Филип Гуден - Маска ночи
– Я важный человек в этом городе, мастер Ревилл. Я винодел и торговец. Мое слово имеет вес.
– Я в этом не сомневаюсь, сэр, – ответил я и проскользнул мимо него через главную залу «Таверны» на улицу.
Была холодная, темная ночь – и события этого дня делали ее еще темнее. Я прошел несколько шагов вверх по Корнмаркет, пересек двор «Золотого креста» (где была сцена, выглядевшая пустой и брошенной), мимо коридора, где нашли тело Ферна, и поднялся по лестнице в свою густонаселенную квартиру.
Я снял туфли и долго ходил беспокойно по комнате в одних чулках, будучи не в состоянии лечь и уснуть сразу. Слишком много было тревожных раздумий и вопросов.
Судя по звукам, большинство моих товарищей уже спали – у них тоже выдался долгий, тяжелый день. В дальнем углу комнаты было окно, выходившее на лабиринт узких улочек и закоулков позади «Золотого креста». Дома с каждой их стороны нависали над аллеями, склонившись друг к другу так, что их верхние этажи почти соприкасались. В одной из комнат, расположенной под углом к нашей, мерцала свеча, и в ее свете, мне показалось, я снова увидел этих зловещих монахов. Две покрытые капюшонами головы и клювы, шевелившиеся в сумраке. Птицы-монахи. Монахи-птицы. Мне стало холодно, я потер глаза, но, когда я взглянул снова, все уже исчезло, даже призрачный свет свечи.
Я заполз в кровать, убеждая себя, что устал и глаза мои сыграли надо мной шутку, пытаясь разумными доводами прогнать страх.
Этот день предоставил гораздо больше пищи для размышлений и разумных доводов. Оказавшись в кровати, которую я делил с Лоренсом Сэвиджем, крепко спавшим рядом, я принялся вновь и вновь прокручивать в голове последние двенадцать часов – как корова жует свою жвачку, хотя и без того удовольствия, что получает корова. Думал я не только о внезапной смерти Хью Ферна и всяческих подозрениях, которые она вызывала. Думал я также о своих недавних встречах с Шекспиром и Джеком Давенантом.
Мой замысел собирать кусочки и крупицы жизни Шекспира уже давным-давно ушел в небытие. Тогда все это казалось так просто. Мне следовало бы помнить, что правда скользка как угорь. Я уже слышал противоречивые истории о браконьерстве, когда Шекспир сначала как будто признался в юношеских проделках, а Хью Ферн затем отрицал, что имел с этим что-либо общее.
То же сомнение закрадывалось и по поводу того, что можно назвать другой разновидностью браконьерства, – связи Шекспира и Джейн Давенант. Спешное появление сочинителя в одной рубашке во время перерыва в сопровождении жены хозяина «Таверны». Разыгрывали ли они иного рода пьесу, лишь для двоих? Может, это Шекспир, а не Дик Бербедж был нашим полуденным Ромео, с Джейн Давенант в роли Джульетты далеко не первой молодости? И еще стоило принять во внимание явно дурную славу госпожи Давенант в Оксфорде, эти слухи о наставлении рогов, болтовню конюха о цыганках и игре в веревочку. В странной манере задавал свои вопросы кабатчик, спрашивая, был ли Шекспир один у себя в комнате. Но разве он не сказал также о Шекспире: «Я люблю этого человека»?
Сам Шекспир предостерегал меня против поспешных выводов. Не потому ли, что выводы действительно были – и довольно очевидные, а он хотел предупредить мои подозрения? Была ли это уловка? То же можно сказать и о его советах не доверять всему, что видишь или слышишь. Не верь даже своим чувствам.
А распространялось ли это недоверие себе на смерть Хью Ферна? Если верить своим глазам, она походила на самоубийство. (Хотя некий внутренний голос говорил мне другое.)
Почему Джек Давенант так стремился установить, где был Шекспир во время перерыва? Пытался ли он обнаружить связь между Шекспиром и своей женой? Или же он намекал, что Шекспир был каким-то образом причастен к смерти Хью Ферна? Предположим, у вас есть соперник в… любви, за неимением лучшего определения… и что вы именитый горожанин, скажем винодел и торговец, чье слово имеет вес… Стали бы вы раздумывать, колебаться перед тем, чтобы выставить своего соперника причастным к подозрительной смерти, если это означало, что он попадет под расследование и ему по меньшей мере причинят некоторое неудобство, а может, и что-нибудь похуже неудобства?
Засыпая, я вспомнил, что Шекспир помог мне в прошлом, вытащив из нескольких передряг. Интересно, сидит ли он по-прежнему в своей комнате в «Таверне» по соседству, один, размышляя о смерти друга, глядя на тлеющие угли в камине и потягивая остатки вина?
