Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
— Когда? — совершенно спокойно спросила Табба.
— Вы даже не удивились? — поднял брови Ефим Львович.
— Мне нечему удивляться. Я готова. Когда?
— Господа! — не выдержал Кудеяров. — Вы говорите о покушении на главу города так, будто следует прихлопнуть муху!
— Ну, если не муху, то таракана, — сострила Бессмертная. — Так все-таки дата?
— Полагаю, ждать осталось недолго. День покушения вы узнаете накануне.
— Но я-то, надеюсь, не буду палить в генерал-губернатора? — с нервным смешком спросил Константин.
— Нет, на вас возложена другая задача, — Губский с иезуитской миной посмотрел на него. — В следующую пятницу вы составите пару мадемуазель Бессмертной для визита к городскому голове.
— Зачем? — Кудеяров вспотел.
— Произвести предварительную рекогносцировку. Посмотрите помещение, посетителей, есть ли охрана, пути отхода.
— Насколько мне известно, глава города никакой охраны при приеме просителей не терпит! — сказал Кудеяров.
— Да, наш генерал-губернатор известный либерал. Что его и должно погубить.
— Я стану прикрывать мадемуазель с господином? — поинтересовалась Ирина.
— Нет, — мотнул головой Губский. — Вы в этот раз просто будете сидеть в пролетке. Наблюдать и ждать.
— По легенде мы с мадемуазель муж и жена? — не без юмора спросил Константин.
— Кузен и кузина. Ее муж погиб на Кавказе, а вам предстоит помочь вдове в определении надлежащей компенсации, — усмехнулся Губский. — Необходимые документы мы подготовим.
— Но покушения, надеюсь, во время нашего визита никакого не будет?! — снова не выдержал Кудеяров.
— Нет, покушение случится в следующий раз, когда мадемуазель пойдет за ответом одна, и никто вашей драгоценной жизнью рисковать не станет.
…Кудеяров подвозил Таббу в своем новом автомобиле, верх которого был закрыт и от дождя, и от посторонних глаз.
Вечерело. Погода стояла по-прежнему гадкая, экипажей и машин на улицах видно почти не было, редкие прохожие спешили по домам.
Лишь однажды едущие увидели горланящих пьяные песни рабочих, да и тех было не больше десятка.
Бывшую приму колотило то ли от прохлады, то ли от нервов, она куталась в воротник демисезонного пальто.
Кудеяров несколько раз бросал на нее взгляды, затем все-таки не выдержал, поинтересовался:
— Гнетут тяжкие мысли?
Она усмехнулась:
— Да нет… Ничего не гнетет. Пусто.
— А мне, наоборот, хочется поговорить.
— Говорите.
Константин посигналил какому-то господину, перебегающему дорогу, снова повернулся к девушке.
— Вот я — мужчина. Правильно?
— Наверное, — пожала она плечами.
— Вполне разумный и взвешенный господин! И вдруг участие в каком-то революционном кружке!.. Зачем, с какой стати?
— Действительно, зачем вам это, Константин? Надоела сытая жизнь?
Он бросил на даму взгляд, рассмеялся:
— Возможно. С жиру, как говорится, и свиньи бесятся! Но скорее все-таки растерянность перед временем. Не понимаю, куда катится страна, чего хочет народ.
— Вам это важно?
— Представьте. Я еще достаточно молод, чтобы жить в неизвестности. Мне необходима ясность. Не хочу оказаться в дерьме, из которого черта с два выскочишь!
— Боитесь быть выброшенным из телеги?
— Боюсь! И не стыжусь в этом сознаться! То, что нынешний режим рухнет, нет никакого сомнения. Но кто придет — это вопрос. И к такому повороту судьбы надо серьезно готовиться.
— А вдруг не угадаете?
Константин рассмеялся.
— А я аккуратно. Осторожно!.. Если даже рисковать, то с расчетом. Чтоб вскочить, отряхнуться и сделать вид, будто ты в цирке и это был всего лишь фокус!
— На хвост сесть и рыбку съесть?
— Вы все верно понимаете, мадемуазель.
— Веселый вы человек, Константин, — мотнула головой Табба. — И опасный.
— Опасный? — удивился тот.
— Опасный. В любой момент можете оказаться в цирке и выкинуть фокус!
— Не беспокойтесь, вас фокус не коснется. Во-первых, вы моя давняя симпатия. А во-вторых, вряд ли я решусь поступить излишне безнравственно. Честь фамилии не позволит.
— Будем надеяться, князь.
Кудеяров дотянулся до ее руки, поцеловал.
— Ну а вы-то, милая барышня, с какой стати встали на тропу войны? Чего вам не хватает в этой жизни?.. Молодая, красивая, умная!
