Елена Топильская - Алая маска
– Убийство произошло накануне в доме барона Редена, – пояснил я, и в глазах акушерки отразилось облегчение.
Она опустила руку и перевела дух.
Ее испуг явственно показал, что она действительно была хранительницей страшных семейных тайн, почему и могла опасаться насильственной гибели каких-то своих клиенток, чье грехопадение стало достоянием гласности.
– Но я ничего не знаю об этом убийстве, – проговорила она с нажимом.
Я кивнул.
– Конечно, это так. Но вам известно кое-что о людях, проживающих в доме Реденов.
Христина Ивановна поджала губы и, без того державшаяся прямо, выпрямилась еще больше.
– Ничего мне не известно, – сухо сказала она.
– Вы ведь ведете книги?
– Книги? Я веду медицинские записи. Что болит, и как я вспоможение оказала. А кто мои пациенты, так я паспортов не спрашиваю.
Она отвернулась к окну с гордым видом, но я видел, что она испугана и напряжена.
– Да ну что вы, Христина Ивановна, – укорил я ее, – наверняка спрашиваете. Обязаны спрашивать. А то как вы налоги уплачиваете?
Она вспыхнула.
– А вот уплачиваю! Сполна и вовремя! Егор Филидорович никогда не жалуется, всегда доволен! – Видимо, этот Егор Филидорович был местным податным, представителем Министерства финансов. Еще бы ему быть недовольным, все они пьют и едят за счет тех, с кого налоги собирают. Худых, неупитанных податных я в жизни не встречал. – Только при чем тут дом Реденов?
– Христина Ивановна, – примирительно заговорил я, – я ведь не податной инспектор. И домом Реденов интересуюсь не потому, чтобы с ваших пациентов сборы не были уплачены, а исключительно в связи с совершенным убийством.
– Святый Господи! Надоели уже с вашим убийством! Что вы мне все про убийство! – Хоть акушерка и старалась сохранить обиженный вид, но заметно было, что она испытала некоторое облегчение, когда я отказался от темы уплаты податей.
Конечно, Христина Ивановна далеко не со всех своих доходов уплачивала необходимые сборы, как это делали и все остальные вольнопрактикующие доктора. Кое-какое вознаграждение наверняка полностью шло в ее карман, но я действительно не податной инспектор.
– Мне вот известно, уважаемая Христина Ивановна, что вы оказывали помощь некой Емельяновой Анне. Так?
– Не знаю я никакой Емельяновой Анны! – акушерка вздернула подбородок.
– Но баронессу-то, Ольгу Аггеевну, знаете ведь? – гнул я свое. – Так Анна Емельянова пришла от нее, по ее рекомендации.
– Какая баронесса? Какая Ольга Аггеевна? – притворилась акушерка.
– Ну как же! Баронесса Реден. А ведь Ольга Аггеевна при смерти, – заметил я невзначай.
– Как – при смерти? – ахнула акушерка. – Свя-тый Господи, как же это? Такая хорошая женщина…
Поняв, что она себя выдала, акушерка прикусила губу и опасливо глянула на меня. Я благородно не стал ловить ее на слове и сделал вид, что не заметил ее проговорки.
– Ничего плохого нет в том, что баронесса пользовалась вашими услугами, – сказал я, но акушерка запротестовала.
– Нет-нет, что вы! Моих услуг не было! Баронессу пользовали у господина профессора Фло-ринского, в медико-хирургической… – она осеклась, да меня и не занимало нисколько, кто же пользовал баронессу. Меня интересовала в большей степени ее прислуга, о чем я и сообщил Христине Ивановне.
Наверное, по зрелому размышлению, она решила, что от того что выдаст следствию интимные тайны прислуги, сама баронесса много не пострадает, и я постарался, как мог, укрепить ее уверенность в том.
– Ну была такая Анна Емельянова, – неохотно признала она. – Но я ее в книгу еще не успела занести…
Ну конечно, не успела, подумал я, поскольку вознаграждение от этой пациентки было щедрым, а услуга незаконной, и Егор Филидорович о том вряд ли узнает.
– Христина Ивановна, – напомнил я, – не податной я, а следователь. Книги смотреть не буду, вы мне так, на словах скажите.
Конечно, не будь я отстранен и не приди сюда незаконно, тайком выведывать то, о чем по должности уже не имел права выведывать, мне следовало бы посмотреть книги и вообще забрать их в качестве доказательства. Но откуда Христине Ивановне, напуганной визитом должностного лица, о том знать?
– Ну… Была такая Анна Емельянова. Лечилась от одной женской болезни…
Конечно, от женской болезни, именуемой нежным сердцем, подумал я.
– Диагноз меня не интересует, – успокоил я Христину Ивановну, которая все равно, под страхом какого угодно наказания, не призналась бы в подпольном аборте.
– А что же вас интересует? – изумилась акушерка.
– Все, что вы знаете про Емельянову.
– Не понимаю вас…
Бедная Христина Ивановна совсем была сбита с толку.
– Не пойму, что вы хотите знать? – растерянно повторила она.
