Данила Монтанари - Идущие на смерть приветствуют тебя
— Несчастные, вы упустили ее! — вскричал Аврелий.
Парис и Кастор, устыдившись, опустили глаза.
— Хозяин, ты велел нам защищать ее, но не держать как пленницу, — попытался оправдаться секретарь. — Ты и сам ни на минуту не допускал, что она может убежать по своей доброй воле. И все же нет сомнения, что забраться по наружной стене и проникнуть в наш двор почти невозможно. Гораздо легче, напротив, выбраться отсюда, что, несомненно, и сделала Нисса.
— Но, прыгая со стены, она рисковала сломать шею, — возразил сенатор. Доводы грека убеждали, но ему все же не хотелось признавать, что его обвели вокруг пальца таким образом.
— Не иначе как ей кто-то помог…
— О боги! Но почему она убежала, зная, что Маврик ищет ее и хочет убить? И я доверил ее вам! Вас обоих следовало бы выпороть. Ничтожества! — в отчаянии воскликнул Аврелий, прекрасно зная, что слуги ни в чем не виноваты.
— Никто и не заметил ее отсутствия, хозяин, — тихо промолвил Парис. — Она ушла к себе в комнату, сказав, что хочет спать.
— И весь день не выходила оттуда, разве что раза два в уборную, — добавил Кастор.
— Кто-то убедил ее уйти, — решил Аврелий. — Она не из тех, кто сам способен решиться на такое опасное бегство.
— В доме оставались только слуги, хозяин. После полудня никто не приходил к нам, если не считать ткачих, что обновляли занавес, — подтвердил управляющий.
— Пришли сюда служанок! — приказал сенатор, явно что-то заподозрив. — Хочу знать, разговаривала ли Нисса с этими ткачихами!
Да, действительно, она обменялась несколькими словами с одной из ткачих, узнал позднее Аврелий, но только с одной, к тому же ее ни на минуту не упускали из виду. С другой стороны, несчастным рабам велено было защитить девушку в случае, если кто-то надумает силой увести ее. Как же они могли предположить, что она сама пожелает убежать, если даже ему, хозяину, такое не пришло в голову?
Какая-то женщина, выходит, имеет столь сильное влияние на Ниссу, что убедила ее рискнуть и покинуть дом Аврелия… «Душа женщины — потемки, и в ней таится такое, что ты и представить себе не можешь…» — вспомнил сенатор слова Маврика. А Нигро разве не упомянул о какой-то женщине, когда рассказывал, как Нисса сбежала от своего первого сводника?
Сенатор вспомнил об актрисе, о ее неискренних, холодных ласках, которыми она одаривала его, — словно по обязанности, с профессиональным мастерством опытных куртизанок, видевших от мужчин лишь насилие и грубость.
А что, если однажды теплоту, нежность и любовь к ней проявила женщина? Если маленькая проститутка обрела желанные мир и покой в ее крепких и надежных объятиях? Так разве теперь она не доверилась бы слепо этой верной подруге?
Аврелию показалось, будто он видит, как Нисса выходит с ней из своей лачуги, навсегда покидая Вибона. Ради нее девушка не побоялась вызвать гнев сутенера, рисковала — ведь он мог вернуть ее и избить — и в результате получила защиту, славу, богатство и самое главное — любовь, или, по крайней мере, наивной дурочке так казалось до последнего момента.
Патриций представил себе Сергию, сестру Маврика, волевую, уверенную, опытную женщину. Если она, не колеблясь, пошла на кровосмешение, то разве стала бы отказываться от другой женщины — слабой, потерянной, легко отдавшейся ей в руки. Вот, значит, почему Маврик так уверен, что Нисса не предаст его!
Сенатор поделился своими соображениями с Кастором.
— Да, конечно, это она приходила, — встревожился грек.
— Но почему Сергия сумела уговорить Ниссу покинуть мой дом?
— Хозяин, возможно, это глупое предположение, но все же… — рискнул заметить грек.
— Я слушаю! — ответил Аврелий, готовый в этот момент принять любую самую фантастическую гипотезу.
— Что еще могло заставить девушку покинуть надежное убежище за твоими стенами, если не успех — единственное, что на самом деле ей дорого и что позволило вырваться из публичного дома на сцену. Нисса не из тех, о ком говорят «потрясающая, божественная». Возможно, Сергия убедила ее, что она непременно должна выступить сегодня вечером в спектакле, иначе потеряет любовь публики…
— Не знаю, прав ли ты, Кастор, но я хотел бы убедиться в этом. Поспешим в театр! — решительно сказал Аврелий, устремляясь к выходу.
В театре Помпея сенатору пришлось локтями проталкиваться сквозь толпу, уже давно ожидавшую появления Ниссы.
