Николай Свечин - Убийство церемониймейстера
– Хорошо. Мы все проверим. Вот еще вопрос: что вы сделали с этим письмом?
– Я же сказал: отослал Дашевскому, – удивился финансист.
– Где, по-вашему, я его обнаружил?
– В его бумагах, где же еще!
– Как вы отправили: почтой, курьером?
– Вызвал «черную шапку»[33]. А что?
– Точно-точно отослали?
Теперь уже Дуткин был озадачен.
– Конечно! Сначала сомневался, опасался вызвать недовольство князя Долгорукова. Но потом махнул анизету[34] – и решился.
– Странно. Я обнаружил это послание в вашей корреспонденции. Той, что забрали сегодня ночью, – не спеша, с расстановкой сказал Лыков.
Картина повторилась: растерянный бегемотик, рот нараспашку и глупые усы…
– А… ошибки быть не могло?
– Нет. Письмо лежало в том конверте, где вы храните придворную переписку.
– Но этого не может быть! – вскричал Дуткин.
– Может, если это черновик.
– Я писал сразу и набело. После анизета меня обычно посещает вдохновение… Нет, у этого крика души не было черновиков!
Алексей не сводил глаз с допрашиваемого. Нельзя так убедительно врать! Или его зовут не Дуткин, а Щепкин. Конечно, таинственное возвращение письма можно объяснить весьма прозаически. Тем же анизетом, к примеру. Илиодор Иваныч ничего никуда не послал, решив не ссориться с любимцем князя Долгорукова. Залудил с горя бутылку и отправился прогуляться до табачного магазина. Где его отговорили ходить за удовлетворением… А услужливая память немного словчила, и теперь он искренне считает, что совершил смелый поступок.
– Ладно, будем разбираться. Скажите еще вот что. Когда вы вышли из табачной лавки и увидели Лерхе, вам не показалось, что он там нарочно стоял?
– Как это – нарочно? – не понял титулярный советник.
– Ну, поджидал вас.
– Для чего?
– Вы на вопрос ответьте. Как все было? Он шел или стоял? Кто кого первый увидел и кто к кому подошел? Попробуйте вспомнить, это важно.
Дуткин попробовал. Он молчал минуты две, будто перебирал в памяти всю свою жизнь. Потом неуверенно сказал:
– Викентий Леонидович был в новом летнем пальто. И в красивой поярковой шляпе – я даже захотел себе такую же.
Лыков с трудом удержался, чтобы не выругаться.
– Он стоял ко мне спиной и глядел на ту сторону проспекта, – продолжил толстяк. – Я сразу его узнал! И решил незаметно удалиться… не хотелось ни с кем говорить. Но тут Викентий Леонидович обернулся, увидел меня и сказал: «Ах, это вы!» Пришлось подойти поздороваться. А он спросил, почему у меня лицо такое красное. Когда я волнуюсь или чем-то расстроен, у меня кровь приливает к голове. Я стал что-то бормотать и внезапно все ему и рассказал. Хотя за секунду не собирался этого делать!
– Лерхе, стало быть, вас не замечал, а потом вдруг обратил внимание, – резюмировал сыщик. – Ловко! Ваша якобы случайная встреча могла быть им подстроена.
– Но зачем?
– Чтобы склонить вас не ходить на Кабинетскую.
– Но как же Викентий Леонидович мог узнать об моих планах заранее?
– А как отправленное вами письмо вернулось обратно? Вот то-то… Нельзя исключать, что тут заговор. И настоящий убийца умышленно наводит подозрение полиции на вас.
– Вы полагаете? – ужаснулся Илиодор Иванович и прикрыл рот ладошкой. – Что же мне делать?
– Говорить правду! А вы при первой встрече умолчали и о вызове на дуэль, и о письме!
– Алексей Николаевич! – взвыл Дуткин. – Вы и без того объявили мне, что я главный подозреваемый!
– Молчание бессмысленно. Я так и так все узнал. Но не от вас! И положение ваше от того лишь ухудшилось. Говорите прямо сейчас, что еще вы «забыли» мне сообщить? Ну? Как на исповеди!
– Больше ничего не утаил, святой истинный крест!
И финансист стал размашисто креститься.
– Смотрите у меня! А сейчас объявляю, что помещаю вас под арест. По подозрению в соучастии в убийстве известного вам Дашевского. Вновь открытые дознанием обстоятельства прямо обязывают меня к этому. Вот постановление судебного следователя, ознакомьтесь.
– Ой! А что скажут в министерстве? – ахнул Дуткин. – Я там на хорошем счету, и вдруг арест!
– Думайте не о придворной карьере, а о том, как на Сахалин не попасть. Если алиби не подтвердится, положение ваше станет хуже некуда!
Титулярного советника вывели чуть не в слезах. Лыков не хотел добивать и без того напуганного человека. Можно было посадить его в дворянскую камеру следственной тюрьмы, но там на общих прогулках Простака облапошат. Да еще и научат плохому: как затягивать дознание, писать жалобы и так далее. И Алексей получил от Дурново разрешение оставить арестанта во внутренней тюрьме департамента. Питание там можно заказывать из приличного ресторана, обращение – вежливое. И никакого общения с посторонними.
