Алексей Поярков - Ликвидация. Книга первая
— Ты, Давид, не думай, что я так… с пьяных глаз все это говорю. Во-первых, я не пьяный, а выпивший, а это две большие разницы, как говорят у вас. — Он улыбнулся. — А во-вторых, всегда приятно, когда находишь близкого тебе человека. Будь здоров.
— Обязательно буду, Виталий, — кивнул Давид, чокаясь с приятелем. — И ты тоже это… не болей.
Знаменитый ресторан «Лондон», Ленина, угол Воровского (то есть, по-старому, Ришельевская, угол Малой Арнаутской), одесситы испокон веку ласково называли «Лондончик». Зал некогда пользовавшегося недоброй репутацией заведения тонул в густом табачном дыму, но Кречетову и Тоне удалось найти место, где было относительно свежо — рядом с входом на кухню. Правда, взамен им предстояло вдыхать доносившиеся из-за потрепанной красной портьеры ароматы ресторанной кухни…
— ….фаршированные баклажаны, антрекот «Офицерский» и мясное ассорти, — закончил заказ майор и галантно передал папку с меню Тоне: — А барышня закажет сама.
Тоня, нахмурившись, листала меню так долго, что официантка заерзала на месте, выразительно поглядывая на Кречетова. Но тот с покорной шутливостью развел руками — дескать, дама имеет право на милые капризы.
— А мне принесите солянку, — наконец выдала Тоня, отодвигая от себя папку с меню. — И салат «Столичный».
— Пить что будем? — с приторной любезностью осведомилась официантка, чиркая в блокнотике загадочные знаки. — Столичную водочку под столичный салат? Графинчик маленький или сразу большой?..
— Даме шампанского подадите, — остудил официантку Кречетов.
— А ты?.. — удивилась Тоня.
— А в моей грешной жизни уже был сегодня коньяк, причем немало, — улыбнулся майор. — Так что воздержусь, пожалуй…
Тоня капризно надула губки. Кречетов взял ее руку в свои ладони.
— И все-таки мне интересно, — ни с того ни с сего произнесла Тонечка, — вот ты, Виталик, так деньгами соришь, будто у тебя праздник какой-то!.. Ты что, генерал?.. С чего бы это? Коньяк с кем-то пьешь… Конечно же, с женщинами…
Виталий рассмеялся.
— Коньяк, к твоему сведению, я пил с Гоцманом. У меня было новоселье на службе. Плюс получка сегодня… А что касается генералов, то ты права, до литераторов мне пока далеко…
— До кого? — не поняла Тонечка.
— Литераторов… Это те, кто получают литеру А, спецпаек, — пояснил майор. — А я всего-навсего литер-бетер…
— …ну да, а я на твоем фоне вообще кое-какер, — подхватила Тонечка.
— Главное, что не удэпэккер, — договорил Кречетов.и, по глазам девушки поняв, что такого сокращения она еще не слыхала, растолковал: — УДП — умрешь днем позже… Лишенцы, которые вообще без карточек сидят.
Шутка была невеселой, но оба прыснули со смеху.
— Когда уже эти карточки отменят? — после паузы вздохнула Тоня.
— Ну как когда?.. Хлебные — осенью, остальные — в следующем году… А по поводу денег… — Лицо майора стало серьезным. — Да, я получаю не так уж много, но поверь, мне очень приятно, когда… приятно тебе. И по поводу праздника ты права. У меня действительно праздник… Я же встретил тебя. И еще нашел настоящего друга.
— Мы рады, шо вы рады, — с одесским акцентом передразнила Тонечка.
Кречетов с улыбкой поцеловал ее пальчики.К столику подоспела официантка с бутылкой шампанского на подносе, налила пенящийся напиток в высокие фужеры. Тоня отпила половину, Виталий чуть пригубил. Все-таки две бутылки коньяка, которые они одолели с Гоцманом, — не шутка, пусть даже и под хорошую закуску…
— Можно задать тебе серьезный вопрос?.. — Тоня поставила на стол фужер, наблюдая за рвущимися на поверхность пузырьками. — Почему ты выбрал именно эту специальность? Стал именно военным юристом, а не кем-то еще?
Кречетов помедлил с ответом.
— Видишь ли, я с детства очень остро… чувствовал всякую несправедливость. И мне ужасно хотелось сделать хоть самую малость для того, чтобы в мире стало меньше зла и страданий… А кому распутывать паутину зла, как не юристам?.. И знаешь, я ни минуты не жалею о своем выборе… А еще я обожал в детстве Шерлока Холмса, — неожиданно засмеялся майор. — И надеялся тоже когда-нибудь вывести на чистую воду опасного, таинственного преступника…
— И как? — Глядя на Виталия, Тоня тоже рассмеялась. — Удалось?