Я сразу же решил прийти Шекспиру на помощь. Я займусь расследованием кончины доктора Ферна и узнаю правду! Затем, покончив с этим, я, видимо, провалился в сон.
Как и многие решения, принятые поздно ночью, эта мысль выглядела безнадежно банальной, даже глупой, при свете солнца. Как я мог быть настолько самонадеянным, чтобы поверить, что я в состоянии «помочь» Вильяму Шекспиру? Как, в любом случае, собирался я выяснить правду о смерти Ферна? С чего начать?
Оказавшись случайно в компании Вилла Сэдлера – Оксфорд невелик, встань на Карфаксе, и рано или поздно весь мир пройдет мимо тебя, – я услышал рассказ студента о том, как его и Ральфа Бодкина остановили на пути из «Золотого креста» и как врач вернулся осмотреть тело Ферна. Но в его истории не было ничего из ряда вон выходящего. Я был все более склонен полагать, что расследовать было нечего.
Мы продолжали играть во дворе таверны. Еще один день, еще одна пьеса. Как и предсказывал Дик Бербедж, количество наших зрителей действительно увеличилось после случившегося. Но, как предсказывал также и Шекспир, пребывание актеров в городе, похоже, подходило к концу. Число умерших от чумы неумолимо росло, и по тому, как рассеивались по городу смертные случаи, можно было предположить, что Ее Величество Чума действует в своей обычной манере – то есть наобум.
Шекспир и Дик Бербедж нанесли визит госпоже Ферн. Не знаю, о чем говорили пайщики с вдовой, но договорились они – во всяком случае, в том, что касалось труппы, – что частное представление «Ромео и Джульетты» состоится в доме на Хедингтон-хилл в запланированное время. Собирались явиться Константы и Сэдлеры – не только ради пьесы, но также чтобы отдать должное памяти, о покойном докторе.
Я не совсем забыл историю, которую поведала мне Сьюзен Констант, о том, что ее кузину кто-то пытается отравить и что кто-то зловещий часто появляется у ее дома, оставляя глиняные фигурки у двери, и так далее. Но я склонен был приписать все это чересчур развитому воображению. Если Сара Констант действительно больна, то разве нельзя отнести это на счет страха, связанного с предстоящей свадьбой, и ее чувствительной натуры? Я помнил, как она, дрожа, рассказывала о криках мучеников, слышанных ею, и видении языков пламени, пожиравших их на Хай-стрит, хотя все это случилось задолго до ее рождения.
Кроме того, потрясение от смерти Ферна затмило собой всю эту историю с отравлением и загадочными фигурками. То, что рассказала мне Сьюзен, – только слова, но смерть Ферна случилась на самом деле, что делало ее еще более трагичной.
Связать обе ниточки воедино смог не кто иной, как Абель Глейз.
Как видите, я рассказал ему все. Ну, не совсем все. Я умолчал о своей ночной встрече с троицей в капюшонах и о том, что недавно мельком видел из окна спальни. Но я подробно описал страхи Сьюзен за здоровье своей кузины. Она не связала меня обетом держать все в секрете, хотя, возможно, ей бы следовало это сделать. Я также поделился с Абелем всеми измышлениями по поводу смерти Ферна. Это было лучше, чем ничего не предпринимать вообще.
Я знал, что Абель смотрит на меня как на наставника – во всяком случае, я так себе льстил, – хотя бы потому, что я был со «Слугами лорд-камергера» гораздо дольше, чем он. В некотором смысле именно я привел его в труппу. По сравнению с ним я был знатоком пьес и актерского мастерства, так же как он был сведущ в способах обмана на большой дороге. Я мог обратиться к Джеку Вилсону или Лоренсу Сэвиджу, но боялся, что они посмеются над моими догадками.
Наш с Абелем разговор состоялся за сценой во время представления. Мы играли «Мир занемог», жестокую драму Ричарда Милфорда о неожиданной смерти и хладнокровной мести. Странно было обсуждать настоящую смерть так близко от того места, где она произошла, и в то же время изображать смерть перед публикой. Особенно мне, так как я играл роль Виндиче и время от времени должен был прерывать наш диалог и выходить на сцену, чтобы вынашивать коварные планы и мстить. К счастью, мне не нужно больше было падать, потому что лодыжка моя еще давала о себе знать. О таком незначительном увечье, впрочем, забываешь, когда оказываешься на глазах толпы. Роли Абеля в этой пьесе были гораздо меньше, но и ему нужно было держать ухо востро, чтобы не пропустить своей реплики. Из-за этого наш разговор получился довольно отрывочным.
В любом случае, когда я, путаясь, выложил ему все, что касалось Константов и доктора Ферна, Абель Глейз какое-то время помолчал, а потом спросил:
