Антон Кротков - Загадка о русском экспрессе
— Сядьте! И без глупостей… Кажется, я поспешил выпить с вами мировую.
Фабрикант плюхнулся обратно в кресло и почти с мольбой посмотрел на доктора. В ответ тот улыбнулся ему неопределенной улыбкой, ни злой, ни доброй, жестом руки предложив дождаться окончания следственного эксперимента. Вскоре вернулся унтер с кобурой. В ней действительно оказалась резервная обойма. При виде ее фабрикант опустил голову.
Доктор вытащил из пистолетной рукоятки обойму и без труда вогнал в нее запасную.
— Что вы на это скажете? — обратился он к владельцу кобуры.
После некоторой паузы Ретондов был вынужден признать:
— Да, это мой пистолет. Я всегда ношу его с собой. Вечерами я часто засиживаюсь допоздна в конторе и привык возвращаться домой пешком, чтобы освежить голову после долгого рабочего дня. Как вы понимаете, на ночных улицах всякое может случиться…
— Это понятно, господин Ретондов, — кивнул доктор. — Меня интересует, как пистолет оказался у Медникова?!
Фабрикант нервно передернул плечами:
— Откуда я знаю! — И оскорбленно: — Не считаете же вы, что это я подложил его господину репортеру!
— Я не следователь и не прокурор, чтобы утверждать, что преступник именно вы, — с сожалением пояснил доктор. — Но до тех пор, пока все не выяснится, мне придется принять определенные меры. Вы должны позволить обыскать себя. Мы должны удостовериться, что при вас нет другого оружия. Вам также придется до ближайшей станции находиться под арестом в отдельном купе. Но вы должны нас понять.
Подчиняясь такому решению, Ретондов позволил унтер-офицеру себя обыскать. Покорно склонив голову, он направился к выходу. Кто-то глядел ему вслед неприязненно, кто-то удивленно, а Князева — с сочувствием. Возле двери арестант остановился и с мольбой в глазах обернулся. Губы у него задрожали.
— Я понимаю, что пистолет — это серьезная улика, и теперь вы не поверите ни единому моему слову. И все-таки, Владимир Романович, Варвара Дмитриевна и вы, господа, прошу вас продолжить эксперимент. Под угрозой моя честь, репутация. Не лишайте меня даже призрачного шанса на оправдание.
Немного подумав, доктор согласился:
— Хорошо. Только предлагаю теперь каждому рассказывать мне не только о загаданном вами фанте, но также о том, как вы оказались в этом поезде и чем занимались в последнее время. Я также буду задавать свои вопросы и считать пульс рассказчика. Вина всегда сопровождается страхом и волнением. Если человеку есть что скрывать, то в результате сильного эмоционального напряжения частота пульса и кровенаполнение артерии обязательно резко изменятся. Мне уже приходилось по просьбе полиции подобным образом вычислять преступников.
Первым попросил его допросить таким образом фабрикант. Однако у него оказался удивительно ровный пульс для человека, подозреваемого в совершении убийства. Тем не менее, когда он вернулся на свое место, рядом с ним вновь встал унтер-офицер с револьвером в руке.
Следующим подвергнуться необычному допросу должен был летчик. Но тут все увидели, что он ведет себя как-то странно, не в силах скрыть свое волнение. Внезапно авиатор вдруг резко вскочил со своего места и бросился к Князевой. Приставив пистолет к виску певицы, летчик истерично заорал:
— Оружие на стол! Иначе я пристрелю ее!
Все произошло так неожиданно и стремительно, что никто не успел как-то среагировать.
Глава 18
Первым пришел в себя доктор, он постарался убедить находящихся в купе офицеров подчиниться требованию летчика и разоружиться. Доктор сделал это очень вовремя. По лицу курьера было видно, что он готов применить против преступника свой наган. Еще не зная, с кем он имеет дело, поручик чуть не погубил Князеву. С большим трудом доктору удалось уговорить его временно расстаться со своим револьвером и не подвергать угрозе драгоценную жизнь талантливой певицы. Остальные, в том числе Сергей, выполнили требование летчика почти сразу.
После этого пилот немного успокоился, и доктор смог вступить с ним в переговоры:
— Что вы намерены делать дальше? Учтите, на ближайшей станции поезд будут встречать жандармы. Вам все равно не уйти. Лучше сдайтесь добровольно, иначе вас убьют.
Летчик затравленно молчал, зыркая глазами по сторонам. Тогда доктор предложил:
— Лучше возьмите меня в заложники. Я имею высокий чин.
— Нет, — отрезал летчик. — Жизнь знаменитой певицы дороже вашей.
