Дэвид Дикинсон - Покушение на шедевр
Комната оказалась довольно большой и чисто прибранной; ее окна выходили на Банбери-роуд. Пауэрскорт подумал, что сюда, скорее всего, наведывается прислуга из колледжа.
— Эта комнатка, — продолжал Уилсон, — оборудована под кухню, где джентльмены могут сами приготовить себе чай с тостами.
На сушилке стояли две чистые чашки.
— Слуга из колледжа помнит, как мыл эти чашки, инспектор? — Пауэрскорт вернулся мыслями в квартиру Кристофера Монтегю на Бромптон-сквер, где были обнаружены чистые бокалы из-под вина.
— Слуга, милорд, абсолютно уверен, что не мыл этих чашек. А еще он говорит, что мистер Дженкинс ни разу в жизни не вымыл за собой посуду. Он просто оставлял ее на кухне.
Надо же, какой чистоплотный убийца, подумал Пауэрскорт; даже совершив преступление, он не забывает вымыть бокалы или чашки. Может, ему нужно было что-то скрыть?
— А эта комната, — Уилсон распахнул очередную дверь, ведущую в просторную комнату с лепным потолком, за окнами которой зеленел сад, — служила ему гостиной и кабинетом одновременно.
Здесь были большой стол у окна, книжные полки во всю стену, кожаный диван и пара коричневых кресел. Пауэрскорт обратил внимание на то, что книжные полки, в отличие от полок в квартире Монтегю, по-прежнему плотно набиты книгами.
— Томаса Дженкинса нашли здесь, за столом, — продолжал свой рассказ старший инспектор. — Он, как всегда, сидел на своем крутящемся стуле. Как я уже сказал, его задушили. На шее у него остались багровые и черные отметины. Врачи считают, что он был убит вчера между четырьмя и семью часами пополудни.
— Кто его обнаружил? В комнате было что-нибудь необычное? — спросил Пауэрскорт.
— Обнаружил его слуга из колледжа часов этак в девять вечера. Он пришел узнать, почему мистер Дженкинс пропустил ужин. Решил, что преподаватель болен, вот и заглянул к нему. А тот уже холодный, как камень.
Пауэрскорт приблизился к окну и выглянул в сад. Две белки карабкались на дерево. Скамейка в углу сада пустовала. Он потянул за оконную раму — та подалась легко, словно ее часто открывали.
— Есть какие-нибудь следы проникновения убийцы в дом, старший инспектор? — спросил Пауэрскорт. — Или его впустил кто-то из коллег Дженкинса? А может, он забрался внутрь через это окно?
— Обоих других джентльменов сейчас нет, милорд, — устало ответил старший инспектор Уилсон. — Они вообще уехали из Оксфорда — один в Лондоне, второй в Германии, изучает там средневековые рукописи. Так мне сказали в колледже.
— Что ж, дай ему Бог удачи, — пробормотал Пауэрскорт, вглядываясь в траву под окном. Там не было никаких следов, но их запросто мог смыть дождь.
— Меня смущает орудие убийства — удавка, — сказал Уилсон. — Раньше я с этим никогда не сталкивался. Во всяком случае, в наших краях.
Пауэрскорт рассказал Уилсону про статью о поддельных картинах, над которой работал Кристофер Монтегю, о книгах, пропавших с его полок и о романе молодого искусствоведа с миссис Розалиндой Бакли.
— Слуга ничего не говорил о бумагах убитого, инспектор? — спросил Пауэрскорт. Он заглянул под крышку стола и выдвинул все ящики. Как и на Бромптон-сквер, они были абсолютно пусты. — Дженкинс не имел обыкновения носить свои бумаги отсюда в колледж и обратно? — поинтересовался Пауэрскорт.
— Я спрашивал об этом слугу, — ответил Уилсон. — Он говорит, что мистер Дженкинс никогда не забирал свои бумаги из этого стола. По крайней мере, на его памяти. Иногда он прихватывал с собой в колледж листок-другой, но всегда с ними же и возвращался.
— На то, чтобы забрать бумаги из стола Кристофера Монтегю, была причина — вернее, целая уйма причин. Но зачем очищать стол Дженкинса? Он ведь был историком, не так ли, старший инспектор?
— Вы правы, милорд. Специалистом по эпохе Тюдоров, как мне объяснили. Я оттуда помню только парочку Генрихов да Елизавету.
— Не понимаю, — сказал Пауэрскорт, — как детальное знание религиозных проблем времен Реформации может сделать человека мишенью для убийцы?
— Убийств было два, лорд Пауэрскорт. А убийца, возможно, один. Вы ведь считаете, что они связаны? — спросил Уилсон, более сконфуженный, чем когда бы то ни было.
— Да, считаю, — подтвердил Пауэрскорт. — Я просто уверен, что они связаны, хотя черт меня побери, если знаю как. Могу я сделать предположение, старший инспектор?
— Конечно, милорд. Ваши предположения всегда бывают исключительно полезны.
