Валерия Вербинина - Золотая всадница
Меж тем первый заезд уже начался, и зрители стали криками поддерживать тех, на кого поставили деньги, и тех, за кого просто болели. Многие вскочили с мест, чтобы лучше видеть. На ипподроме стоял невероятный шум. Лошади летели к финишу, развевались гривы, мелькали конские ноги, жокейские куртки, шлемы. Лотта Рейнлейн вскочила с места, не помня себя. Она видела, что «ее» жокей на своем скакуне летит впереди остальных и с каждым мгновением все ближе к заветному финишу.
– Давай! Давай! – кричала она, потрясая кулачком и обезумев от восторга.
Но вот сзади выскочил другой всадник на светлой в яблоках лошади и стал подбираться все ближе… Трибуны взревели. Жокей Лотты впереди на полкорпуса… преследователь поравнялся с ним… Преследователь обходит его!
– Ах, проклятье! – вскрикнула балерина вне себя, топая ногой.
Но тут жокей Лотты совершил почти невозможное – на последних метрах дистанции он собрался, догнал противника и, казалось, имел все шансы выйти вперед. Однако неожиданно на вороном скакуне вылетел третий всадник и погнал, погнал к финишу… Его конь мчался так, словно обрел второе дыхание, да что там мчался – летел, повинуясь умелой руке наездника. Вороной выиграл полкорпуса на финише, придя первым.
– Невероятно! – только и мог сказать пораженный король. Его старшая дочь заулыбалась: она была счастлива, что ставленник фаворитки потерпел поражение. А королева Шарлотта захлопала в ладоши так громко, что ее свекровь оглянулась с недоумением.
– Не каждый день удается так развлечься, – объяснила королева с широкой улыбкой.
Собственно говоря, королева сказала правду, но не всю, даже поражение ставленника Лотты мало что значило для нее. Почему-то в эти мгновения она особенно остро ощутила, что наконец-то она свободна и может дышать полной грудью. Словно эмоции тысяч людей, эти сияющие восторгом лица, подбадривающие крики, мельтешение лошадей там, внизу, открыли запертую дверь, за которой она задыхалась, и выпустили ее наружу, приобщили к своему ликованию и к своему миру. Ведь в жизни Шарлотта знала очень мало радости. Свекровь держалась с ней корректно, но прохладно, муж ни единой минуты не был ей верен, и даже свекор, которого все считали умным человеком, едва удостаивал ее словом. В кругу европейских монархов, куда более снобистском, чем принято думать, сама Шарлотта всегда оставалась незначительной немецкой принцессой и королевой страны, которая ничего особенного собой не представляла. Тогда молодая женщина замкнулась в своей чопорности и окружающим установила дистанцию между собой и миром. Так как она была несчастна, ей ничто не нравилось: она с брезгливой усмешкой смотрела на благотворительные порывы свекрови, с презрением – на своего никчемного мужа, с раздражением – на его лучшего друга полковника Войкевича, и даже дети сердили ее больше, чем радовали, потому что она видела только их недостатки, не обращая внимания на достоинства. И внезапно наваждение кончилось: она была счастлива, что девочки визжат от восторга, что скачки оказались такими интересными, что баронесса Корф посоветовала ей, к каким портным лучше обращаться, и благодаря этому на Шарлотте сегодня расшитое розами шелковое платье, которое отметил даже этот несносный Войкевич, заявив, что государыня выглядит восхитительно, и он опасается сказать больше, иначе его слова истолкуют превратно. Ах, чудесная, милая баронесса! Шарлотта даже привстала на месте, чтобы увидеть Амалию. Та сидела, обмахиваясь веером, и о чем-то беседовала с подошедшим к ней генералом Новаковичем, который навис над ней, как облаченная в парадный мундир белокурая башня. Генерал сказал что-то, Амалия засмеялась, Оленин улыбнулся, не разжимая губ. Но тут Амалия ответила, судя по всему, каким-то колким и задорным замечанием, и Новакович аж порозовел от удовольствия, а Петр Петрович поглядел на нее с удивлением и восхищением.
– Цецилия, – решившись, сказала Шарлотта фрейлине, – позовите в нашу ложу баронессу Корф, пожалуйста.
Стефан посмотрел на супругу удивленно, но возражать не стал, и через несколько минут Амалия в сопровождении Оленина показалась в ложе. «Какие кружева!» – подумала Шарлотта, глядя на платье баронессы. Любая другая женщина на месте королевы почувствовала бы укол зависти и сказала бы Амалии что-нибудь нелестное, но вся неприязнь Шарлотты была обращена на Лотту Рейнлейн, а Амалия ей скорее нравилась. К тому же королева ни на минуту не забывала, что она по положению гораздо выше и к тому же на несколько лет моложе – хотя, глядя на дам, никто бы этого не сказал.
