая ничьего внимания, наблюдать за домом. Я не подходил к нему слишком близко, но и не отдалялся. Мне нужно было выяснить, живет ли там Луиза постоянно и что с ней происходит. Утром Молчун вышел из дома и меньше чем через полчаса вернулся. Луизу я увидел только после полудня, когда к дверям дома подъехал кеб и она вместе с Уитлоком, спустившись по лестнице, села в него. На ней был темный строгий костюм, лицо скрывала густая вуаль.
Ехали они недолго и медленно, так что я легко проследил за ними. Кеб миновал Уимпоул-стрит и, оказавшись на Генриетта-плейс, остановился возле дома, на двери которого сияла бронзовая пластина с именем владельца. Я уже знал, что в основном живут здесь и в специально оборудованных кабинетах ведут прием пациентов преуспевающие врачи. Уитлок и Луиза зашли внутрь. Странное предчувствие толкнуло меня пройти мимо двери и прочитать выгравированное на табличке имя.
Я узнал его; в театральных кругах врач был широко известен как профессионал, помогавший некоторым актрисам в трудную минуту. Я полагал, что за этой простенькой фразой скрывается тайна, но тогда еще не догадывался, какая именно. Озарение пришло двумя днями позже. Врач, считавшийся формально специалистом по грудным болезням и заболеваниям горла, параллельно делал аборты. Избавлял женщин от нежелательных детей.
Я уверен — Уитлок заставил ее пойти на такой шаг. Наличие ребенка ставило под угрозу его цель. Дожидаться их я не стал, просто не мог больше видеть там Луизу.
Он взглянул на Себастьяна. Детектив, молча и не шевелясь, вслушивался в рассказ.
— Мне нетрудно предположить, что вы обо мне думаете, — вновь заговорил Сэйерс. — Полагаете, что я считаю себя благородным рыцарем, героем в собственных глазах и требую, чтобы таким меня видела и дама. Признаюсь, именно так я иногда и думал, но это закончилось через несколько часов моих бесцельных блужданий по улицам после сделанного открытия. От дверей дома я уходил, не чувствуя ни гнева, ни зависти. Я начал понимать истинную природу своих чувств, когда заплакал от безнадежного отчаяния, от осознания ее горя, не своего.
Мужчина, боготворящий женщину, не знает, сколь тягостным для него самого становится это чувство. Причем очень быстро. Собственно, просто обожание для них обоих — пустяк, приятный сувенир на время, который вскорости можно засунуть с глаз долой в письменный ящик и навсегда забыть о нем. Мне ничего не стоило вообразить ее падшей, разозлиться на нее, выбросить из головы навеки. Однако через несколько часов я пришел к мысли, что способен простить ей все.
Сэйерс замолчал, сложил на столе сбитые пальцы, оперся на них подбородком, уткнулся взглядом в стол. Себастьян подумал, что рассказ закончился, но ошибся.
— Некоторое время я не видел ее, — продолжил Сэйерс свое повествование. — Деньги у меня постепенно таяли, и я стал иногда подрабатывать грузчиком в порту. Иначе я, как и многие другие, лишился бы комнаты, мне пришлось бы слоняться ночами по улице, прятаться от полиции, спать в парках. Раз в неделю я встречался с Брэмом Стокером, если он не уезжал по делам Ирвинга. Брэм и показал мне заметку в газете «Эра», где говорилось об уходе мисс Луизы Портер со сцены. Уитлок не устраивал ни прощального приема, ни бенефиса. С тех пор она не появлялась на улице без Уитлока. Он сделался ее опекуном.
Уитлок не принадлежал к высшему обществу, но был вхож во многие салоны и модные собрания. Наша профессия имеет одно забавное преимущество — можно родиться сыном торговца овощами, несколько раз сыграть на сцене короля, и в тебе везде станут видеть монарха. Роль прилипает к исполнителю. Я видел однажды, как известный клоун разговаривал с герцогиней, а та вовсю дурачилась с ним.
