Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

— Это может изменить дело, — пробормотал я. — Но пока не понимаю, в какую сторону.

— Я рассказал вам еще не все. В деле о самоубийстве студента Фигуркина есть два врачебных отчета. Первый был сделан доктором Зиновьевым во время осмотра тела на месте происшествия. И его выводы о характере смерти вы знаете, потому что сами присутствовали на месте. — Да.

— Но есть и более подробный отчет, который Павел Семенович составил по результатам осмотра трупа в морге. И там есть интересная подробность, о которой вы не осведомлены. — Какая? — спросил я.

— Незадолго до смерти Юрий Фигуркин вступал в половой контакт с мужчинами. Вернее сказать, он был объектом полового насилия.

— Вы хотите сказать…

— Именно, — серьезно кивнул Архипов. — «Сестры» его изнасиловали. Если, конечно, он и до этого не был извращенцем, но просто тщательно скрывал этот факт от сестры. Тогда все могло состояться по взаимному согласию. — Его сестра уверена, что Юра таким не был, — сказал я. Архипов вздохнул.

— В любом случае теперь я не уверен, что именно Бром убил юношу. Это могли сделать и те двое, кто входил в дом до него. А Бром мог просто попытаться скрыть следы, инсценировав самоубийство. Только мне не ясны его мотивы. — Но какие-то мотивы были.

— Несомненно. И если это не Бром убил Юру, то становится непонятным, кто тогда убил и Ковалевского, потому что между этими убийствами есть совпадения. И тому, и другому нанесли удар одним кистенем. Но почему если в первом случае потом инсценировали самоубийство, то во втором этого не сделали? Я подумал, а потом предположил:

— Может, в случае Ковалевского не было инсценировки как раз потому, что там не было Брома? Архипов пожал плечами.

— Все это — только предположения, Владимир Алексеевич. Хорошо бы найти свидетелей или факты. А еще лучше — признания виновных.

Я отпил из своей чашки — чай уже остыл и был просто теплым.

— Ну, хорошо, Захар Борисович, — сказал я. — А как вы узнали, что один из приходивших к Юре — это Ренард?

— Вот это — чистая случайность, — ответил Захар Борисович. — Я говорил, что в Палашах эту троицу видели два человека. Одна — это убогая жена сапожника. Второй свидетель — молодой столяр, который чинил шкаф в одной из квартир. Он недавно приехал из деревни. Деревня — неподалеку от Можайска, называется Дубки. Оказалось, что он — земляк Ренарда. Правда, этот человек был еще мальчишкой, когда Ренард-Лисицын уехал в Москву из Дубков. Однако говорит, что в деревне с Ренардом был связан какой-то некрасивый случай. Поначалу он не узнал своего земляка — тот повзрослел, сильно изменился. Его взгляд просто привлек необычно выглядевший господин и его товарищ. Конечно, этот столяр не знал, что Лисицын теперь модельер, выдающий себя за француза. Но имя, фамилию и отчество он помнил вполне хорошо. А по ним мне не стоило никакого труда найти и самого Ренарда. — Да, это удачно получилось — сказал я.

— Такое бывает, — ответил Архипов. — Москва хоть и велика, однако все основные события происходят в центре. Сюда стекаются люди с ее окраин. Так что, несмотря на размеры, встретиться в Москве двум совершенно случайным людям не так уж и трудно. Что же, я все рассказал. Теперь, пользуясь вашим же образом, Владимир Алексеевич, предлагаю начать второй акт. Ваш.

— Одну минуту!

Я встал и вышел в кабинет, где вчера оставил пиджак. Вернулся с тем конвертом, который получил ночью от Ламановой. Вынув фотографию, я положил ее на стол перед Архиповым.

Его глаза моментально вспыхнули. Он наклонился над фотографией и схватил ее обеими руками.

— Это то, о чем я думаю? — спросил он.

— Да. Эта фотография сделана во время оргии. В середине — Юрий Фигуркин. Он без маски.

— Вот этот, — палец Архипова безошибочно ткнул в одну из фигур, — Ковалевский. Я узнал его по платью и подбородку. И по линии носа.

— Точно, — подтвердил я. — А человек, стоящий за Юрой, кажется, сам Ренард. Это не только мое мнение. — Ого!

— Я пока не знаю, кто тот молодой человек в маске, который сидит рядом с Юрой.

— Одну минуту! — воскликнул Архипов, вынул из кармана своего серого в тонкую полоску пиджака складную лупу, раскрыл ее и начал изучать изображение, затаив дыхание. Потом он выдохнул, откинулся на спинку и, сложив лупу, сунул ее в карман.

— Теперь все понятно, — процедил он с выражением отвращения на лице.

— Понятно, кто преступник? — спросил я.

