Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных
– Моя маменька… – тяжело вздохнула она. – Антон Гаврилович, что же мне делать?
Солдашников снова замолчал, сдвинув брови к переносице.
– Варвара Андреевна, полагаю, нужно время… Возможно, Зинаида Павловна смягчится. Однако, – поспешил добавить он, – помните, что мое предложение остается в силе. – Варенька глянула на него испуганно. – Я говорю это затем, чтобы вы знали: мое доброе к вам отношение не изменилось. Если вам понадобится моя помощь, вы всегда можете рассчитывать на меня. И потом, Варвара Андреевна, душечка, – произнес он доверительно и снова взял Вареньку за руку, – я многое повидал на своем веку. Иногда случается так… – но тут Антон Гаврилович не договорил и продолжил уже другим, будничным тоном: – Словом, если вы передумаете насчет моего предложения, я в полном вашем распоряжении, Варвара Андреевна. – Солдашников церемонно поцеловал ей руку и закончил: – А теперь я принужден уехать. Я оставлю вам свой московский адрес, если вы захотите мне писать.
– Конечно, – улыбнулась растроганная его поведением Варенька. – И вы пишите мне, Антон Гаврилович.
– С превеликим удовольствием, – заверил ее Солдашников и повел под руку к дому, добавив: – Не думаю, что Зинаиде Павловне следует рассказывать о нашем маленьком секрете.
Варенька заглянула в его глаза, горящие лукавым огоньком, и кивнула. Она вполне оценила его жест и преисполнилась к Антону Гавриловичу чувством неподдельного восхищения и благодарности.
– Значит, вас не унижает роль конфидента? – все же уточнила она.
– Быть вашим доверенным лицом для меня большая честь, – мягко улыбнулся Антон Гаврилович и на этом разговор был окончен.
На следующий день Солдашников уехал в Москву, сказав на прощание Зинаиде Павловне, что совершенно очарован Варварой Андреевной и надеется, что знакомство продолжится. Ссылаясь на свою теперешнюю занятость в делах, он обещал навестить Черниговых месяца через два. Обо всем этом Варенька узнала от самого Солдашникова. Зинаида Павловна было встревожилась, что дочь отказала такому жениху, но тут и сама Варенька ее успокоила, заверив в самых восторженных словах, что Антон Гаврилович самый лучший, самый благородный человек, перед которым она буквально благоговеет. Чернигова, скрепя сердце, решила подождать – Антон Гаврилович не походил на мужчин, на которых можно было бы надавить.
Потом был бал у Свешниковых. Варенька ожидала его с большим нетерпением, надеясь встретить там Николая Константиновича. Однако Ольшанского на балу не было, а через два дня вдруг выяснилось, что в тот вечер он был арестован за изготовление прокламаций, коими была буквально наводнена вся губерния, не то что N-ский уезд. Поговаривали, что Ольшанский будто бы стоял во главе какой-то группы нигилистов, что призывали они народ к бунту против царя, против государства и даже против Бога.
Сведения были разные – кто говорил, что в группе пять человек, кто – дюжина, а были даже такие, что утверждали, будто счет заговорщиков идет на сотни. Так вот теперь всем им грозит каторга. И правда, всю следующую неделю город будоражили слухи о массовых арестах, производящихся по всей губернии.
Варенька этими известиями была буквально убита. Она заболела, слегла с ужасным жаром, а в бреду повторяла только: «Говорят, что безумие – зло… Говорят, что безумие – зло… Говорят, что безумие – зло…»
В горячке Варенька пролежала неделю и Василий Карлович Бром, уездный врач, очень сомневался, что она поправится, даже велел звать священника. Однако то ли после ли причастия, то ли по той причине, что организм у Вареньки был молод и крепок, но она оправилась – постепенно стала выходить из дома, потом гулять по саду, но исхудала после болезни страшно и заметно подурнела на лицо.
Зинаида Павловна места себе найти не могла от беспокойства за дочь, а больше, между нами будь сказано, за то, кто же ее теперь такую замуж-то возьмет? Вон ведь и Лиговский приезжал, а как увидел Вареньку нынешнюю, так и в лице переменился. Одна надежда была на красоту, а теперь без нее как удастся дочь удачно пристроить?
От всех этих мыслей Варвара Павловна не спала ночами, сама худела и дурнела, посылая только проклятия Ольшанскому, о котором, кстати сказать, вот уже месяц не было никаких известий. Чернигова как мать разгадала таинственную болезнь дочери, над причиной которой так ломал голову Василий Карлович, и по всегдашней материнской привычке винила прежде всего себя, за то, что плохо следила за единственным своим состоянием – за дочерью.
