Александр Бушков - Комбатант
Агенты проворно подняли за локти анархиста со стула, потащили к двери. Он пытался упираться, но ничего, понятно, не получалось. Бестужев с циничным любопытством ждал.
Уже на пороге Арну вдруг, повернув к собравшимся испуганную, давно лишённую гордого пафоса физиономию, отчаянно выкрикнул:
— Подождите!
— В самом деле, подождите, ребята, — распорядился Ламорисьер, ухмыляясь. — Чует моё сердце, что нашему другу не особенно и хочется превращаться в девочку для марокканцев… Ведите его сюда, вдруг да и договоримся по-хорошему…
…Закинув голову, выпустив в потолок густую струю сизого табачного дыма, Ламорисьер сказал не без самодовольства:
— Ну что же, господа? По-моему, всё складывается очень даже неплохо. За квартирой, которую этот слизняк назвал, уже через четверть часика установят самое тщательное наблюдение, а утром мы туда нагрянем незадолго до рассвета, когда только-только исчезнут звёзды, в такое время сон особенно крепок даже у прожжённых анархистов… Ксавье… Будьте любезны, поделитесь, что на сей раз вас гложет, я вижу на вашей благородной физиономии кислую гримасу?
— Что-то здесь не складывается, — сказал Ксавье задумчиво. — Отдаёт некой нарочитостью. Он только что нам выдал конспиративную квартиру, где Гравашоль намеревается отсидеться какое-то время после прибытия в Париж… нет, я не сомневаюсь, что он был искренен, что вы его раскололи всерьёз, бригадир… И тем не менее… Гравашоль потому и соскочил с поезда, что опасался засады в Париже. Почему же он не прихватил с собой и Арну, посвящённого в столь важные секреты? Надеялся на его стойкость? Или на то, что Лябурб его не выдаст? Что-то тут нечисто…
— И какая же гениальная версия у вас родилась, де Шамфор?
— Никакой, — честно признался Ксавье. — Но что-то тут не так, я чувствую…
Бестужев оказался в щекотливом положении. Он прекрасно знал неписаные законы ремесла и правила игры. Чужаку не особенно и подобает в открытую перечить местному начальству — а ведь он даже не в чужую губернию приехал, в чужую страну. С другой стороны, в том, что говорил Ксавье, и в самом деле имелся резон: вот именно, что-то не складывалось… Он осторожно сказал:
— Мне представляется, господин бригадир, в словах инспектора есть резон…
Ламорисьер метнул на него тяжёлый взгляд. Сказал предельно вежливо, но напористо:
— Не думаю, господин майор. Инспектор молод, не набрался опыта, склонен фантазировать и чересчур увлекаться психологией. А я этих господ переловил немало без всякой фантазии… Какой бы хитрой лисой Гравашоль ни был, но и у него случаются самые нелепые промахи, он не Господь Бог, в конце-то концов. Вздор. Завтра утречком мы туда нагрянем с визитом…
…Выйдя из вокзала, Бестужев повёл себя согласно намеченному ещё заранее плану: убедившись, что извозчик с красивым именем Шарль пребывает на прежнем месте, неподалёку от главного входа, под фонарем, направился к экипажу со стороны лошади, чтобы быть замеченным издалека. Он не бежал, но шагал очень быстро, громко постукивая подошвами, как человек, несомненно, торопившийся. Задумка оказалась верной: заслышав далеко разносившийся в ночной тишине стук шагов, Шарль встрепенулся, поднял голову, выпрямился на козлах. Почти уже бегом Бестужев достиг экипажа, прыгнул на сиденье и требовательным тоном рявкнул:
— Поехали отсюда поживее! Я скажу, куда свернуть!
Шарль подхлестнул лошадь вожжами, не задав ни единого вопроса, и она зацокала копытами по брусчатке, убыстряя аллюр. Глядя в спину исполнительному вознице, Бестужев нехорошо ухмыльнулся: громкая и властная команда была им отдана на чистейшем русском языке, однако Шарль повиновался, не переспрашивая, сукин кот…
Чуть погодя, уже спокойным тоном, уже на французском, Бестужев распорядился ехать в Булонский лес.
Место это, в общем, никак нельзя было назвать дикими, нецивилизованными дебрями — всё-таки Париж… Bois de Boulogne, он же Парижский парк, во всех направлениях пересечен отлично устроенными дорогами и аллеями, должным образом освещёнными в ночную пору, с обустроенными местами для пикников и множеством ресторанчиков, от непритязательных до весьма фешенебельных. Многие из них даже в эту пору оказались ярко освещены, заполнены беззаботной публикой — в отличие от Вены, кипучая ночная жизнь Парижа вошла в поговорку. Однако ночь — это всё-таки ночь, искателей развлечений в эту пору неизмеримо меньше, нежели днем, далеко не всякий парижанин может себе позволить ночные странствия по увеселительным местам, поскольку утром ему вставать ранёшенько на работу или на службу. Так что аллеи Булонского леса были почти безлюдны, разве что набитые праздными гуляками экипажи по ним проезжали.