Кречетов снова посерьезнел:
— Надеюсь, удастся. Скоро…
Поздней ночью Нора открыла на осторожный стук. Смущенный Гоцман стоял на пороге, сжимая под мышкой сверток.
— Здравствуйте, Нора…
— Здравствуйте… — Его приход не был для нее неожиданным, и он был этим удивлен. — Проходите. Только тихо, сосед спит…
— А шо, соседи появились?.. — Из-за двери в одну из комнат раздался мечтательный всхрап, и Гоцман понял, что — да, появились…
— Один, — пояснила Нора. — Он на заработки в Измаил ездил.
Давид неловко нагнулся снять сапоги. Но, спохватившись, прежде протянул сверток:
— А у меня бутылка коньяка вот… У нас новый сотрудник. Вот, всучил мне бутылку коньяка. Так, думаю, надо ж ее как-то где-то выпить…
Он смешно прыгал на одной ноге, стягивая сапог. Лицо его раскраснелось. Нора смотрела на него и тихо улыбалась.
— Прекрасно! — произнесла она с какой-то сложной интонацией. — Будем пить коньяк…
— Да? — обрадовался Гоцман. — Так мы его разом!..
Осторожно ступая, чтобы не разбудить соседей, они проследовали на кухню.Гоцман разоблачил коньяк, выложил на стол банку тушенки и плитку шоколада, сунул скомканную газету в карман. Нора извлекла из буфета две маленькие рюмочки на тонких ножках.
— Это шо такое? — Гоцман осторожно повертел в пальцах чудную рюмку.
— Коньячные рюмки…
— Во как! А я из стаканов пью…
— Хотите, давайте из стаканов, — тут же согласилась Нора, взяла рюмки, чтобы убрать их в буфет.
Гоцман удержал ее, но тут же отдернул руку.
— Нет, нет… Так хорошо! Только я не знаю — как…
— Для начала надо налить, — улыбнулась женщина.
Красный как рак Гоцман откупорил бутылку, наполнил рюмки, больше всего боясь пролить дорогой напиток. Вдохнул божественный аромат и неуклюже ухватил свою рюмку.
— Нет, не так… — Холодные пальцы Норы коснулись его руки, поправили. — Вот, между двумя пальцами… Рука должна согревать коньяк.
— А так он шо, замерзнет?
— Вы попробуйте и поймете… Во-от. А теперь чуть-чуть качните его и понюхайте.
Гоцман хотел сказать, что только что нюхал, но промолчал и еще раз втянул носом аромат Армении. И сказал совсем другое, изменившимся голосом:
— Нора… Вы одно скажите… мне важно. Вам Фима… Он вам был только друг? Или… не только?…
Глаза Норы наполнились печалью.
— Только… И вы, Давид, мне тоже будете — только друг…
— Шо, не нравлюсь? — тяжело выдавил школьную фразу Гоцман.
— Нравитесь, — вздохнула Нора. — Но это ничего не меняет. Вы, Давид…
— Ша, Нора, — жестко перебил ее Гоцман. — Я и без второго слова все понимаю.
Он одним махом опрокинул в себя рюмку и крепко поставил ее на стол, едва не сломав тонкую ножку. Протопал в коридор и, подхватив сапоги, босиком вышел из квартиры на лестницу.
«Та не, даже смешно, Додя», — бормотал он, бредя по городу. Ну куда ты?.. У тебя ж на сердце пустыня, у тебя ж в голове один Уголовный кодекс. И лет тебе уже сорок… один. И все твое богатство лежит в коробке из-под печенья. И не забыл ты еще того апрельского дня сорок четвертого, когда сказали тебе, что случилось на старой Люстдорфовской дороге… И вообще тебе уже нужно спать, а не шататься по прекрасной Одессе после бутылки коньяка, выпитой в компании приятеля, и рюмки, выпитой в обществе женщины, так твердо расставившей все по своим местам.
— Я ж не могу ей понравиться, — подумал Давид, а вышло, что сказал вслух.
Ноги занесли его на угол Карантинной и Греческой — советские названия этих улиц он при всем желании сейчас вспомнить не смог бы.
— Вы? — неожиданно окликнули его из темноты. — Та вы шо, Давид Маркович? Шобы вы и не понравились даме?.. Бросьте.
Гоцман, покачнувшись, вгляделся во тьму. Это был таксист, куривший сидя на подножке своего «Штевера».
— Я вам откровенно скажу, — как ни в чем не бывало продолжил он, — мне моя вас всегда у пример ставит. Вот, говорит, я помню Даву босяком, каких не было, а стал же ж государственный человек…
— Слушай, государственный человек, — перебил его Гоцман, — домой отвезешь?
— Так завсегда пожалуйста, — обрадовался таксист, суетливо вскакивая с подножки, — со всем нашим удовольствием.