Варенька стала не в пример молчалива и задумчива, ее блестящие синие глазки потухли и глядела она теперь вокруг не с былым интересом и любопытством, готовая удивляться поминутно чудесам творения Божия, а как бы через силу, как бы принуждая себя глядеть. По целым часам могла она сидеть у окна и не двигаться, словом, впала в так называемый эмоциональный паралич, от которого, по мнению все того же Василия Карловича было только одно средство – перемена обстановки. Зинаида Павловна поддалась его уговорам и решилась предпринять поездку в Москву, даже списалась по этому поводу с кем следует.
Варенькино же уныние все эти дни развеивали только письма Антона Гавриловича. Писал он часто, письма были полны остроумия и только над ними Варенька улыбалась. Антон Гаврилович обещался приехать как можно скорее, но в каждом письме сообщал, что дела требуют его присутствия в городе, и снова обещался вырваться хотя бы на несколько дней. И вот Варенька написала своему другу, каковым она полагала Солдашникова, что они сами едут в Москву. Едва получив ее письмо, он тотчас телеграфировал, желая встретить, предлагая остановиться у него.
Зинаиде Павловне это предложение польстило, но и вызвало новый прилив тревоги – а ну как Варенька ему разонравится так же, как Лиговскому? Однако с отказом она не стала спешить, рассудив, что все станет ясно при встрече. Если только мелькнет на лице Солдашникова давешнее разочарование, которое так неумело пытался скрыть Лиговский – Зинаида Павловна тотчас же ему и откажет.
Сборы и хлопоты Вареньку не задели никак, зато сама поездка по недавно проведенной через губернию железной дороге, в купе первого класса с красными бархатными диванами и тяжелыми шторами с кистями, с горячим чаем и мерным стуком колес, с проплывающим за окном пейзажем – все это развлекло ее необыкновенно. Она даже не устала нисколько, к ней будто бы снова вернулась ее прежняя заинтересованность миром, и над опасливо вздрагивающей от свистка паровоза маменькой Варенька только добродушно подшучивала. Глазки ее горели, как прежде, щеки разрумянились и Зинаида Павловна в тайне понадеялась, что если Солдашников увидит ее такой – свадьбе быть.
Он и увидел ее такой – улыбающейся, с блестящими глазами, с выбившимися из под шляпки локонами, в сером дорожном платье, облегающем ее похудевшую за время болезни фигурку. Она помахала ему ручкой, затянутой в белую перчатку, из толпы прибывших, и звонко позвала его по имени. Антон Гаврилович обернулся на звук ее голоса и влюбился уже окончательно, по крайне мере, именно так он утверждал впоследствии. Надо ли говорить, что Зинаида Павловна не отказала ему и согласилась поселиться в большом, недавно отстроенном доме в Камергерском.
Антон Гаврилович старался изо всех сил – следующие две недели он как мог развлекал Вареньку, возил ее на прогулки, в театр, показал ей музеи, обедал с ней в лучших ресторанах. Варенька ожила, только изредка еще ее высокий чистый лоб прорезала тонкая морщинка, а синие глаза затуманивались, но такие минуты с ней случались все реже и реже, и она сама уже прикладывала все усилия, чтобы не вспоминать об Ольшанском.
Зинаида Павловна торжествовала, предчувствуя, чем в самом ближайшем времени обернется эта затея с поездкой.
Однажды, вернувшись из театра, Варенька шепотом попросила Антона Гавриловича на минутку задержаться в гостиной, когда маменька уйдет спать. Солдашников, не взглянув на Вареньку, молча кивнул в ответ и за ужином был молчалив и сосредоточен, что, надо полагать, происходило из-за волнения. Не иначе как Варвара Андреевна желает объясниться, думал он. Едва только дамы покинули гостиную, Солдашников закурил сигару и начал медленно ходить по комнате, не в силах больше справиться с собою. Наконец, в дверях появилась Варенька.
– Антон Гаврилович, – тихо позвала она и Солдашников вздрогнул от звука ее голоса. Он обернулся и замер в восхищении, моля Бога только о том, чтобы она ему снова не отказала, потому что теперь он и сам не знал, сможет ли пережить ее отказ. – Антон Гаврилович, – повторила Варенька бледнея, и неуверенными шагами приблизилась к нему. – Я хотела с вами поговорить…
– Я вас слушаю, Варвара Андреевна, – он постарался говорить тверже, но голос дрогнул, едва только она коснулась его руки и заглянула ему в глаза. Солдашникову стоило большого труда сдержаться, чтобы не броситься ей в ноги и умолять эту юную богиню составить счастье его жизни. Именно в таких выражениях он и думал, потому что Варенька совершенно уже вскружила ему голову.
