Йен Пирс - Гибель и возрождение
Не зная, как реагировать на происходящее, Аргайл пошел в монастырь. Там было не лучше. Братья разделились на два лагеря: одни считали, что этот приступ благочестия нужно просто пережить и дождаться, пока он не пройдет сам собой, другие стыдились столь абсурдного проявления сентиментальности и склонялись к тому, чтобы разогнать толпу. Один только отец Поль казался совершенно спокойным.
— Вот настоящая вера, — тихо сказал он, наблюдая за происходящим от ворот монастыря. — Так начинались все великие дела — с чистой веры простых людей. Вы знаете, мне кажется, я здесь единственный, кто верит в то, что все это происходит по воле Божьей. Вы не находите это странным?
— Наверное. Мне трудно судить — я никогда не интересовался никакой религией.
Отец Поль улыбнулся, приняв его слова за шутку, закрыл ворота и проводил Аргайла в архив.
— Я предлагал открыть двери в церковь, чтобы люди могли укрыться там в случае дождя, — сказал он. — Братья отвергли мое предложение — боятся потревожить мистера Менциса. — Отец Поль покачал головой и оставил Аргайла работать.
Следующая стопка документов оказалась такой же толстой и почти такой же трудной для расшифровки. Аргайл работал с таким напряжением, которое неминуемо приводит к жуткой головной боли. В полной тишине он читал, переводил, обдумывал, делал записи и в конце концов достиг определенных успехов.
Он выяснил, что в 1454 году монастырь принял двух новых братьев. Недоброе предчувствие Аргайла оправдалось — их сразу окрестили братом Феликсом и братом Ангелусом, настоящие имена вновь прибывших нигде не упоминались. Брату Феликсу и брату Ангелусу назначили срок послушания, из чего Аргайл сделал вывод, что они прибыли в город на корабле в числе бежавших из Константинополя. Об одном из братьев было сказано, что он вдовец, о другом — лишь то, что он был средних лет.
Итак, двое новых братьев. Новые члены ордена должны были пожертвовать ордену какие-нибудь ценности. Это общее правило. Интересно, сохранились ли где-нибудь сведения об этом факте? Аргайл откинулся на спинку стула и постучал по зубам кончиком карандаша. Потом улыбнулся: словно кроссворд решаешь. Ответ напрашивался сам собой. Он наклонился и вычеркнул имя брата Феликса. Какой смысл о нем думать, если вместе с ним пришел сам ангел в лице брата Ангелуса, а картину, как известно, принес ангел? Аргайлу показалось, что он слышит шум крыльев у себя за спиной.
«Значит, брат Ангелус. Где же ты достал эту изумительную икону? Может быть, ты бежал от врагов по узким улочкам в сторону порта и, увидев горящую церковь, решил вынести оттуда икону? Или она перешла к тебе по наследству и ты переправил ее в Рим заранее, предвидя падение Константинополя? Или просто украл у одного из таких же, как ты, изгнанников, чтобы купить себе место в монастыре, когда путешествие подойдет к концу? Кем ты был, брат Ангелус, — священником, вельможей, простолюдином?»
Хорошие вопросы, но документы, лежавшие перед ним на столе, не давали ответа ни на один из них. Аргайл даже не знал, кто составлял подборку бумаг. Официальные документы, записки, счета, страницы из дневников; самые ранние датировались пятнадцатым веком, самые поздние — веком восемнадцатым. Вся эта коллекция бумаг казалась настолько разнородной, что Аргайл никак не мог понять, по какому признаку их собрали вместе. Однако не так давно кто-то сделал это и, очевидно, вполне осознанно. Возможно, это был отец Чарлз. Почему он спрятал бумаги от посторонних глаз и ничего не рассказал остальным братьям? Аргайл не видел в этом смысла: бумаги не содержали никаких страшных тайн, да что тайн — в них вообще не было ничего интересного.
Джонатан с опаской взглянул наследующую подшивку листков из коричневой бумаги: может, отгадка таится в ней? Эта тетрадка пугала его: семьдесят пять листов на латыни неразборчивым почерком. Даже если упорно сидеть над ней каждый день, все равно на расшифровку уйдет несколько недель. Как же он жалел теперь, что в университете не уделял должного внимания латыни! Но кто мог знать, что она когда-нибудь ему пригодится? Он бегло пролистал страницы, надеясь на чудо: вдруг там найдутся кусочки на итальянском, однако, к ужасу своему, обнаружил целых десять страниц на греческом. Аргайл тихо застонал. Господи, как несправедлива временами жизнь!