Куда бы Уитлок ни направлялся, он всегда брал с собой Луизу, одетую роскошно, но не вызывающе. Ее можно было принять за таинственную принцессу из чужой страны. Держалась она с горделивым достоинством, словно в ее жилах на самом деле текла голубая кровь. Бледная, красивая, говорила она крайне редко. Вокруг нее роем вились и старые ловеласы, и неискушенные в любовных делах молодые мужчины, и все они искали ее внимания. Стокер говорил мне, что, где бы она ни появлялась, возле нее сразу же образовывался круг мужчин; она же слушала их вполуха, смотрела будто сквозь них, никого не замечая. Словно туман или запотевшее стекло отделяли ее от поклонников. Такая отрешенность делала ее в их глазах богиней с ледяным сердцем, придавала азарта попыткам завладеть ее симпатией.
Стокер как-то заметил, что, на его взгляд, все обстояло иначе — в Луизе умерла душа. — Сэйерс опять умолк.
Напрасно Себастьян ждал продолжения — его не последовало. Сэйерс начал подниматься из-за стола.
— Я хотел бы дослушать финал, — произнес Себастьян.
— Вы его и так знаете. Вы же находились в то время в Лондоне.
— Мне известна всего лишь часть. Боже милостивый, Сэйерс, вы не имеете права останавливать свой рассказ. Ведь я же за этим и пришел сюда.
Кто-то снаружи позвал боксера, выкрикнув его имя. Не «Сэйерс», другое.
— Вы слышите?
— Мне все равно, — резко ответил Себастьян. — Если вы уйдете, то я никогда не узнаю, чем все закончилось, а мне нужна правда.
— Вы уже знаете ее, почти всю.
— Но мне нужна вся правда.
Сэйерс издал покорный вздох и принялся собирать вещи с самодельного стола.
— Тогда давайте перейдем в другое место, — предложил он. — Иначе они сложат шатер вместе с нами.
Том прошел к своему громадному чемодану, открыл крышку. Краем глаза Себастьян увидел поверх остального содержимого поношенный, но еще вполне приличный костюм.
— Вы остановились на том моменте, когда Уитлок, убедив Луизу сделать аборт, сделался ее покровителем, — напомнил боксеру Себастьян, поднимаясь со стула. — Он использовал девушку для каких-то своих целей? Как вы считаете, не могла она платить ему за покровительство любовью?
Сэйерс, вытащив костюм, уложил в чемодан скромные безделушки. Услышав вопрос, боксер на несколько секунд замер, словно подобное предположение никогда не приходило ему в голову, повернулся к Себастьяну и уверенно произнес:
— Нет.
— Тогда чем же?
— Дело совсем в другом, — отвечал Сэйерс. — Старый колдун потерял своего ученика. Он готовил Каспара на роль Странника, но тот погиб. Требовался новый ученик, а время стремительно подходило к концу. Уитлок понимал, что еще немного, и уйдет во мрак. Я не удивился бы, если б мне сказали, что врачи определили ему всего несколько дней жизни.
Сэйерс отпустил крышку, и та с тихим стуком легла на место.
— Луиза была его последней надеждой. Он использовал ее как приманку, — заключил Сэйерс.
Глава 23
Лондон
Март 1889 года
Небольшое поместье Суррей-Хаус занимало шестнадцать акров площади Форест-Хилл, что на юго-восточной окраине Лондона. Принадлежало оно Фредерику Хорниману, квакеру, преуспевающему торговцу чаем. Сначала он и его семья занимали весь дом, но постепенно комнаты до такой степени заполнились всякого рода диковинными предметами, картинами и манускриптами, собранными Хорниманом во время многочисленных и долгих поездок, что семейству пришлось потесниться, а в нескольких помещениях открыть нечто вроде музея, доступного любому, кто интересовался древностями и сверхъестественным.