— Надоело жить.
— Шутите?
— Вполне серьезно.
Константин в недоумении пожал плечами, пробормотал:
— Кто вас, женщин, поймет…
Машина подкатила к воротам дома Брянских. Кудеяров вышел первым, помог Таббе спуститься на мостовую, на прощание приложился к ручке.
— До встречи, мадемуазель?
— Как прикажете, — улыбнулась она.
Константин сел в автомобиль и помчался по Фонтанке в сторону Невского.
Ни Табба, ни Кудеяров не видели, что за ними из пролетки наблюдает бывший артист оперетты Изюмов.
Несколько в стороне от Изюмова находился еще один господин в одежде рабочего, также следящий за происходящим.
Через пару дней Егор Никитич Гришин пригласил к себе на разговор Кудеярова-старшего. Беседа с Петром проходила в той же допросной комнате. За пишущей машинкой сидел белобрысый младший полицейский чин.
— Времена повторяются. Не так ли, господин Кудеяров? — полюбопытствовал следователь, глядя немигающими глазами на графа.
— Закон мироздания, — сухо ответил тот.
— Однако времена в чем-то и меняются. Сегодня мы будем разговаривать не как антагонисты, а как, надеюсь, патриоты и сердечные люди. Речь пойдет о вашем младшем брате Константине.
— Чем же он вас привлек?
— Пока ничем. Но некоторые вопросы возникают, — следователь полистал бумаги в папке. — Вы хорошо знаете окружение вашего брата?
— Никак не знаю.
— Он вас не посвящает?
— Оно меня не интересует. Константин достаточно взрослый человек, чтобы нуждаться в какой бы то ни было опеке.
Гришин извлек из папки два карандашных рисунка Таббы — под вуалью и в шляпке, — показал допрашиваемому.
— Вы никогда не видели его с сей особой?
Тот коротко взглянул на портреты, поинтересовался:
— Это разные дамы?
— Одна и та же.
— Артистка?
— В некотором роде.
Петр мотнул головой.
— Нет, ничего о ней сказать не могу.
— А как часто брат посещает дом княжны Брянской?
— По моим наблюдениям, никогда не посещает. С тех пор как заглохла эта история с воровками, уважающие себя люди стараются объезжать дом княжны стороной.
Егор Никитич сунул рисунки обратно в папку.
— Где бывает брат? С кем встречается? Никогда не наблюдали?
— Бывают у него какие-то люди… чаще всего не его уровня. Но это его проблемы!
— Что значит — не его уровня?
— Простолюдины. Дурно одеты, дурно говорят.
— О чем говорят?
— Никогда не прислушивался. Так же, как никогда не интересовался литературой, которой брат увлекается.
Гришин с интересом поднял брови.
— Крайне любопытно… Можете припомнить, какая именно литература привлекает Константина?
— К примеру, этот голодранец и провокатор Максим Горький.
— То есть он увлекся бытием бродяг и вольнодумцев?
— Похоже, что так.
— Мы хотим всего лишь помочь вашей семье. — Гришин вышел из-за стола. — Семье знаменитой, уважаемой, почитаемой. И вы, Петр Георгиевич, надеюсь, нам в этом поможете.
— То есть я должен сообщать вам о всех нюансах поведения брата? Быть вашим осведомителем?! — воскликнул возмущенно Петр.
— Это не осведомительство, сударь. Это необходимость сохранить честь семьи, — усмехнулся следователь. — Вы ведь заинтересованы в этом?
— Странный вопрос!
— Значит, будем работать вместе.
Егор Никитич вышел из-за стола, уважительно пожал руку визитеру, кивнул млад шему чину.
— Проводи графа, милок!
Встреча произошла совершенно случайно.
Княжна Анастасия как раз выходила из кондитерской и готовилась сесть в пролетку, когда наткнулась взглядом на господина, который показался ей весьма знакомым.
Оглянулась и узнала Улюкая.
Бросила коробки со сладостями на сиденье, кинулась к вору.
— Улюкай!
Он недоуменно оглянулся, не сразу признал в статной и рослой девушке княжну, разулыбался, двинулся навстречу.
— Княжна… Не узнал, — поцеловал руку, даже легонько приобнял за плечи. — А вы совсем уже барышня.
— Так ведь столько времени прошло! Почему не объявляетесь, не заходите? Боитесь, стесняетесь?
— Так вроде не по чину!
— Какой чин? — отмахнулась Анастасия. — В наш дом вообще почти никто не ходит. После истории с Сонькой слух пошел по всему Петербургу. Высший свет не прощает ошибок.
— Может, встретимся как-нибудь?.. Поговорим?