– Надеюсь, я не разлучила вас с генералом? – спросила Шарлотта с улыбкой.
– О, что вы, ваше величество!
Амалия могла бы добавить, что пошлые комплименты Новаковича ей уже порядком наскучили, но не стала углубляться в детали.
– Кажется, вы всех присутствующих уже знаете, – сказала королева. – Милорад! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы принесли стул для госпожи баронессы.
– Я сам распоряжусь, – вмешался князь Михаил и вышел.
Как интересно, подумала Шарлотта. Что это такое с наследником? Раньше он не стал бы искать стул даже для бельгийской королевы, а тут… И она пристально посмотрела на Амалию, которая ответила ей совершенно безмятежным взглядом.
Михаил был, пожалуй, единственным членом семьи, к которому Шарлотта испытывала симпатию – отчасти из-за постигшего его несчастья, отчасти потому, что сам он всегда вел себя по отношению к ней безупречно. В отличие от своего кузена Михаил за женщинами не волочился, а с тех пор, как его жена повредилась в уме, стал часто ходить в церковь и щедро жертвовал на благотворительные начинания королевы-матери. Однако Шарлотта была достаточно умна и понимала, что здоровому молодому мужчине этого должно быть мало. До нее доходили слухи, что Михаил вдруг увлекся теннисом и иногда приезжает к баронессе поиграть, потому что у нее единственный в Любляне приличный корт. Но дело, конечно, вовсе не в теннисе; и Шарлотта подумала, что Амалия, такая тактичная и знающая свое место, будет для Михаила прекрасной парой и уж, по крайней мере, отвлечет его от грустных мыслей. Шарлотта как-то видела в часовне наследника, рыдающего после встречи с обезумевшей женой (он полагал, что его никто не видит, а королева зашла в часовню случайно), и внезапно прорвавшееся отчаяние этого сдержанного, воспитанного человека произвело на нее гнетущее впечатление. В сущности, князь Михаил – неплохой человек, и такая женщина, как баронесса Корф, вполне подходит для того, чтобы вернуть его к жизни. «Но, конечно, им стоит встречаться не только на корте… Это надо будет устроить».
Королева милостиво улыбнулась Амалии и заговорила с ней. Они обсудили погоду, слегка коснулись благотворительности и перешли к моде. Вернулся Михаил в сопровождении лакея, который тащил стул, и баронесса получила разрешение сесть.
– Вы любите охоту, госпожа баронесса? – спросила королева, доброжелательно глядя на Амалию своими близорукими маленькими глазами.
По правде говоря, Амалия не выносила все, что было связано с охотой, и вообще считала убийство животных ради забавы варварством. Однако вопрос королевы вряд ли подразумевал отрицательный ответ, и Амалия ограничилась тем, что она не слишком ловкая охотница (что было близко к истине).
– В таком случае я приглашаю вас на королевскую охоту, – объявила Шарлотта. – Уверена, она придется вам по душе. Даже австрийский император был не прочь поохотиться у нас, когда его приглашал покойный король.
И Амалия поняла, что теперь она точно не сможет отказаться.
Начался второй заезд, в котором участвовали уже не профессиональные наездники, а военные полков его величества. И все было хорошо до того момента, пока молодой лейтенант Мирко Галич на повороте не вылетел из седла и, неловко покатившись по земле, застыл с раскинутыми руками, как сломанная кукла. Трибуны ахнули, несколько женщин упали в обморок. Даже король, который знал Галича и встречал его при дворе, изменился в лице.
– Милорад! – крикнул он, но адъютант уже все понял без слов и быстрым шагом вышел из ложи. К неподвижно лежащему Галичу бежали люди. Потом появился доктор в сопровождении Войкевича. Доктор осмотрел молодого человека, чье лицо было испачкано травой и землей, и покачал головой.
– Мне очень жаль, господин полковник… Он сломал себе шею.
И доктор повторил:
– Поверьте, мне очень жаль.
– Принесите носилки, – распорядился Войкевич, ни на кого не глядя. На скулах его ходуном ходили желваки. Он протянул руку и закрыл лейтенанту глаза.
– Носилок нет, – пролепетал кто-то из растерянных служащих.
– Несите носилки, или, черт подери, я сделаю их из вашей шкуры! – гаркнул разъяренный полковник командирским голосом.
– Что произошло? – тихо спросила королева, когда адъютант вернулся.
