Николас Ремин - Снег в Венеции
Тарелка Эннемозера почти опустела, он утолил голод и всем видом показывал, что готов приступить к тому, ради чего назначили встречу, – то есть ответить на вопросы. «Этот человек в себе уверен», – подумала Елизавета. Ей нравилось отсутствие угодливости в поведении Эннемозера – ведь для него она как-никак графиня Хоэнэмбс, дама из высшего света Елизавета вдруг пожалела, что вынуждена обманывать этого человека.
– Вы хотели поговорить со мной о случае на пароходе?
Эннемозер говорил достаточно внятно, чтобы его расслышала Елизавета, но негромко – чтобы не было слышно за соседним столом. Сидя спиной к стене в углу большого зала траттории, он видел всех посетителей. Елизавета с опозданием поняла, почему он выбрал для себя именно это место.
– У меня есть веские причины, – произнесла она несколько чопорно, не зная, какой тон был бы сейчас самым уместным, – для того, чтобы дополнить сведения, полученные из официальных источников информации.
– В чем, если я правильно понял, – с улыбкой уточнил Эннемозер, – весьма заинтересованы некоторые высокопоставленные особы.
– Вы все правильно поняли.
«Ловко он слова подбирает, – подумала Елизавета. – Почти как дипломат. Печатники много читают и это оставляет свой след». Однако, как приходилось слышать Елизавете, такие люди не испытывали особого почтения ни к императорской армии, ни к семье императора. Впрочем, после шести лет супружеской жизни с Францем-Иосифом она сама не чувствовала к нему уважения.
– По официальной версии молодую женщину застрелили, – продолжила Елизавета. – Однако ваша невеста намекнула, что эта особа ушла из жизни иначе.
Эннемозер кивнул.
– Женщину связали, а потом задушили. На всем теле у нее были следы укусов.
– Откуда вы это знаете?
– От одного из сержантов, участвовавших в операции.
– Говорят, будто комиссарио о чем-то спорил с полковником Сержанты не сказали, о чем?
– Ну, поначалу комиссарио не хотел отдавать этого дела…
– Это все, что вам известно о происшествии на «Эрцгерцоге Зигмунде»?
Эннемозер на какое-то время задумался. Он вытянул губы, отчего они еще больше стали походить на сердечко, а потом сказал:
– Есть еще кое-что… Не знаю, связано ли это непосредственно с происшествием на «Эрцгерцоге», но не исключено. К полковнику в понедельник приходили. Около девяти часов вечера.
– Вы видели этого человека?
– Нет. Полковник Перген сам открыл ему дверь и сразу проводил гостя в салон. По-моему, он его ждал.
– Вы им ничего не приносили? Вино, закуски?
– И спиртное, и закуски уже стояли на столе в салоне Позднее мне показалось, будто полковнику не хотелось, чтобы я увидел его гостя.
– Почему вы считаете, что между убийством на пароходе и визитом этого господина существует какая-то связь?
– Потому что я случайно подслушал часть их беседы. Я был на кухне, а потом вышел в коридор, чтобы взять с вешалки шинель, которую нужно было почистить.
– И о чем же они беседовали?
– О документах, которые пропали из каюты надворного советника. Полковник Перген обвинял этого господина в том, что их похитил он.
– Полковник Перген говорил с этим господином по-немецки?
– Да.
– А что тот господин ответил на обвинения?
– Он рассмеялся в ответ, и тогда полковник Перген заорал, что может в любую минуту отправить его на виселицу.
– А тот…
– Сказал, что позаботится о том, чтобы прежде эти документы оказались у Тоггенбурга. Потом он снова стал смеяться, а я услышал шаги в салоне и постарался поскорее вернуться на кухню. Через несколько минут хлопнула входная дверь квартиры. Я смотрел в кухонное окно, но увидел сверху только спину выведшего гостя. Квартира полковника находится на третьем этаже…
– Так что описать этого господина вы не можете.
– Могу сказать лишь, что роста он был высокого и на нем была накидка. Вроде тех, что носят священники.
– Как они обращались друг к другу – на «ты»?
– Да, именно так.
И тут Елизавета обратила внимание на то, что Эннемозер, не сводивший взгляд с зала, словно потерял всякий интерес к беседе. За соседними столами тоже все приумолкли. Елизавета медленно повернулась к залу и увидела, что гондольер взобрался на стул и вытянул руку, призывая к вниманию. Он словно собирался объявить о чем-то важном, происшедшем поблизости: кто-то, возможно, собирается жениться или кто-то умер… Гондольер снял свою круглую соломенную шляпу с пестрым бантом, и оказалось, что он подстрижен очень коротко, как военный. Он говорил с заметным австрийским акцентом – призывал к спокойствию; когда он умолк, в дверь ввалилось с полдюжины солдат. Они заняли вход и встали у дверей, ведущих на кухню и во двор. Около тридцати посетителей траттории оказались как бы в западне.