— По-моему, стоит выяснить, не бывал ли в последние дни в Оксфорде один человек. Это юрист, исчезнувший со своего рабочего места в Лондоне, некий Хорас Алоизиус Бакли из фирмы «Бакли, Бригсток и Брайтуэлл»; он муж любовницы Монтегю, миссис Розалинды Бакли. Можете заодно навести справки и о его жене. Кажется, они с Дженкинсом дружили.
Инспектор записал имя в маленький коричневый блокнот. Пауэрскорт отодвинул стол от стены и осмотрел его сзади. Кроме оксфордской пыли, там ничего не было.
— Лорд Пауэрскорт. — Уилсон спрятал блокнот обратно во внутренний карман форменной куртки. — Чуть не забыл. Вы спрашивали, не нашел ли слуга из колледжа чего-нибудь необычного. Вот что он обнаружил под стулом.
Он взял галстук, аккуратно лежавший на одной из книжных полок Томаса Дженкинса, и протянул его Пауэрскорту.
— Слуга утверждает, что этот галстук не из гардероба Дженкинса, — сказал старший инспектор. — Похоже, убийца оставил его здесь по ошибке.
С чего бы это человеку снимать галстук перед тем, как совершить убийство, мелькнуло в голове у Пауэрскорта. Или после. Какой в этом смысл?
— Я знаю, где носят такие галстуки, — сказал он. — Это галстук не из Оксфорда. Он из Кембриджа — точнее, из кембриджского Тринити-колледжа.
Интересно, подумал он, следя взглядом за акробатическими трюками, которые выполняли в оксфордском саду две отважные белки, где получил образование мистер Хорас Алоизиус Бакли?
13
— Ну вот, Эдмунд, — сказал Уильям Аларик Пайпер, — пора нам планировать очередную выставку. Как тебе известно, через полгода наши венецианцы отправляются в Нью-Йорк. А что дальше?
Пайпер проверил, хорошо ли держится роза у него в петлице. Сегодня он облачился в шелковую сорочку кремового цвета, светло-коричневый костюм и такие же туфли. Эдмунд Декурси в консервативной твидовой паре листал лежащие перед ним блокноты с записями о поездках по стране, которые он совершал в поисках пользующихся спросом произведений искусства.
— Как насчет портретов — английских портретов? — сказал он. — Материала в этом жанре сколько угодно.
— Отлично, — потирая руки, отозвался Пайпер, — но только не английских портретов. Правильно будет «английского портрета». — Перед его мысленным взором уже мелькали объявления в прессе, он уже представлял себе, каким соблазном станут для американцев десятки, а может, и сотни изображений английских дворян и аристократов на стенах его галереи — великолепные Рейнолдсы, блистательные Гейнсборо, десятки Ромни и Лоренсов.
— Как ты думаешь, Эдмунд, сколько тебе удастся раздобыть? — спросил он.
Декурси снова перелистал блокноты, время от времени делая выписки.
— Думаю, почти сотню, — ответил он наконец. — А может, и больше.
— И сколько из них будут подлинными? — поинтересовался Пайпер.
— Около четверти? — предположил Декурси.
— Что ж, неплохо, — ухмыльнулся Пайпер. — Во всяком случае, настоящих венецианцев у нас столько не наберется. Приступай к делу, Эдмунд. Вези шедевры в Галерею Декурси и Пайпера. Мы устроим грандиозное зрелище. Ну и цены, — усмехнулся он, — цены тоже будут впечатляющие, что на подлинники, что на фальшивки.
В дверь постучали.
— Мистер Пайпер, — сказал слуга, — к вам мистер Маккракен.
С тех пор как мистер Уильям Маккракен, железнодорожный магнат из Массачусетса, вступил в обладание своим вожделенным Рафаэлем, минуло две недели. Знай Уильям Аларик Пайпер, что случилось со «Святым семейством» после того, как оно попало в руки американца, его сердце преисполнилось бы радости. Более благоразумные люди заперли бы картину в гостиничный сейф — в конце концов, она обошлась ее нынешнему владельцу в восемьдесят пять тысяч фунтов. Но не таков был Уильям Маккракен. Он купил мольберт нужного размера и поставил ее в центре своего номера в отеле «Пикадилли». Ложась спать, он брал картину с собой — точнее говоря, устанавливал ее в изножье кровати, чтобы взгляд при утреннем пробуждении сразу же падал на это сокровище. Однажды он даже передвинул Рафаэля к порогу ванной, чтобы любоваться им оттуда.
Когда Пайпер повел его наверх, в особый зал, расположенный над основной галереей, Уильям Маккракен сгорал от нетерпения — так хотелось ему увидеть новую находку своих друзей.
— Вы обещали показать ее мне еще в конце прошлой недели, мистер Пайпер. Мы, американцы, очень уж любопытный народ. Я прямо извелся, так охота взглянуть на нее поскорее. Вы говорили, это Гейнсборо.
