Фиделис Морган - Неестественный свет
— Должно быть два таких пакетика. Мистер Уилсон купил сразу два в тот день, когда покупал этот. — Она указала на бумажный квадратик в руках Элпью.
— Мистрис Уилсон приняла один из тех, что ты для нее сделала, но что касается другого…
— Нет-нет! — закричала Бетти. — Миссис Уилсон этого не принимала. Это яд.
— Но это же то самое снадобье, которое ты каждый день для нее заворачивала. — Элпью указала на банку, помеченную «Венера».
— Нет, не то. — Бетти выдвинула ящик и достала оттуда лист бумаги. — Позвольте, я покажу.
Она сложила бумагу, как и раньше, затем перевернула пакетик и пометила его значком?.
— Смотрите. — Она снова перевернула пакетик. — Это лицо, это обратная сторона. Дайте мне ваш.
Взяв пакетик у Элпью, она перевернула его.
— Верх, низ. — Потом показала лицевую сторону, помеченную значком 6. — Вот! Знак сурьмы.
Элпью присмотрелась к пакетикам: для того, кто разбирался в подобных вещах, разница была очевидна.
— Какая путаница. Ничего не понимаю. — Почти забыв о присутствии графини, молча сидевшей в кресле, Элпью теперь изучала пустую обертку, которую она взяла в ящике ночного столика миссис Уилсон и все это время носила в кармане. — Должно быть, это второй.
— Видите? — Бетти выхватила бумагу и положила рядом с пакетиками — Элпью и своим. Стало ясно, что обе обертки из комнаты миссис Уилсон — и пустая, и с порошком — были сложены одинаково и не так, как это делала Бетти. В обеих была сурьма.
— Я приготовила для нее питье, как обычно, днем. Понимаете, порошок нужно растворить в бокале вина за несколько часов до приема. Должно быть, во время ссоры он уронил порошки, которые купил, а она разлила приготовленное мной питье, и тогда, вероятно, сама приготовила его снова, но не с тем порошком.
Элпью пыталась снова сложить обертку.
— Скажи мне, Бетти, почему просто не написать «сурьма» на лицевой стороне?
— Сложенный пакетик слишком мал, и писать символы быстрее. И если вы не умеете читать, то уж символ узнаете.
— Но не в случае с миссис Уилсон. Она чуть не убила себя, приняв за Венеру перевернутую Венеру, которая на самом деле оказалась сурьмой.
— Но зачем, Бетти, дорогая, — спросила из кресла графиня, — мистеру Уилсону вообще понадобилась сурьма?
— Но это же очевидно.
— Только не для меня, Бетти, — вздохнула графиня, вспоминая лекцию в Грэшам-колледже. — Я так невежественна в отношении новой экспериментальной философии, как выросший в пещере готтентот.
Бетти указала на маленькую пустую банку.
— Он хотел сделать альфу Льва.
— Боюсь, это мне тоже ни о чем не говорит. — Графиня уставилась на ряды загадочных бутылок и банок, удивляясь, что кто-то может тратить время на столь нелепое занятие.
— Сульфид сурьмы. Это новый шаг в поисках философского камня и возможности превращать неблагородный металл в золото. Мы собирались взять сурьму, смешать ее с углем и нагревать до тех пор, пока металлический элемент не осядет. Это и есть затравочное семя сурьмы, которое называется альфа Льва.
— А потом? Бетти сморщилась.
— Не знаю. Поэтому-то я и должна работать с этой книгой. — Она повернулась к плите, на которой закипала вода. — Мистрис Элпью, помогите мне ее поднять.
Элпью подхватила немецкую реторту с другой стороны, и вдвоем они опустили ее в кипящую воду.
— Теперь смотрите. Этот процесс — настоящее волшебство и очень красив.
Встав у плиты, сыщицы смотрели, как Бетти раздувает огонь мехами. Уголь окрасился в красный цвет, потом стал желтым, а затем — почти белым.
— Сейчас начнется. Смотрите на жидкость в реторте.
Густая мутная жидкость, состоявшая из перебродившей мочи и угольного порошка, закипела, и странные хлопья, похожие на крохотные звезды, начали подниматься и выплескиваться через края реторты в кипящую воду огромного сосуда. Комната осветилась ярким желтым сиянием.
— Мы очистили дух микрокосма луны: Аструм Лунаре Микрокосмикум. В просторечии называемый фосфором.
Взяв длинную металлическую ложку, Бетти зачерпнула немного светящейся жидкости, чтобы показать поближе.
— Да! — воскликнула завороженная графиня. — Это и в самом деле поразительный феномен, Бетти. Кто бы мог подумать, что вонючая старая моча может претерпеть такое приятное изменение.
Элпью достала свой заколдованный платок.
— Он кажется тусклым по сравнению с этим.