«Мы в западне». Это первое, что пришло на ум Елизавете. А затем она вспомнила о пропуске, который собственноручно подписала два часа назад. Этот листок бумаги она положила на секретер. Он и сейчас лежал там, потому что Елизавета забыла спрятать его в свою сумочку.
32
Сержант Земмельвайс любил облавы, потому что они напоминали о его гражданской профессии. Отряд сержанта, состоявший из двух десятков солдат, четырех унтер-офицеров и двух лейтенантов, вступил в дело ровно в десять часов. Это была вторая траттория на сегодня, все до сих пор шло по плану – без сучка без задоринки.
Сержант Хакль, уроженец Матрея, что в восточном Тироле, переоделся – по своей привычке – в гондольера Едва он замолчал, солдаты блокировали выход из траттории. Они тут же обнаружили двух английских туристов и двух местных жителей, у которых не оказалось при себе документов. Теперь им предстояло проследовать на временный сборный пункт в пустом двухэтажном здании из красного кирпича, расположенном здесь же, на площади, неподалеку от траттории.
Сейчас сержант подошел к предпоследнему столу, надеясь, что сидящий за ним человек никаких неприятностей ему не доставит. Однако этот субъект – на вид ему было лет пятьдесят – с пренебрежительной ухмылкой протянул пропуск из королевского дворца, выписанный на имя графа Кёнигсэгга, обер-гофмейстера императрицы. Сержант Земмельвайс подумал: «Он меня что, за дурака принимает? Похоже, здесь пахнет жареным!»
На субъекте был поношенный сюртук:, жилет в подозрительных пятнах, а воротник: и манжеты рубашки были потерты и засалены до неприличия. Лицо у него было багровое, мясистое, пот мелкими капельками стекал со лба Кроме того, субъект явно был навеселе. Об этом свидетельствовали пустая бутылка вина и полупустая бутылка граппы, стоявшие перед ним на столе.
Рядом сидела женщина из разряда «серых мышек»; она нервно вертела в руке вилку. К рыбе на тарелке она не прикоснулась, что сержант осудил, потому что рыба выглядела очень аппетитно.
Сержант предусмотрительно отступил на шаг: черт его знает, этого типа, еще вскочит, схватит нож и набросится… Хотя, в общем, не похоже, но осторожность все-таки не помешает.
– Встаньте и выложите на стол содержимое ваших карманов, – повторил сержант Земмельвайс, обращаясь к субъекту, выдававшему себя за обер-гофмейстера императрицы…
Он старался говорить так же спокойно и терпеливо, как привык делать это на гражданской службе.
Сержант Земмельвайс подразделял людей, с которыми сталкивался на гражданской службе, на три категории: на подавленных, наглых и буйных. Человек, сидевший перед ним, был, по его оценке (а в оценках он редко ошибался) из числа наглых. Наглецы придумывали обычно всякие отговорки и грозили пожаловаться начальству.
Именно с этого субъект и начал.
Но прежде он обменялся взглядом с «серой мышью», которая одобрительно качнула головой. Выпив для храбрости еще рюмку граппы, он проговорил, искусно подделываясь под офицерский тон:
– Мне необходимо переговорить с одним из ваших офицеров!
Сержант Земмельвайс усмехнулся. Против наглецов у него всегда был наготове отличный прием: не вступать с ними в дискуссию.
Не было никакой необходимости что-то говорить солдатам, стоявшим за спиной субъекта в ожидании приказа Они знали, что им делать. Сержанту достаточно было только кивнуть в сторону субъекта.
Конечно, тот сначала затрепыхался, как пойманная птица; и длилось это до тех пор, пока один из солдат не вытащил у него из-под шинели револьвер с барабаном – из тех, что выдают офицерам императорской армии. Револьвер был заряжен.
Сержант Земмельвайс взял его, высыпал патроны из барабана на стол, положил револьвер рядом с бутылкой граппы. Ему показалось, что взгляды всех присутствующих в зале траттории прикованы к этому оружию. Всякие дискуссии с задержанным исключались!
– Увести его, – сухо проговорил сержант Земмельвайс Приказав это, он слегка побледнел Но такое с ним иногда случалось и в Вене, когда приходилось попадать во всякие передряги.
– А с женщиной как быть?