– Начнем с того, как выглядела ваша пациентка? Какого росту, сложения, какова прическа…
Я был почти уверен, что описание пациентки не совпадет с портретом юной простодушной Анюты. Сердце мое екнуло, когда я готовился услышать описание черных глаз и пепельных кудрей молодой баронессы.
Христина Ивановна вовсе не была уверена в том, что ей следует давать правдивое описание пациентки, пришедшей по рекомендации Ольги Аг-геевны Реден, но все же дрожащим голосом стала говорить:
– Что ж… Росту она высокого, лет ей – двадцати еще нету… Сложение хрупкое. Одета хорошо, но скромно. И… странно как-то. Чего вам еще?
– Волосы, волосы какие? – с замиранием сердца спросил я. Что-то скажет акушерка?
– О, волосы у ней хорошие! Очень хорошие, – оживилась г-жа Имеляйнен, приглаживая свою и без того гладкую голову. – Как это по-русскому? Красные такие, медные кудри, – она смущенно улыбнулась, – очень красивая барышня.
– Медные? – переспросил я, не веря свои ушам. – Вы хотите сказать, она была рыжая?
– Вот-вот, рыжие волосы, очень густые, здоровые. Красивая прическа, высокая.
Я был потрясен. Ожидал чего угодно, но только не этого. Высокая прическа из рыжих волос… Уж не моя ли это развратная знакомица была тут под видом горничной из баронского дома?
– Вы узнать ее сможете? – спросил я, и акушерка кивнула.
– А как же! Узнаю, можете не сомневаться!
– А что означает ее странная одежда? Что вам странным показалось?
– Как это сказать… – акушерка задумалась и прищелкнула пальцами. – Старо… старомодно. Так сейчас молодые девушки не носят.
Я отметил про себя эту странность в облике пациентки. Вкупе с высокой рыжей прической это давало пищу для размышлений.
– Христина Ивановна, а не парик ли был на вашей пациентке?
Акушерка возмущенно на меня посмотрела:
– Что вы! Когда женщина на кушетке лежит, ей не до париков! Я женщину в ванную веду сначала! Надо же – парик! Как вам в голову пришло!
Признаться, я был растерян. Откуда же взяться фигурантке с медными кудрями среди тех замешанных в деле женщин, которые мне уже были известны? Рыжих среди них не было… Не было, если не считать даму-инкогнито, героиню моего любовного приключения. Но ее имя и положение до сих пор для меня тайна.
– Надеюсь, она осталась довольна оказанной ей медицинской помощью? – осторожно уточнил я, ожидая узнать, долго ли она тут пробыла и не было ли осложнений, которые позволят нам исключить кого-то из числа подозреваемых.
– У меня недовольных не бывает, – гордо произнесла Христина Ивановна. – Утром рано она явилась, я ее положила в палату, кормила обедом, как у меня заведено. Ушла она вечером, сама, своими ногами, хорошо себя чувствовала.
– А пришла и ушла одна?
Признаться, я надеялся услышать, что таинственная рыжая незнакомка явилась к акушерке в сопровождении высокого красавца, которого называла, к примеру, Сергей Сергеевич… Но надежды мои не оправдались.
– Я же говорила вам, сама она ушла, чувствовала себя хорошо, и не нуждалась в сопровождающих (сопровождаюшчих).
– А плату хорошую получили? Не в претензии остались? – чтобы не настораживать Христину Ивановну и сложить у нее впечатление, что вопрос о деньгах, полученных за незаконную операцию, задан мною лишь для поддержания беседы, я добродушно и понимающе улыбнулся.
– Хорошую, – Христина Ивановна впервые мне улыбнулась, хоть и в ответ, и, похоже, машинально. Но размер платы она явно разглашать не собиралась.
Ну что ж, учитывая риск для акушерки («кто с ведома и согласия беременной женщины употребит с умыслом какое-либо средство для изгнания плода ее, тот… подвергается лишению всех прав состояния и отдаче в исправительные арестантские отделения на время от пяти до шести лет… наказание возвышается одной степенью, если в употреблении средств для изгнания плода беременной женщины изобличены врач, акушер, повивальная бабка или аптекарь…» – Уложение о наказаниях уголовных и исправительных), заплатить ей должны были не меньше двадцати пяти рублей.
Хотя я уверен, что акушерки и повивальные бабки давно уж научились обходить закон, выдумывая какое-нибудь пользование женщины от гинекологической болезни вместо умышленного изгнания плода. Для привлечения к ответственности надо установить достоверно, что виновному было точно известно о беременности женщины, а как это доказать, если женщина обращается к акушерке с определенной целью – избавиться от ребенка на ранних сроках беременности? Да никто и не думал про беременность, лечили по женской части, а тут вдруг выкидыш – ах! И вообще, преступление легко скрывается, если все его стороны заинтересованы в сохранении тайны. Ибо: «Сама беременная женщина, которая… по согласию с другим употребит какое-либо средство для изгнания плода своего, подвергается лишению всех прав состояния и заключению в тюрьму на время от 4 до 5 лет».
