Джулио Леони - Искушение Данте
— И вот из этого можно сделать золото?
— Возможно, — пробормотал генуэзец, по-прежнему крутя в пальцах самородок. — В природе медь встречается в виде тонких жил в толще огромных скал. Я никогда не видел такого…
— Чем же вы можете это объяснить? — перебил его поэт.
— Не знаю. Может, это первый шаг на пути преобразования меди в золото… Такое впечатление, словно знания во Флоренции растут как на дрожжах. В небо поднимаются огромные башни. Купола новых храмов огромны как целое поле. Строить все это людям помогают невиданные машины. Может, кто-то наконец сорвал заветный плод с древа познания…
— Вполне возможно… Взгляните на эту вещь? — сказал Данте, извлекая из сумки на поясе золотой диск.
Мастер-красильщик с интересом взял его в руку.
— Еще один!
— А вы видели другие?
— Да. По меньшей мере, два очень похожих!
— Как вам этот металл? Что это? Настоящее золото? Природное?
Флавио иронически покосился на поэта и стал осторожно тереть диск о кусок черной яшмы у себя на столе.
— Вот и вы сомневаетесь… Да. Это золото, — сказал он, изучая маленькие полоски, оставленные металлом на камне. — Чистое золото. Без всяких примесей. Но я не могу сказать вам, откуда оно взялось. Я просто не знаю.
— А откуда взялись другие диски, которые вы видели?
— Я знаю только то, что они каким-то образом оказались в ящиках, прибывших в нашу гильдию. Но даже если бы я и знал что-нибудь о происхождении этих дисков, вы все равно не выведали бы эту тайну. Не умеющих хранить тайны гильдии ждет смерть.
Флавио отдал поэту диск.
Внезапно внимание Данте привлек большой сложенный вдвое лист бумаги, лежавший рядом с банками для красителей. Это была карта.
Поэт взял лист в руки, заметив, как нахмурился генуэзец. Данте даже показалось, что Флавио хотел вырвать у него бумагу из рук, но с трудом удержался.
— Вот Париж с островом на реке… А это тоже нужно вам для работы? — равнодушным тоном спросил поэт.
— Я умею наносить на бумагу земли и воды и делаю это на благо гильдии. Купцы хотят знать, где текут реки и пролегают границы… Однако прошу вас никому об этом не говорить, — озабоченно сказал мастер-красильщик, забрал у Данте бумагу и аккуратно сложил ее пополам.
— А почему надо держать в тайне облик нашего мира? Зачем скрывать плоды Творения? Это все равно что пытаться скрыть под маской божественный лик! — настаивал поэт, удивленный поведением генуэзца.
— Дороги — это не только нервы, соединяющие важные части Земли. Это и артерии, по которым текут ее богатства. Зная все дороги, можно опередить соперников и черпать это богатство сколько душе угодно. Кроме того, истинный облик нашего мира вполне может оказаться таким же прекрасным и ужасным, как божественный лик, и тот, кто увидит его, может ослепнуть.
— Возможно, вы правы, мессир Флавио. Однако говорят, что глаза приговоренных к ослеплению в последний миг перед погружением в вечный мрак, видят великолепное сияние, открывающее им истинную суть вещей. Может, все мы тоскуем по этому сиянию?
— Возможно, — пожал плечами старик. — По сиянию, за которым кромешный мрак.
Распрощавшись с мастером-красильщиком, Данте вышел на улицу, полную людей. Встреча с генуэзцем не принесла ему особой пользы. Увидев на углу небольшую таверну, он сел на лавку под навесом у ее дверей. Хозяин принес ему глиняный кувшин белого вина. Теплое вино смочило поэту горло, но не утолило жажды. Среди пыли и испарений, поднимавшихся над улицей от помоев и лошадиного помета, перед глазами Данте по-прежнему сверкало искусственное золото.
Неужели действительно можно изготовить настолько чистое золото, что подвоха не заметит даже такой мастер, как Флавио Петри?! Надо предупредить Монетный двор!
Данте потряс головой, пытаясь выйти из оцепенения, в которое его повергли жара и теплое вино. В голове вихрем кружились мысли.
Что будет, если в обороте внезапно окажется огромное количество золотых монет?! Сначала все подряд неожиданно разбогатеют и начнут купаться в роскоши. Расплатятся с долгами. Никто больше не будет платить налоги. Изобилие! Прощайте голод и нищета!
