Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий
– О происхождении препарата Адам Бернштейн не знает, – напомнил Старцев. – Трое мужчин пришли в себя, но врачи настоятельно советуют их пока не тревожить.
Отодвинув блокнот, комиссар постучал пальцами по столешнице и спросил:
– А что женщина?
– Янина Ковальчук в тяжелом состоянии, в сознание не приходила. Думаю, она также не владеет информацией. Скорее всего, посетила притон впервые.
– Что врачи говорят относительно этой дамы и ее скончавшегося кавалера?
– У Афанасия Антонова были проблемы с сердцем, и употребление наркотического препарата сыграло с ним злую шутку, – пояснил Иван Харитонович. – Янина Ковальчук худа, миниатюрна. Мы связались с ее семьей и выяснили, что проблем со здоровьем у нее не было. Полагаем, просто переборщила с дозировкой.
– Значит, по заявлению Бернштейна, содержателем притона является некий Лёва Северный?
– Так точно.
– Признаюсь, не слышал о таком. Что удалось выяснить по данному субъекту?
– Он давненько не мелькал в наших сводках. Мы уже покопались в архивах и разузнали о нем практически все возможное. Первый срок Северный получил за кражу, будучи совсем молодым. После освобождения и возвращения в столицу влился в банду Семена Голощапова.
– Об этом типе наслышан. Взломы, кражи, грабежи…
– Совершенно верно – ничем не выдающийся головорез. В результате у Северного до войны случились еще две отсидки по уголовным статьям. В сороковых годах он становится уважаемым вором-законником, но в грабежах и налетах его гоп-компания практически не участвует.
– Почему? Переквалифицировался?
– Это предстоит выяснить. Возможно, вообще решил завязать.
Комиссар улыбнулся и вдруг спросил:
– Знаешь, Иван Харитонович, чем похожи вор-законник и соловей?
Тот с недоуменным видом повел головой.
– Нет.
– Соловей поет не от веселья, не от беззаботной жизни и не оттого, что хотел бы порадовать нас. Просто гортань у него так устроена, и пение – одна из функций его организма. И вор-законник отправляется со своей стаей воровать, грабить, убивать не потому, что желает кому-то зла или не может по-другому заработать на пропитание. Жизнь по своим законам, а не по законам общества – вот его физиологическая потребность. Так что не торопись заявлять о том, что Лёва Северный завязал. Такие даже в лагерях гнут свою линию, а завязывают только на кладбище. Скорее нашел другую кормушку. К примеру, с особым тщанием обустраивал притон для наркотически зависимых граждан: подыскивал домишко, выкупал в нем комнаты, ремонтировал, обставлял, подбирал надежную клиентуру…
Слушая комиссара, Старцев снова удивлялся способности того просто, наглядно и в то же время красиво излагать суть довольно сложных жизненных явлений. «Надо бы спросить у Сашки книжку и почитать, – укоряя себя, думал он. – У него дома целый шкаф с классикой. Пора и мне приобщаться к культуре, учиться правильно говорить».
– Итак, что мы имеем? – продолжал говорить Урусов. – Из допрошенных только Адам Бернштейн. О курьере по фамилии Гулько известно немного. О других членах банды – еще меньше. Курьер раз в неделю уезжал на поезде в Великий Новгород, где его встречал некий местный вор-законник, о котором Бернштейн толком ничего не знает. Негусто выходит, Иван Харитонович. Вроде и накрыли притон, а толку маловато.
– С Бернштейном продолжает работать Егоров. Он опытный сотрудник. Уверен, он выжмет из него максимум информации, – начал по порядку отвечать Старцев. – Двух блатных и интеллигента Воскобойникова допросим сразу, как только позволят врачи…
Перед тем как появиться в кабинете комиссара, Иван позвонил в больницу НКВД и поинтересовался состоянием трех пациентов, лежавших под охраной в разных одноместных палатах, более похожих на одноместные камеры. Начальник отделения заверил, что пациенты стремительно выздоравливают и после полудня с каждым из них можно будет провести часовую беседу. Связался Старцев и с экспертами МУРа. Те обнадежили – дескать, работаем. Однако закончить исследование наркотического препарата пообещали только к завтрашнему полудню.