— Понятно, почему меня отстранили от этого дела. Понятно, почему Трепов принял все так близко к сердцу. Я считал, что он наказал меня. На самом деле он попытался меня спасти, отодвинуть от истории, которая… В общем, если я не ошибаюсь, это — Алексей Краузе. Барон Краузе. Один из адъютантов великого князя Сергея Александровича.

— Вы уверены? — спросил я пораженно. — Но маска…

— Маска скрывает всего лишь часть лица, — ответил Архипов. — Мы в своей работе составляем словесный портрет подозреваемого. Это целый набор устоявшихся обозначений, а не просто художественное описание. Так вот, судя по этой фотографии, я могу почти точно определить, что этот… человек — Краузе. Кроме того, я лично видел его много раз. По долгу службы. Алексей Краузе… Знаете, как его зовут между собой у нас в полиции? — Как?

— Баронесса Алеша. Сергей Александрович… скажем так… сильно приблизил к себе этого молодого человека.

— Ага.

Я замолчал. Интересно, как великий князь отнесся бы к тому, что его фаворит развлекается на стороне? Можно ли это использовать в деле защиты Ламановой? Но как? Улучить возможность и на каком-нибудь официальном мероприятии с присутствием великого князя подсунуть ему этот снимок? Это будет довольно смелый поступок с непонятным эффектом. К тому же мне вовсе не хотелось влезать в личные дела Сергея Александровича и всей императорской семьи!

— Хорошо, — сказал я. — Теперь мы с вами это знаем. Но непонятно, что с такой информацией делать.

— Ваша история! — напомнил мне Архипов. — Рассказывайте теперь вы, Владимир Алексеевич.

Я вздохнул и начал рассказывать. Вся моя история заняла где-то полчаса. Архипов слушал сосредоточенно, делая карандашом пометки в маленькой книжке с коричневым кожаным переплетом.

— Ну что же, — подытожил он наконец. — Все сводится к тому, что Ренард играл во всех этих событиях роль намного более активную, чем вы предполагали. И сейчас он пошел ва-банк. Мне непонятно только вот что: какова его личная роль во всех этих убийствах? Совершал ли он их сам или исполнителем был его телохранитель — этот самый Змеюка. Как вы думаете?

— Модельер — убийца? — недоверчиво спросил я. — Ренард, конечно, человек вспыльчивый и злой. Но я думаю, настоящий убийца — именно его телохранитель. Судя по форме головы, он олигофрен. Возможно, что именно это и есть причина его жестокости. Помните, Ренард хвастался, что ему достаточно отдать приказ и все проблемы решаются сами собой. Что если Змеюка — вроде цепного пса, которого Ренард спускает на своих врагов?

— Может быть, — согласился Архипов. — Вы знаете, Владимир Алексеевич, что у нас, в России, практически отсутствует вид убийств, который широко распространен в Европе, да и в Американских Штатах? Я говорю про заказные убийства. Когда человек хладнокровно убивает своих соперников руками наемного убийцы. Наши убивают сами — из ревности, в пьяном состоянии, от жадности… Но сами! А вот в случае Ренарда… тут получается именно так, что модельер использует своего телохранителя как ассасина.

— В этом он, конечно, намного ближе к Европе, чем Ламанова, — сказал я.

— И все же есть во всей истории кое-что, что меня смущает, — сказал Архипов. — Некоторые детали. Я не могу вести дело, пока не узнаю всех подробностей. Ренард мне непонятен. Он нарочито литературный злодей. А ведь настоящие люди не такие одномерные. Их поступкам и манере поведения всегда есть какие-то причины. Что движет Ренардом, а, Владимир Алексеевич?

— Ну¼ думаю, жажда наживы? Стремление пролезть в высший свет? — ответил я. — Зависть?

— Предположим. Однако этого вовсе не достаточно, чтобы начать сеять вокруг себя смерть. Слишком рискованно. Ведь если твои преступления раскроют, тебе светит «высший свет» не московских и питерских салонов, а Бутырского тюремного замка или сибирской каторги. Я же говорю: большинство преступлений совершается в момент аффекта, когда рассудок затуманен и не в состоянии думать о будущем. А Ренард, похоже, планирует свои поступки. Неужели он надеется выйти сухим из воды, переиграть полицию? Да и к тому же не совсем понятна роль братьев Бром во всем этом деле. Вы не против, если я порассуждаю логически?

— Конечно, не против, — ответил я горячо.

18

Версия

— Итак, — задумчиво сказал Захар Борисович, — у нас есть два вида преступлений: несколько убийств и шантаж Надежды Петровны Ламановой. Причем два шантажиста погибают, но сам шантаж не прекращается. Начнем с самого начала, но в свете тех фактов, о которых узнал я. Юрий Фигуркин знакомится с сутенером Аркадием Бромом и попадает в некий дом, где встречает так называемых «сестер». Там же присутствует Аркадий Бром.