Закончив с бегемотиком, надворный советник разыскал Валевачева и огорошил его новым приказом:
– Собирайся, ты немедленно едешь в Москву. Чтобы пыль столбом стояла!
И сообщил помощнику о своей находке и показаниях Дуткина. Юрий сразу загорелся:
– Он, точно он Снулого нанял! Богач, и такие обиды! А уж письмо-то… Присяжным одного его хватит, чтобы признать виновным.
– Ты разыщи сначала Клотильду Лавинэ, а потом рассуждай, – остудил сыщик пыл губернского секретаря.
– Тоже он нашел свидетеля – шлюху! – возмутился тот. – Да она за сто рублей что угодно подтвердит!
Но начальник слушать не стал и выгнал Валевачева домой, собираться. Велел с вокзала сразу ехать в сыскную полицию, к Эффенбаху. И вообще все свои действия согласовывать с этим человеком.
Остаток дня Лыков провел в мелких, но необходимых хлопотах. В частности, он приехал на квартиру Дуткина и опросил прислугу. Илиодор Иванович проживал в богатом доходном доме по Вознесенскому проспекту, выстроенном в модном новорусском стиле. Жилье из семи комнат он снимал на втором «генеральском» этаже. Сыщика поразила роскошь обстановки, и особенно камин из настоящего серавеццкого мрамора. Он мечтал о таком, но стеснялся просить Вареньку о лишнем расходе. А тут! Любимый материал Микеланджело… Кабинет с дубовыми панелями и люстра богемского стекла тоже радовали глаз. Несмотря на большую квартиру, Дуткин держал при себе одного лишь старика камердинера, доставшегося ему еще от отца. Все остальное делала домовая прислуга. К удивлению сыщика, дедушка – его звали Василий Лукич – оказался трезвомыслящим человеком. Подопечного своего он любил и жалел, говорил, что тот «прост да честен» и зла никому не причинил. То, что Илидорчика посадили в тюрьму, поразило старика. Какое соучастие в убийстве! Да хозяин мухи не обидит! Еще камердинер сказал, что в доме у них порядок. Пролезть в квартиру и сунуть в бумаги лишний листок – это надо иметь шапку-невидимку. Лыков ушел озадаченный.
Всю первую половину следующего дня Алексей провел в кабинете. Было воскресенье, и никто не мешал. Они с Дуткиным разобрали четвертое и пятое июня чуть не по минутам. И толстяк ни разу не сбился. Успокоившись и смирившись, он подробно ответил на все вопросы. Сорок восемь часов его жизни были как на ладони. Большинство эпизодов подтверждалось свидетелями. Лишь дорога в Москву и полдня, проведенные там, остались в тени. Они не имели других наблюдателей, кроме Клотильды. Это была самая уязвимая часть алиби – и самая важная.
Устав от препарирования чужой жизни, Алексей ушел домой. Формально пообедать, а на самом деле проветрить мозги. На Моховой все было как всегда: шумно и весело. Дети озоровали, няня с подняней сбивались с ног, Варвара Александровна хладнокровно музицировала. Хорошо… Восстановив силы в неравной борьбе с абреками, надворный советник вернулся на службу. Там его ждала телеграмма от Валевачева: «КЛОТИЛЬДА СЪЕХАЛА КВАРТИРЫ НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ ПОИСКИ ПОКА БЕЗУСПЕШНЫ ПОДРОБНОСТИ ЛИЧНО ПРИЕЗДЕ».
М-да. То, что поиски безуспешны, еще не страшно. Девку ищут всего несколько часов. Переехала и не успела пока сдать паспорт на прописку. Но почему Юрий хочет сообщить подробности лично? Пробыл бы там день-другой, дождался обнаружения «жрицы», снял бы показания, тогда и домой. Но он торопится. Значит, что-то случилось, чего не скажешь в телеграмме. Лавинэ не просто съехала, а сбежала? Скорее всего. Значит, алиби Дуткина трещит по швам. Лыкову вдруг стало жаль Простака. Он, конечно, что называется, с зайчиком[35]. Но ведь не злой. Над ним легко насмехаться, и многие так и делают. Но в то, что Илиодор Иванович был соучастником убийства, сыщик уже не верил. Последняя беседа с глазу на глаз убедила его в этом окончательно. Осведомитель Борис назвал Дуткина оголтелым. Но и у оголтелости есть оттенки. Корпулентный недотепа действительно тронулся умом в части придворной мишуры. Идея фикс налицо. Но имеется рубеж, который Дуткин никогда не перейдет: он боится Бога. Он вообще некрепок духом. Есть слабаки, способные на подлость, и есть неспособные; финансист из последних. И сейчас он нуждается в защите Алексея. Потому что, судя по всему, кто-то подстраивает улики против него. Исчезновение единственного свидетеля не может быть случайностью. И отосланные письма не возвращаются обратно. Надо дождаться Валевачева, узнать подробности и тогда решать.