Другие актеры труппы после неудачной попытки успокоить своими номерами разгневанных зрителей попрятались по своим уборным в ожидании, что какое-нибудь невероятное вмешательство ночной стражи освободит их из этого плена.
Вдруг пронесся слух, что спектакль отменяется по причине неких особых обстоятельств. Публика принялась бурно протестовать и ругаться, ведь многие стояли в очереди еще с вечера, надеясь получить место, и, конечно, нелегко расставались с надеждой увидеть любимицу.
Аврелий, несмотря на свое положение сенатора, не сделал никаких попыток успокоить возмущенных театралов, и с трудом, получив несколько тумаков, добрался до выхода, надеясь, что Кастору удалось узнать что-нибудь поинтереснее.
Хорошо, подумал Аврелий, выходя из театра, что он оставил свой небольшой одноместный паланкин возле платановой рощи, довольно далеко от входа.
Он поспешил туда, не обращая внимания на то, что плащ пачкается в траве. Аврелий хотел отыскать в темноте своих нубийцев прежде, чем толпа выйдет на площадь. Всем известно, что во время восстаний роскошные паланкины первыми оказываются мишенью народного гнева. Его же паланкин, похоже, находился в надежном месте — за кустами лавра.
Сенатор поспешно сел в паланкин и откинулся на подушки. Из театра в это время уже выбегали недовольные зрители. Пока Аврелий оставался в укрытии за кустами, группа взволнованных людей устремилась в соседнюю аллею. Он лег в паланкине на мягкие шелковые подушки и прикрылся покрывалом, чтобы фанаты, шумевшие совсем рядом, не заметили его. И вдруг почувствовал, как его нога коснулась чего-то мягкого и холодного, а под рукой неожиданно оказалась чья-то тонкая и недвижная кисть.
У сенатора мороз пробежал по коже, когда, ощупывая эту руку, он коснулся маленькой груди и завитых локонов. Ему конечно же не понадобился фонарь, чтобы узнать это тело, столь знаменитое, вызывавшее такое восхищение…
Он шевельнулся, желая отодвинуться от лежавшего рядом трупа, и на плечо ему, словно моля о запоздалой помощи, упала почти отсеченная от туловища голова Ниссы.
Да, не удалось спасти актрису, с сожалением подумал он, но тотчас взял себя в руки: это не самый подходящий момент для угрызений совести. Сейчас необходимо как можно скорее покинуть паланкин. Если эти одержимые найдут его рядом с трупом своей богини, они разорвут его на части.
Надо постараться как можно незаметнее скрыться… Но слишком поздно, они уже рядом! Он затаил дыхание, спрашивая себя, существует ли на самом деле тот ужасный Тартар, в который он никогда не верил.
— Вон там дальше какой-то паланкин, идем посмотрим! — крикнул в это время кто-то из поклонников актрисы, оказавшийся совсем рядом, возле шелковой занавески паланкина.
Аврелий стиснул кулаки, решив сражаться до последнего.
Тут занавеску сорвали с сухим треском, и патриций уже готов был выбраться наружу.
— Нет, она там, дальше, я вижу ее! — крикнул чей-то голос в темноте. — Они увозят Ниссу! Помогите! Скорее сюда!
Буйный почитатель актрисы, сорвавший занавеску Аврелиевого паланкина, даже не успел заглянуть внутрь, потому что тут же бросился спасать красавицу. За ним помчались его приятели, орущие во всю глотку. Толпа отхлынула от паланкина, словно обезумевшая река, внезапно изменившая течение по властному велению какого-то бога.
— Уносим ноги, живо! — раздался голос Кастора, направившего толпу в другую сторону.
Не раздумывая, Аврелий поспешил за греком к дороге.
Когда они оказались уже недалеко от Форума, быстро, будто на крыльях, проскочив пол-Рима, никто не смог бы узнать благородного Публия Аврелия Стация, прокуратора Цезаря и римского сенатора, в грязном, встрепанном человеке, который вдруг остановился у преградившей дорогу большой толпы, словно устроившей митинг в этот ночной час.
— Что тут происходит? — спросил Аврелий у огромного детины, загородившего собой все.
— Преторианцы! Император посылает их защитить своего наемного убийцу, этого Стация, убившего Ниссу. А мы шли к его дому, чтобы отделать его по первое число! — с гневом объяснил громила.
— Сенатор Стаций, говоришь? — растерянно переспросил Аврелий. — Но это же честнейший человек, вне всякого подозрения…
— Кто, этот вор? — Лицо великана перекосилось от злости. — Ты что, не знаешь разве, почем продается олово, которое везут в Рим его суда? И зерно он везет, чтобы продавать подороже. Ему мало миллионов сестерциев, которые достались в наследство, так он богатеет еще и за счет бедняков… Весь Рим знает, что он извращенец. Идем с нами, сейчас он нам за все заплатит!