Бестужев командовал непререкаемым тоном:
— Направо… Налево… В ту аллею…
Шарль, оглянувшись на него — что вышколенный кучер проделывал крайне редко — сказал:
— Мне было бы легче, если бы месье сразу назвал место, куда ему требуется…
— Месье ещё не решил, — сказал Бестужев, удовлетворённо уловив в голосе Шарля некоторую настороженность, да что там, тревогу. — Вы здесь плохо ориентируетесь, Шарль?
— О, что вы…
— В таком случае извольте без вопросов. Разве вам платят за пустую болтовню? Вперёд!
Бестужев уверенно направлял экипаж в самые уединённые, плохо освещённые, практически безлюдные места, вокруг становилось всё темнее, а лес начинал походить на пресловутые дикие дебри. Шарль давненько уж занервничал, он то и дело оглядывался на Бестужева, но новые вопросы задавать не осмеливался, невольно стал придерживать лошадь, и Бестужеву пришлось на него прикрикнуть.
Наконец они оказались на довольно широкой аллее, освещением не оборудованной вовсе, так что свет давали только два фонарика по обе стороны козел. Далёкие электрические лампионы едва просвечивали сквозь густую листву, развесёлая музыка доносилась на пределе слышимости, поблизости не замечалось ни единой живой души. Глухое было местечко…
— Достаточно, пожалуй, — сказал Бестужев. — Остановите.
Не дожидаясь, когда экипаж остановится совсем, он спрыгнул, подошёл к козлам. Прекрасно видел в тусклом свете фонарика, что кучер уставился на него уже с откровенным испугом. Многозначительно запустив руку под пиджак и держа её там, Бестужев резко распорядился:
— Спрыгивай, приехали!
Это было произнесено опять-таки по-русски. На лице Шарля появился откровенный ужас.
— Тебе что, особое приглашение нужно, скотина? — рявкнул Бестужев и бесцеремонно сдёрнул кучера с козел, так что тот едва не пропахал носом по земле.
Держа его за шиворот, грозно уставился в лицо и, не вынимая руки из-под пиджака, нехорошо хохотнул:
— Ну что, приехали, мерзавец? Отсюда я уж как-нибудь и один доберусь, благо экипаж имеется. Как-нибудь управлюсь с вожжами, дело нехитрое…
О французском давно уже и речи не было, он изъяснялся исключительно по-русски.
— Ну, что вертишься, как гадюка под вилами? — продолжал он грозно и неприязненно. — Шпион чёртов… Эсер или эсдек?
— Ваше благородие! — возопил Шарль на чистейшем русском. — Помилосердствуйте! Какие тут эсеры! Мы вовсе даже наоборот…
Полное впечатление, что он собирался пасть на колени — но Бестужев крепко удерживал его за шиворот, чтобы, чего доброго, не прыскнул в чащобу, гоняйся за ним потом…
— Это как? — осведомился Бестужев, хорошенько встряхнув пленника. — Что значит — наоборот?
— Будьте с нами благонадёжны, господин ротмистр! — пролепетал Шарль. — Мы ж, прости господи, не революционеры какие! Совсем наоборот! Приставлены, можно сказать, для вашего бережения, чтоб, не дай бог, не случилось чего, в Париже окаянные бомбисты так и кишат, по улицам шляются невозбранно, коньяк хлыщут и баб хороводят…
Судя по разговору и повадкам, перед Бестужевым оказалась личность мелкая и примитивная, вряд ли принадлежавшая к образованным слоям общества. Закрепляя успех, Бестужев извлек из потайного кармана браунинг, поводил стволом перед носом мнимого Шарля и зловещим голосом сообщил:
— Пристукну я тебя сейчас, чтобы не врал тут…
— Будьте благонадёжны! — уже буквально возопил кучер. — Меня к вам приставили Сергей Филиппович, а если брать выше, господин Гартунг, Аркадий Михайлович, лично распорядились! Ваша милость — человек не последний, мало ли что в этом богомерзком городе случиться может! Вот, извольте…
Он трясущимися руками извлек из кармана брюк бумажник, а из него — какую-то картонку, протянул Бестужеву, глядя умоляюще и что-то неразборчиво причитая. Бестужев вырвал у него картонку, поднёс к фонарю. Это оказалось оформленный по всем правилам билет тайного полицейского агента на имя Шарля Мушкетона. Изучив его, Бестужев хмыкнул: то ли совпадение, то ли, что гораздо вероятнее, Аркадий свет Михайлович проявил своё тонкое чувство юмора, нарекши агента именем слуги из знаменитого романа Дюма…
