Анникка - Наташа Ридаль
– Боже, как после этого у него хватило совести жениться на Марии!
– Даже самый отъявленный злодей способен влюбиться. Тем важнее для него было сохранить тайну.
– Чтобы не потерять любимую женщину, – понимающе кивнула Ада.
Выйдя на улицу, она сразу увидела давешнего бритого типа с наганом, только теперь на нем было зимнее пальто и фуражка, а револьвер он держал в руке. Еще трое вооруженных мужчин двинулись прямо на них. У здания больницы ждал автомобиль с тремя рядами сидений. Чекисты.
– Гражданин Брискин, – рявкнул один из них, коренастый, с отекшим лицом и бегающими глазками, – вы арестованы по постановлению Петрогубчека за контрреволюционную деятельность.
– За что, простите? – ледяным тоном произнес Додо. – Я отказываюсь признавать ваше обвинение.
– Ничего, контра, там признаешь. Чего морду воротишь? Лезь в авто!
Аду сковал тошнотворный ужас. В следующую минуту Додо оказался на заднем сиденье рядом с коренастым, а она во втором ряду вместе с бритым. Еще двое сели впереди, и автомобиль вырулил на середину заснеженной мостовой.
Они проехали всю 5-ю линию Васильевского острова и свернули на Университетскую набережную. Стараясь унять дрожь, Ада крепче прижимала к себе плед. Она боялась заговорить, боялась обернуться. И Додо позади нее тоже молчал – очевидно, чтобы не усугублять тяжесть положения.
Миновав Дворцовый мост, автомобиль еще несколько раз повернул и въехал во двор четырехэтажного особняка.
И умру я не на постели…
30
В доме № 2 по Комиссаровской улице располагалась Петроградская губернская чрезвычайная комиссия. Улицу, впрочем, по старой памяти называли Гороховой.
Аду и Додо сразу развели в разные коридоры, они лишь успели обменяться испуганными взглядами. Потом был обыск – в комнате, полной мужчин. Ада словно окаменела и всё происходящее воспринимала так, будто это не ее раздели до сорочки и, не щадя девичьей стыдливости, грубо обшарили руками. Для протокола ей пришлось назвать свое имя, возраст и место жительства. Побоявшись упоминать про Финляндию, она сообщила петроградский адрес Додо. Потом ей вернули одежду, за исключением пледа, пальто и шляпки. Подумав о кольце за подкладкой, Ада до крови закусила губу.
Ее отвели в женскую камеру с единственным окном во двор, тесно заставленную койками, на которых сидели и лежали женщины – их было, наверное, не меньше тридцати. Судя по внешнему виду, они принадлежали к разным слоям общества. Далеко не все были арестованы за контрреволюционную деятельность – сидели тут и за спекуляцию, и за уголовные преступления.
Ада устроилась на койке у окна рядом с заплаканной девушкой в разорванном платье. Девушка вполне могла быть дочерью белого офицера или университетского преподавателя. Она жалась к стене, обхватив колени руками, и никак не отреагировала на появление соседки. Подумав, что чекисты, вероятно, надругались над ней, Ада побледнела и непроизвольно сцепила руки на груди. Сегодня они с Додо должны были встретиться с Владимиром Федоровичем и отправиться в обратный путь на «Виллу Рено». О чем подумает их друг, когда они не придут? Подождет до завтра, бросится искать их? Но разве найдет? А если и поймет, где они, разве сумеет помочь? Теперь Ада готова была поверить его рассказам об арестах по малейшему подозрению, о пытках и расстрелах без суда…
Внезапно ее мысли приняли новое направление: чекисты знали фамилию Додо. Откуда? Отправляясь в Петроград, они нарочно не взяли с собой старых паспортов, с которыми их могли принять за «буржуев» (у советских граждан были трудовые книжки). И какую контрреволюционную деятельность им вменяют в вину? Почему ими вообще заинтересовались в Чека?
В ожидании допроса Ада провела в камере весь день и еще более жуткую ночь. Именно ночью со двора временами доносился леденящий кровь шум мотора. Прильнув к грязному стеклу, Ада видела въезжающие автомобили с новыми арестованными и один отъезжающий грузовик. В кузове были люди. Куда их увозят? Лучше не думать.
К утру она перестала замечать тесноту, духоту и вонь. Дежуривший у двери чекист стал поочередно выводить женщин в грязную уборную. Здесь Ада умыла под краном лицо.
Ее имя назвали, когда тусклое зимнее солнце стояло уже высоко. Ада целую вечность поднималась по ступеням парадной лестницы с белыми балясинами, чтобы, пройдя через несколько комнат второго этажа, оказаться в кабинете следователя. Он сидел спиной к окну, лицо оставалось в тени. Но, когда он пригласил девушку сесть напротив, она узнала его.
– Николенька?
Знакомые карие глаза смотрели растерянно. Это был тот самый Николай Фетин, сын отцовского друга, с которым она играла в детстве и бегала купаться на Белое озеро. Они не виделись с начала войны, когда Николенька ушел добровольцем на фронт. После возвращения он остался в Петрограде и вот теперь, как оказалось, служил в Петрогубчека.
– Дашенька, это действительно вы? Я прочел ваше имя в деле и подумал: какое странное совпадение. Выходит, нет, не совпадение. Как это вас угораздило связаться с финским шпионом?
Ада похолодела.
– Ни о каких финских шпионах мне неизвестно, Николай Егорович.
– Вы хотите сказать, будто не знали, что Денис Брискин, с которым вы были в момент ареста, прислан в Петроград эмигрантской организацией, имеющей контакты с финскими военными? Прислан врагами революции для разведывательной и диверсионной деятельности.
– Что за вздор! С чего вы это взяли?
– На днях мы получили анонимный донос в конверте со штемпелем «Териоки». В письме также говорилось, что Брискин посетит одного из врачей психиатрической больницы № 5. В больнице была устроена засада, и наймит контрреволюции действительно пришел прямо к нам в руки.
Ада вскочила со стула:
– Этот донос – клевета! Денис Осипович не связан ни с какими подпольными организациями. Кто-то его оговорил!
– Успокойтесь, Дашенька. Сядьте, прошу вас. Вот, выпейте воды, – Фетин подвинул к ней стакан. – Я читал протокол допроса Брискина. В своих показаниях он подтвердил выдвинутое против него обвинение и свою виновность в шпионско-диверсионной деятельности.
Колени Ады подогнулись, она осела на стул, пытаясь осознать услышанное. Додо не мог дать такие показания, если только… Господи! После каких экзекуций он сделал признание? От мысли, что ему причинили боль, Ада внезапно забыла, как дышать. Кабинет поплыл перед глазами.
Николай подскочил к ней со стаканом воды.
– Ада Михайловна, бога ради, не волнуйтесь так! Допрос с пристрастием к нему не применяли, не было надобности. Следователь Якобсон просто красочно, во всех подробностях, описал ему, что сделают с вами, если Брискин не признается, что он финский шпион. И он сразу признался, однако особо подчеркнул, что вы об этом осведомлены не были и никакого содействия контрреволюционной организации не оказывали. Дашенька, я бы хоть