Бесполезно. На такие подвиги он не способен. Аргайл еще раз тяжелым взглядом посмотрел на тетрадь и покачал головой. Оставалось только надеяться, что отец Чарлз встретил сегодняшнее утро в просветленном состоянии ума. И захочет ему помочь.
Больница «Джемелли», в которой лечили лучших религиозных деятелей, располагалась в очень старом здании, однако была оборудована самым современным медицинским оборудованием. Тот факт, что сестрами милосердия здесь работали монахини, не означал, что они были менее жестокосердными, чем их коллеги в светских учреждениях. Все они полагают, что пациенты мешают персоналу спокойно работать, а посетители, являясь низшей формой жизни, уже одним своим существованием оскорбляют сотрудников больницы, озабоченных охраной здоровья пациентов.
Добиться встречи с отцом Ксавье оказалось значительно сложнее, чем это представляла себе Флавия: к тому моменту как она преодолела три этажа различных препон, она чувствовала себя так, словно получила сотрясение мозга. Хорошо хоть отец Ксавье пришел в сознание. Миновать последний заслон оказалось проще, но не потому, что сестры милосердия здесь были любезнее, а потому, что на выручку ей поспешил священник, которого отец Жан послал ухаживать за отцом Ксавье. К счастью, он обладал здесь властью куда большей, чем любой полицейский. Монахиня буквально зашипела и чуть ли не выпустила когти, но все же ретировалась.
— Спасибо, — поблагодарила ошеломленная Флавия.
— Они стараются оберегать его от потрясений, — мягко сказал священник. — Вы за сегодняшний день уже третья. Они боятся, как бы визиты не истощили его силы.
— А кто еще приходил?
— Отец Поль — интересовался, как он поправляется. Потом ваш коллега из полиции. Наверное, сестры рассердились из-за того, что вы не согласовали свои действия…
— Из полиции… кто же это мог быть?
— Не знаю. Довольно симпатичный мужчина, он разговаривал с отцом Ксавье очень мягко, стараясь не растревожить.
Раздражение Флавии достигло апогея. Это кто-нибудь из подчиненных Альберто — наверное, его правая рука Франческо; и это после того, как они договорились, что допрашивать отца Ксавье она будет лично! Зачем тогда было говорить, что он не собирается никого посылать в больницу? Конечно, он вправе передумать, но можно же было хотя бы предупредить! Ведь есть профессиональная этика, в конце концов.
— Как он выглядел? Чуть старше сорока, полный, лысеющий, с потными руками? — спросила она, нарисовав весьма узнаваемый портрет Франческо.
— О нет, совсем другой человек. Я бы дал ему лет тридцать с небольшим. Очень хорошо одет, но почему-то небритый. Уверенный в себе, только слишком уж шикарный для полицейского, на мой взгляд. Я, конечно, сам не итальянец, но мне казалось…
Флавия достала фотографию Микиса Хараниса.
— Да, это он и есть.
Флавия в изнеможении закрыла глаза.
— Когда он здесь был?
— Он ушел минут пятнадцать назад. А пробыл всего минут десять.
— Вы с тех пор заглядывали к отцу Ксавье?
— Нет, я сидел за дверью…
Флавия метнулась к двери, оттолкнула преградившую вход монахиню и вошла в комнату, мысленно взмолившись, чтобы ее худшие опасения не подтвердились.
Отец Ксавье лежал в кровати живой и невредимый — насколько это было возможно, учитывая причину, по которой он сюда попал. С первого взгляда было ясно, что пулю в лоб он не получил. Уже за это Флавия была безмерно благодарна Харанису. Но это не отменяло того факта, что Харанис имел полную возможность застрелить его и не сделал этого только потому, что не захотел. Черт бы побрал Альберто: почему он не поставил у палаты охранника?
— Доброе утро, синьорина, — сказал отец Ксавье, с интересом оглядев вошедшую женщину.
Флавия тяжело опустилась на стул и несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь восстановить дыхание. Совсем не обязательно демонстрировать свою растерянность и излишнее волнение посторонним людям.
— Насколько я понимаю, вас только что навестил мой коллега, — проговорила она, силясь улыбнуться. — Я расследую преступления, связанные с похищением произведений искусства, и сейчас занимаюсь пропажей вашей иконы. Просто перескажите все то, что вы уже сказали моему коллеге, и я постараюсь больше не беспокоить вас.
— Конечно. Но он просто хотел знать, что произошло и где сейчас находится икона. Этого, увы, я не смог ему сообщить.
Флавия нахмурилась:
— Он спрашивал, где икона?
— Да. — Отец Ксавье улыбнулся. — Я вижу, вы считаете, что он вмешался в вашу работу. Но это не важно. Мне нечего сказать. Я был в церкви, молился, и больше я ничего не помню.