Обо всем этом Иван сообщил Урусову. А закончил доклад ремаркой о том, что Олесь Бойко обзванивает коллег из Великого Новгорода, пытаясь выяснить личность таинственного вора-законника. Того самого, который снабжал через курьера неизвестным немецким препаратом Лёву Северного.
– Надеюсь, в маленьком городе, коим является Новгород, криминальных авторитетов не так много и скоро мы узнаем имя поставщика наркотика, – закончил Старцев доклад.
– На этом все?
– Так точно, – Старцев встал со стула и вновь по привычке одернул пиджак.
– Я смотрю, Иван Харитонович, все твои при деле, – довольно заметил комиссар. – Что ж, похвально. Так и порешим: занимайтесь этим делом до победного конца. Если понадобится моя помощь, обращайся. И докладывай по ходу розыскных мероприятий дважды в сутки.
Глава тринадцатая
Великий Новгород
21 августа 1945 года
Остаток дня и всю ночь поезд, стуча колесами, уносил пассажиров все дальше и дальше на северо-запад. Народу в стареньком общем вагоне набилось прилично; места на билетах обозначены не были, и Борька с Анатолием с трудом разместились на одной боковой лавке по соседству с беспокойной ворчливой старухой.
Пока было светло, пялились в окно на проплывавшие мимо равнины, перелески, деревушки. Поздно вечером перекусили продуктами, прихваченными Авиатором из купеческого дома: белым хлебом, зеленым луком и сваренными вкрутую яйцами.
– Полезная штука, – показал Борька очищенное от скорлупы яйцо. – А главное, очень сытная. Сожрал на ночь три штуки – и до утра забыл про пустое брюхо.
Бабка что-то пробурчала, выразительно ворочая сморщенными губами, будто Борька общался не с новым приятелем, а с ней. И прижала посильней к крутому боку стоявшую рядом кирзовую сумку.
После ужина привыкший к поездкам в поездах Борька повелел Анатолию лезть на верхнюю полку и отдал ему вместо подушки свой пиджак. Сам же, пристроив под руку солдатский вещмешок, заснул сидя, оставшись подле бабки.
Народ в душном вагоне еще с полчаса галдел, топал, скрипел дверьми тамбура. Вредная бабка долго возилась по соседству, заталкивая за себя свою бесценную сумку и готовясь ко сну. Авиатор при этом усмехался в полумраке вагона: «Вот же, Клава Распердяева! Глупа, как вагонная букса! Думает, кто-то позарится на ее нафталиновые вещички. У меня в вещмешке двенадцать косых одной тугой пачкой, а она лавку толстым задом полирует. Дура».
Потом случилась получасовая остановка на узловой станции Бологое, где менялась паровозная бригада. После поезд плавно тронулся, под полом глухо застучали колеса. Все пассажиры в вагоне угомонились, и наступила долгожданная тишина.
Доехав под утро до небольшого городка Чудово, состав ненадолго остановился. Продолжив движение, перебрался на крайнюю левую ветку и плавно повернул на юго-запад. А через час с небольшим прибыл на конечную станцию «Новгород-на-Волхове»[252].
– Приехали, – шепнул Авиатор, разбудив разоспавшегося спортсмена. – Первыми не бежим и последних не ждем. Выходим в толпе посередке.
Анатолий послушно собрался.
Из вчерашнего разговора Борька узнал, что паренек все восемнадцать лет прожил в Москве и за ее пределы выезжал лишь однажды, когда мамаша в октябре сорок первого решила покинуть родной город и переждать войну у двоюродного брата под Казанью. Однако до победы мамаша в деревне жить не стала. Работы для нее и школы для сына там не было; едва фрицев отогнали от столицы, она купила билеты в общий вагон, собрала пожитки, попрощалась с братом и отправилась с Анатолием восвояси.
– Ну, раз нигде не бывал, окромя Казани, то держись за меня, – наказал Борька. – Со мной не пропадешь…
Они спрыгнули с последней ступеньки в зябкое утро и потопали к привокзальной пощади. Борька на ходу закурил, Анатолий ежился и возмущался:
