Елена Толстая - Фартовый человек
– Да ни у кого… – Варшулевич вдруг сменил манеру, заговорил плачуще: – Пристали к честному человеку! Чека сокращали, стольких кадров на улицу выкинули. Что я, виноватый? У меня, может, происхождение подкачало, что я при трактире вырос, а меня разве спрашивали, при ком мне вырасти? Дядя Мокий кормил – и ладно. А может, он и вовсе не родной мне дядя? Теперь кто разберет? А они – «сокращение штатов».
– Вы работали во Пскове, в ЧК, и были сокращены? – уточнил Иван Васильевич.
– Я и говорю.
– Где вы взяли соболей?
– Каких соболей?
– Вот этих. – Иван Васильевич показал на шкурку, свисавшую с края тумбочки. – Где вы их взяли?
– А вы их где взяли? – спросил Варшулевич, засверкав глазами. – Сами к вам прибежали?
– Они нам позвонили по телефону, – сказал Иван Васильевич. – Из мехового магазина «Шубы Сандукеева».
Варшулевич молчал.
Дзюба опять с хрустом почесал голову, потом затрещал пальцами рук, потом потянулся и крякнул. Кожаная куртка Дзюбы дьявольски скрипела.
Варшулевич сказал:
– Я дал несколько шкурок своему старому приятелю по фамилии Игнатьев. Это он звонил?
– Нет, – ответил Иван Васильевич. – Позвольте, я обрисую вам ситуацию. В начале марта сего года на квартиру гражданина Богачева, известного в городе меховщика, человека весьма богатого, был совершен грабительский налет. Во время налета у Богачева было похищено мехов на сумму приблизительно в двадцать миллиардов. Налетчикам удалось скрыться.
– Ну да, ходили слухи, – протянул Варшулевич. – Кажется, даже в газете писали.
– Богачев, конечно, буржуй, – продолжал Иван Васильевич, – и вроде бы не должен иметь права на наше пролетарское сочувствие, однако ж он не то позабыл об этом, не то обнаглел свыше всякой меры и явился в УГРО с жалобой.
– Ну надо же, – сказал Варшулевич.
– Да, вообразите себе, гражданин Варшулевич, такой вот казус случился. Пришел к нам гражданин Богачев с жалобой и попросил отыскать меха. Нам, разумеется, очень не хотелось этого делать. Но, чтобы занять молодых сотрудников (а то они, знаете ли, очень много думают о женщинах), мы все же приняли решение и направили их ко всем петроградским меховщикам с заданием: рассказать всем и каждому о несчастье, которое постигло гражданина Богачева.
Товарищ Дзюба закурил, наполнив комнату удушливым запахом дрянной махорки. Ему абсолютно не интересен был рассказ Ивана Васильевича. Товарищ Дзюба и так знал, как дело было.
– Поэтому как только в магазине «Шубы Сандукеева» возникли граждане Игнатьев и Крылов с соболями неизвестного происхождения, – продолжал Иван Васильевич, – к нам поступил звонок. Последовало вполне закономерное задержание. Игнатьев назвал вас. А вы кого назовете? Учтите, Варшулевич, если вы не назовете никого, мы арестуем вас как налетчика, а это означает совершенно другой приговор.
– Можно подумать, за спекуляцию меня по голове погладят, – буркнул Варшулевич.
– Желаете расстрела? – спросил Иван Васильевич. И слегка повысил голос: – Откуда взяли соболей?
– Ленька Пантелеев дал, – сдался Варшулевич.
– Ленька Пантелеев? – переспросил Иван Васильевич с недоумением. – Кто такой Ленька Пантелеев?
* * *В пивной «Бомбей» Юлию показали Леньку Пантелеева. Перед Ленькой стоял стакан с мутноватой жидкостью, но Ленька не пил. Зато пил второй человек, с ним бывший. Пил и с каждым глотком делался все трезвее. Время от времени он что-то говорил, а Ленька молча слушал.
Ленька выглядел как обыкновенный рабочий, и сосредоточенность его была как у рабочего, привыкшего внимательно следить за появлением на свет какой-нибудь детали из станка или, скажем, новой подметки из-под ножа. Заметив, что Юлий его рассматривает, Ленька кивнул ему, чтобы подошел.
Юлий приблизился, ощущая, как ладони у него становятся липкими.
– Меня искал? – поинтересовался Ленька.
– Если ты Пантелеев, то тебя, – не стал отпираться Юлий.
– Предположим, я Пантелеев. – Ленька рассматривал Юлия приветливо, даже весело. – А ты кто?
– Юлий Служка.
– Вот и познакомились, – вставил Ленькин спутник.
– Пить будешь? – спросил у Юлия Ленька.
– Не сегодня, – ответил Юлий.
– Дело твое, – беззлобно согласился Ленька. – Садись, посиди с нами просто так, всухую.
Юлий настороженно уселся.
– Ты с откуда? – продолжал расспросы Ленька.
– С Сортировочной, – представился Юлий.
– А ты не слишком хорош для Сортировочной? – чуть удивился Ленька.
– Оттуда не жаловались, – отозвался Юлий.
Ему, пожалуй, и хотелось бы сейчас выпить, но хотение это было исключительно рассудочное. Когда же мысль об алкоголе достигала телесного воспоминания, Юлия охватывала настоящая жуть.
Второй человек, бывший при Леньке, жестом показал, чтобы принесли еще стакан, проглотил плескавшуюся в нем жидкость и стал смотреть на Юлия так, словно в мыслях перебирал пальцами все его кишки.
– Ты, Корявый, сходи проветрись, – обратился к нему Ленька. – Заодно погляди там по сторонам, нет ли поблизости кого лишнего.
– Я один сюда пришел! – возмутился Юлий.
Ленька не обратил на это ни малейшего внимания. Корявый поднялся и вышел, огибая по дороге встречных людей и острые углы с завидной, практически невозможной гибкостью.
– Ну, поговорим. – Ленька повернулся к Юлию. – Ты зачем меня искал?
– Хочу кой-что спросить.
– Спрашивай, – позволил Ленька.
– Знаешь такого человека – Белова по фамилии?
– Ты меня для этого искал? – Вот теперь Ленька, кажется, удивился.
Юлий слегка покраснел.
– Возможно… а что, нельзя было? Ты мне заранее тогда скажи, что можно, а чего нельзя, а то ведь я никого обижать не хочу. Я человек мирный.
– Да я разве тебе учительница – объяснять, что можно, что нельзя… Ты уже взрослый, сам должен догадываться.
– Давай так примем, что я недогадливый, – предложил Юлий.
– Недогадливый ты далеко не уйдешь, – предупредил Ленька.
– Мне далеко и не надо.
– Что тебе до Белова? – прямо спросил Ленька.
– У Белова были какие-то дела на Сортировочной, – сказал Юлий.
– Может, и были, – ответил Ленька. – Тебе что до этого?
Юлий пожал плечами:
– Положим, меня эти дела зацепили.
– Сильно зацепили? – Ленька, казалось, забавлялся.
– Краем…
– Ты разбираться, что ли, пришел? – Ленька веселился все больше.
– Нет, – сказал Юлий хмуро, – я только хотел спросить, зачем это было.
– Зачем – что?
– Зачем он старуху Валидову убил.
– Если убил, значит, и причина была. Спросил бы лучше его самого. Или боишься? – Ленька посмотрел на Юлия в упор. – У Белова большой авторитет, вот ты и боишься, да? А меня ты вовсе не боишься. Думаешь, со мной можно запросто?
– Белова здесь нет, а ты есть, – возразил Юлий. – Если он действительно с тобой в банде, то тебе об этом что-нибудь да известно.
– Откровенные разговоры ведешь, – предупредил Ленька.
Юлий ответил с хорошо рассчитанным простодушием:
– А что еще мне остается? Ты, Пантелеев, знаешь, ведь я до сих пор на Сортировочной числюсь. Могу и на работу туда вернуться, если надо.
– Надо? – Ленька удивился. – Кому это может быть надо?
– Например, тебе.
Ленька облокотился на стол, выдвинул вперед плечи и вдруг показался Юлию лет на десять старше: отяжелевшим, с обвислыми морщинами у рта. Впрочем, длилось странное видение только миг и могло означать лишь одно: Ленька обладал самой обыкновенной внешностью и стареть будет предсказуемо.
– Мне? – удивленно переспросил Ленька.
– Ищу сейчас, куда прибиться, – ответил Юлий.
– Неужто ты хлам какой-нибудь, чтобы тебя прибивало к любому берегу? – продолжал спрашивать Ленька.
Юлий решил уйти от скользкой темы:
– Разве у тебя не будет еще дел на Сортировочной?
– Будут – позову да скажу, а пока – никаких.
Ленька неприязненно отодвинулся от Юлия, мельком глянул на человечка с прилизанным пробором на голове и фартуком на вихлявых бедрах. Тот как-то по-особенному нагнул голову и скоро принес стакан чая. На поверхности чая плавали тонюсенькие веточки какого-то растения, возможно брусники.
В единый миг Юлию сделалось грустно, невыразимо грустно. Не захотел Ленька Пантелеев иметь с ним никаких дел, презрел все намеки, и остался Юлий наедине со следователем Иваном Васильевичем. Последняя кривая дорожка была теперь навсегда для него отрезана. Юлий прежде и не знал, какая это тоска, когда из всех возможных в мире путей остается у тебя только один – и так уже до конца дней.
– Ступай-ка ты отсюда, Юлий Служка, – негромко приказал Пантелеев. – Нечего тебе возле меня делать. И к Белову никогда не подходи. Замечу где поблизости – шею тебе на сторону отверну. Ты никто, был никем – никем и оставайся. А теперь уходи, понял?
– Понял, – сказал Юлий и побрел к выходу.
Он не видел, как незаметный человек лет сорока, востроносый, с темными усами и небольшими глазами, скромный такой, подобрался к Леньке и, устроившись сбоку, так и впился взглядом в спину уходящему Юлию.