Потом — катастрофа! Очень скоро золота станет больше, чем грязи, и оно обесценится. Наступит новая эра, обещанная Бруно Амманнати. Но не эра всеобщего благоденствия, а эра скорби и отчаяния. Эра Последних людей. Последних в буквальном смысле этого слова!
Погрузившись в тягостные думы, Данте не заметил, что вслух громко разговаривает сам с собой. К нему подбежал хозяин таверны, решив, что посетитель хочет сделать новый заказ. Спасения от жары не наступило.
— А может, именно это они и задумали?! — воскликнул поэт и вскочил на ноги, чуть не перевернув стол.
Швырнув монету ничего не понимавшему хозяину таверны, Данте зашагал к мосту Понте Веккьо.
— Это, кажется, мессир Данте! — тихо сказал один из наблюдавших за поэтом посетителей таверны. — Наш новый приор!.. Боже, спаси и сохрани Флоренцию!..
Книга II
МОЗАИКА ИСТИНЫ
Часть четвертая
Глава XIV
Дискуссия астрологов
В тот же день около полудня
В донесении об ученых мужах с Третьего Неба были указаны места, в которых они временно занимались с учениками. Чекко из Асколи читал медицинскую астрологию в малом зале капитула монастыря Сан Систо в Сан Фредиано.
Увидев Чекко в таверне, Данте тут же пообещал себе в ближайшее время встретиться с ним, чтобы обсудить разногласия по поводу сути астрологии. Они уже несколько лет вели спор на эту тему в переписке. Но после того, что поэт услышал в церкви Сорока Мучеников, эту встречу надо было ускорить и по другим причинам. Почему бы не встретиться с астрологом прямо сейчас? Ведь вино пробуждает и обостряет фантазию!
Данте вошел в зал как раз в тот момент, когда заканчивался диспут между двумя учениками. Чекко выглядел довольным. Ученик, защищавший некоторую точку зрения, уже закончил свое выступление, и речь его оппонента тоже подходила к концу. Молодой человек читал свои записи по тетради, стоя перед кафедрой учителя, а остальные студенты сидели на длинной скамье и что-то старательно записывали на восковых табличках.
Ученик, выступавший первым, внимательно слушал своего оппонента, готовый в любой момент уловить в его словах противоречие и опровергнуть его.
Данте успел уловить последние замечания. Судя по всему, речь шла о влиянии движения Марса на выделения человеческих легких.
Марс — горячая и сухая планета огня, которая разогревает тела своим дыханием. Говоривший в тот момент ученик утверждал, что это должно привести к сокращению выделений и мокрот. Второй же ученик наверняка утверждал противоположное.
«…А ведь в моменты приближения Марса люди видят сладострастные сны, и у мужчин особенно обильно выделяется семя! Кроме того, хорошо известно, что в сухое время года люди и животные совокупляются чаще. Животные спариваются, когда наступает тепло, а чернокожие обитатели Ливии славятся частотой своих совокуплений!»
Последние слова молодой человек произнес с таким видом, словно извинялся за ошибки своего соперника в споре. Остальные студенты захлопали в ладоши. Видимо, оратор их убедил. Учитель тоже одобрительно кивнул головой, поощряя ученика.
Теперь ученики стали почтительно прощаться с учителем. Лишь тогда Чекко из Асколи заметил стоявшего в дверях Данте, быстро сошел с возвышения, на котором стояла его кафедра, заключил поэта в объятия и расцеловал в обе щеки.
— Добро пожаловать, мессир Данте! Если бы я знал, что вы намереваетесь меня посетить, я приказал бы принести второй стул и вы сидели бы по правую руку от меня во время занятия.
Данте почтительно склонил голову.
— Благодарю вас, но я не имею права преподавать. Даже после курсов, прослушанных в Болонье и Париже. Поэтому мое место — среди ваших студентов.
— Я знаю, что ваша скромность сравнится лишь с вашей мудростью. Но если вы захотите, в нашем Studium найдется место и для вас. Вы могли бы преподавать астрологию, в которой — как мне известно — прекрасно разбираетесь.
— И вы приняли бы меня на Третье Небо? — спросил Данте, глядя прямо в глаза собеседнику.
Чекко из Асколи замолчал. Дружелюбное выражение покинуло его лицо.
— Почему бы и нет? — сказал он через несколько томительных мгновений. — Третьим небом управляет Венера, а вы ведь великий певец любви!
Набрав побольше воздуха в грудь, он внезапно запел:
«Amor che nella mente mi ragiona..»[11]
И пропел приятным и звучным голосом всю первую строфу.