— Со временем фосфор тускнеет, но восстанавливается, если подержать на свету. — Она взяла у Элпью платок и вытерла им несколько капель, упавших на пол. — И в самом деле поразительно, но и опасно. В жидком состоянии его следует постоянно держать в воде. А если запечатать в банке, то можно использовать его как лампу для чтения.
Графиня потянулась к ложке. Бетти резко отвела ее в сторону — подальше от сыщицы.
— Нет, ваша светлость. Если это вещество попадет вам на кожу, вы будете испытывать страшное жжение, даже в темноте. И кожа ужасно обгорит.
Элпью протянула восстановленный платок Бо.
— Но неодушевленные предметы он не обжигает?
Графиня натягивала перчатки.
— Эта лекция по экспериментальной философии очень занимательна, Бетти, но как она поможет нам определить убийцу мистера Уилсона?
Девушка светилась возбуждением, подобно Аструму Лунаре Микрокосмикуму, но это замечание заметно отрезвило ее.
— Дайте мне поработать несколько часов с книгой записей. — Она посмотрела на дверь. Сквозь замочную скважину не пробивалось ни лучика. — Сейчас ночь, но я буду работать до рассвета. Приходите утром, и, надеюсь, последняя загадка Бо Уилсона будет разгадана.
Когда они вышли, туман, казалось, сгустился еще больше, а к обычным опасностям добавилась и обледеневшая булыжная мостовая. Путь им предстоял неблизкий, и всю дорогу до дома Элпью и графиня жались друг к другу.
— Уже, наверное, полночь, — прошептала Элпью, когда они шли по Сенному рынку. На протяжении всего пути они слышали шаги и кашель других людей, но никого не видели из-за непроницаемого тумана.
— Многие не найдут сегодня дорогу домой, — сказала графиня. — Нам повезло, что мы помогаем одна другой добраться до наших постелей.
— Вот вам и Аструм Лунаре Микрокосмикум. — Элпью повернула графиню на Джермен-стрит. — Что может быть чудеснее в мире, чем ревущий в камине огонь, дымящаяся чашка пунша и тарелка еды на коленях?
— Хороший ломтик сочной курочки.
— Мясной пирог.
— А потом — спать.
— О да, спать! — откликнулась Элпью, толкая парадную дверь. — Благословенный сон!
Скинув плащи, они повесили их в передней.
— Ну и денек! — Элпью зашаркала по коридору следом за графиней.
— Сегодня я буду спать как младенец, Элпью.
Графиня распахнула дверь на кухню — и внезапно застыла на пороге, издав не то стон, не то крик.
Подбежав, Элпью заглянула поверх ее плеча.
Годфри стоял у стола, а перед ним, попыхивая длинной вересковой трубкой и положив ноги на решетку очага, сидел в кресле сэр Питер Эшби де ла Зуш, барон Пендж, граф Клэпхэмский. Давным-давно пропавший муж графини.
Глава восьмая
Омертвение
Вещество разлагается, как бы умирая, и кажется, что оно уничтожено, что его жизненные силы иссякли, но в конце концов оно возвращается к жизни.
— Выпьешь с нами бокальчик лучшего рейнского? — Сэр Питер приподнял длинную зеленую бутылку таким обыденно-приветливым жестом, словно это не он бесследно исчез, покинув жену, — причем на двадцать лет. — Живое винцо, так и бежит по языку.
— Как ты?… Почему?… — Графиня неуверенно шагнула вперед. — Я думала, ты…
— Умер или в Америке? — Сэр Питер встал и обмахнул сиденье лучшего кресла, предлагая супруге сесть. — Что, в сущности, одно и то же. Эти американские поселенцы! Полные невежи — сиськи от соски не отличат. — Он с готовностью раскрыл жене широкие объятия. — Приди же к своему давно потерянному мужу, девочка моя.
На лице графини сквозь несколько слоев венецианских белил — наложенных в начале недели и подновляемых каждое утро, так что к настоящему моменту слоев насчитывалось четыре — проступил румянец.
— Питер! Ты вернулся. Я знала, что ты вернешься. — Со стыдливой улыбкой она приникла к мужу.
Элпью не верила своим глазам. Ее хозяйка вела себя как влюбленная юница, резвящаяся с деревенским парнем, с которым только что познакомилась. И это после всех тех ужасов, что она о нем рассказала!
Элпью смотрела на низенького человека в бирюзовом бархатном камзоле с кружевными манжетами. Он крутил кончики своих острых усов и бородки клинышком в стиле Ван Дейка[40] (он завел их еще во Франции, где в годы Республики пребывал в изгнании, пытаясь подражать «нашему усопшему мученику королю Карлу I») и ухмылялся, показывая несколько новых золотых зубов. Локоны блестящего, судя по всему, дорогого каштанового парика — хорошо уложенного и напудренного — ниспадали на плечи. Шляпа его — широкополая и с султаном из разноцветных перьев — лежала у ног.
