Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов

– Ну, не разводи сырость, – нарочно грубо приказал он, – поехали. В таком виде тебя точно никто не узнает.

По дороге на станцию она все равно тряслась как осиновый лист и озиралась, так что Чередникову приходилось ее придерживать, чтобы не улетела.

– Саша, они точно нас не найдут? Не увидят? – лепетала она.

– Успокойся, тебя сейчас родная мать не узнает, – брякнул он и прикусил язык. Хорошо, что девчонка мелкая еще и совершенно точно необидчивая.

Все время от Крюкова до Ленинградского вокзала Валя просидела, ухватившись за его руку, на каждый стук двери сжимала пальцы так, что глаза на лоб вылезали.

– Тихо, тихо, все хорошо, я в обиду тебя не дам, – приговаривал он и ощущал, как слабеет мертвая хватка.

– Правда?

– Правда-правда, – заверил Шурик, точно сам выяснял этот вопрос, – сейчас мы приедем к самому главному милицейскому начальнику, я ему расскажу, что ты честная девочка, за тебя поручаюсь.

– Ты же меня не знаешь, – заметила Валя тоненьким голоском.

– Я же милиционер, поэтому все-все знаю. Чего трясешься?

– Мерзну.

Так уж жалко ее стало. Чередников, вздохнув, сграбастал девчонку в охапку, чмокнул в пахнущую керосином макушку, искренне пожалел:

– Бедный ты ребенок. Поспи, ну их всех.

Сколько не давали спать несчастной девочке – бог весть. Всю ночь проспала у Чередниковых на квартире и теперь, повозившись, отключилась.

А везение все не прекращалось.

На Петровке немедленно отыскали и вызвали педагога из ближайшей школы – кстати выяснилось, что как раз в ней Валя и училась, и учитель ее тотчас вспомнила.

И все-таки Валя, уцепившись за чередниковский палец, спросила:

– Мне идти? Она меня не отдаст?

И он терпеливо сказал:

– Не бойся. Мы предупредили Татьяну Михайловну, она не выдаст. Мы все тут для того, чтобы тебя защитить, помоги нам.

– А что говорить?

Саша объяснил:

– Отвечай на вопросы, которые будет тебе задавать вот этот дяденька, за этими дверями, хорошо?

– За этими? – уточнила она, тыча в дверь пальцем.

– Валечка, не переживай, – подала голос учительница, – я буду с тобой. Пойдем?

– Идти? – снова спросила она, и вновь у Чередникова.

– Иди, Валечка, иди. Никто тебя не обидит, – заверил он.

И мужики отворачивались, смущаясь. Что интересно, никто, вопреки опасениям Саши, не усмехался, не подмигивал, и даже никто не высказывался в том смысле, что «дуракам везет». Язва Генка, зануда и выпендрон, от восторга лишь молча поколотил кулаком по спине, Дементьев хлопнул от души по плечу и также, ни слова не сказав, показал большой палец. Даже Лапин, заикаясь, высказался в том смысле, что Шурик молодец. Все радовались за него, и абсолютно искренне.

Как прошла беседа за закрытыми дверями, за которыми полковник Филатов и учительница вели разговоры с несовершеннолетней Валентиной Шаркози, – можно было легко догадаться. Прошла блестяще, в этом можно было не сомневаться.

Чередников занимался бумажными делами, корпя над рапортом, когда его вызвал полковник Филатов.

– Где Валя?

– Успокойся, Шурик, с ней все хорошо. А тебе вообще с таким везением прямая дорога на ипподром. Разбогатеешь, в каретах будешь ездить. – И, помрачнев, добавил: – Правда, тут есть момент, который девчонке никак сейчас ни к чему.

– Какой?

– Видишь ли, сообщили с зоны. В общем, брат ее скончался.

Ледяным холодом обдало все внутренности, горло перехватило, и ужас как стало жаль несчастную девочку, у которой на всем белом свете никого не осталось.

– Когда это случилось? – глухо спросил Шурик.

– Месяц назад.

– Как же так, Макар Иваныч? Он же молодой был? С чего?

– От аппендицита в лазарете, прямо на столе, под ножом.

– Скорей, от ножа…

– Возможно, достали и там. А Галочке, поди, чистый паспорт вернули в очередной раз, без штампа о браке. Ну-ну, – сам себе попенял полковник, – это уж нас не касается. Что до Валиного сообщения… Конечно, оно само по себе невероятно, но с этим народом и не такое бывает. Все-таки, как ни верти, брильянтов при обыске у него не найдено. Если так, то дельце отличное. Если так, то готовь плечи под погоны.

– Да все равно, – автоматически проговорил он и осекся.

Полковник немедленно строго указал на недопустимость:

– Это ты зря.

– Виноват.

– И ты говоришь, что Каяшева ее крестная?

– Да. И она обещала ей подарок из Риги, мешок для сменки…

– После, Шурик, после, – полковник постучал по столу, – иди трудись.

– А… как это вообще будет, Макар Иванович, с цыганами? Операция?

– Будет операция, не переживай. Тебя это не касается, все-таки ты их сосед. Нечего собак дразнить.

Его, стало быть, не касалось, а Генка напросился, аж подпрыгивал, как боб на сковороде:

– Макар Иваныч, я ж у себя по этой цыганской братии первый был, вот так держал. Позвольте, а? Не подведу.

Он все ныл и сучил кулаками, пока не добился своего.

– Не печалься, герой, – прогудел Вадим Дементьев.

– Да мне что, – пожал плечами Саша, – я добра этого насмотрелся, не стремлюсь.

– Вижу, ничего. Пусть их готовятся, а мы с тобой пойдем Волкова допрашивать.

– Волкова? – удивился Шурик.

– Ты не понял, – сказал старший. – Ювелира Волкова. Я с ним поговорю, а ты посиди, послушай, на ус мотай. Может, что и всплывет новенькое, интересное.

Волков Павел Петрович, сотрудник Гохрана, оказался невысоким, плотным, сутулым человечком с чистыми честными глазами за очками с сильными линзами. Порядком плешивый и какой-то угодливый, чрезмерно услужливый. То ли парикмахер, то ли старый халдей в дорогом ресторане. Дементьев, поглядывая на него не сказать чтобы очень доброжелательно, задавал краткие вопросы и терпеливо выслушивал ответы, не всегда ясные, не всегда по делу.

– Как долго вы были знакомы с гражданкой Каяшевой?

– Был знаком, дорогой товарищ, исключительно знаком. Ириночку знал с