— Тогда чего же вам нужно?
— Пусть мне гарантируют, что меня не станут судить за убийство, которое я совершил в плену.
«Лжелетчик» поведал, что на самом деле он пленный австрийский солдат, русин по национальности.[17] До войны он несколько лет работал на заводах в Киеве и в Петербурге. Семь месяцев назад попал в плен. В плену над ним стала издеваться группа своих же пленных негодяев во главе с вахмистром. Они называли его «русской свиньей» и отняли все, что пленнику оставили великодушные конвоиры, даже отобрали особый паек от Красного Креста, который он получил.
— Я долго терпел от них унижения, — рассказывал лжелетчик. — Они регулярно избивали меня. Больше всех я ненавидел их главаря. Это был откормленный боров с круглой наглой мордой по фамилии Поппер. Было удивительно, как он попал в плен, ибо, по его собственным рассказам, служил по снабжению. Из-за таких воров мы голодали в окопах и даже на Рождество получали вместо полноценных подарков жалкие пять граммов мармелада и пять венгерских сигарет на брата. Однажды мое терпение кончилось. Нас загнали на ночевку в огромный амбар. Ночью я подкрался к своему спящему врагу и задушил его. Потом стал рыть подкоп под стену. Когда я выбрался наружу, то не увидел часовых. Наверное, они находились лишь у дверей барака.
Беглец шел целый день, страдая от ветра и дождя, а пуще всего от голода и жажды. Так он добрался до ближайшего города.
— Измученный и голодный, я чувствовал себя затравленным зверем. Я знал, что за совершенное преступление меня ждет военный трибунал. Поэтому, когда в конце улицы показался патруль, я юркнул в ближайшую открытую дверь. Это оказалась баня. Я пробрался в раздевальное отделение и увидел оставленную посетителями одежду. Ее никто не охранял. В помещении вообще никого не было за исключением немощного старика, который показался мне полуслепым. Я не привык красть и никогда прежде не брал чужого. Но поймите мое состояние! Я очень боялся, что никто не станет слушать оправданий и меня ждет расстрел или медленная, мучительная смерть на сибирской каторге. Поэтому я решил, что само провидение посылает мне шанс на спасение. Я хорошо знаю русский язык, а форма русского офицера делала меня непохожим на военнопленного.
В кожаной куртке моющегося летчика австриец нашел деньги и документы. Правда, он не знал, что ему делать дальше. Идя куда глаза глядят, он оказался на вокзале. Аппетитные запахи заманили голодного беглеца в буфет. Там какие-то офицеры пригласили его в свою компанию. Оказалось, что на фуражке, которую он взял, приколота эмблема авиационной эскадрильи, чьи летчики пользовались большим уважением в русской армии. Кто-то из офицеров спросил нового знакомого, куда он едет? Беглец ответил, что направляется в Питер, вспомнив свою недолгую работу на Путиловском заводе. А дальше «герой-авиатор», как по мановению волшебной палочки, оказался в превосходном купе поезда, следующего в столицу Российской империи.
— Если вы отпустите Варвару Дмитриевну, я обещаю ходатайствовать о справедливом рассмотрении вашего дела с учетом всех смягчающих вашу вину обстоятельств, — пообещал доктор. А так как австриец все еще с сомнением глядел на него, Ирманов веско добавил:
— У меня немало влиятельных знакомых в столице. К моему мнению непременно прислушаются.
Однако австриец продолжал недоверчиво смотреть на доктора и держать пистолет у виска заложницы.
— Мне нужны более веские гарантии, — наконец ответил он.
И тут всех изумил фабрикант.
— Молодец, что не веришь им, — похвалил он австрийца. — Им нужна певица, они забудут свои обещания, как только ты ее отпустишь. Здесь только я один твой истинный друг. Мне тоже грозит каторга. Мы сможем спастись, только объединившись.
После короткого размышления австриец позволил Ретондову взять пару револьверов со стола и встать рядом с собой. Но уже через мгновение оглушенный преступник лежал на полу. Фабрикант внезапно ударил его револьверной рукоятью по темечку, так что австрияк даже не вскрикнул, а молча рухнул на пол.
Князева, которой пришлось пережить двадцать тяжелых минут, принялась благодарить своего спасителя. Остальные тоже восхищались находчивостью фабриканта. Ретондов сдержанно улыбался, принимая похвалы. Видно было, что он ни на секунду не забывает о тяжелом подозрении, которое с него еще не снято. Как только потерявший сознание австриец зашевелился, фабрикант стал хлестать его по щекам, затем без церемоний выплеснул в лицо кувшин с водой.
