ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ
Он сидел на своем месте в торце стола в маршальском, расстегнутом на несколько пуговиц кителе, и было видно, как взмокла от пота нательная рубаха. Сидевший слева Берия встал и принес Сталину тарелку щей, тот поблагодарил кивком, но съел только пару ложек.
Поднялся Кузнецов.
– Товарищи! Разрешите и мне слово сказать.
Все налили. Берия налил Сталину треть рюмки, но Сталин задержал руку Берии, требуя налить полную. Берия налил и посмотрел на Молотова взглядом «что я могу поделать?». Молотов в ответ сделал расстроенное движение головой.
Кузнецов продолжил.
– Мы с товарищем Вознесенским и товарищем Попковым присутствовали при вскрытии тела товарища Жданова.
Мы докладывали Политбюро… Такое сердце! Такого большевика! Сгорел в борьбе за коммунизм, как Данко. Он был нам больше чем учитель, товарищ Жданов для нас, ленинградцев, был вторым отцом, он… – Кузнецов всхлипывает,- …извините – не могу говорить.
В это время за Кузнецовым искоса с интересом наблюдал Хрущев, а Сталин приподнял вверх рюмку и выпил до дна. Все последовали его примеру.
После поминок гости расходились, прощаясь со стоящим в коридоре и слегка покачивающимся Сталиным. Последними прощались Берия и Молотов.
– Коба, ложись отдыхать, сегодня был тяжелый день, – попросил Молотов.
– Рано еще. Цветы вот надо полить, жара стоит…
Берия и Молотов вышли и спустились по ступенькам.
Вдруг Берия остановился и повернулся лицом к ветерку.
– А ветер-то к вечеру холодный! – заметил он.
Молотов тоже остановился и, почувствовав на лице температуру ветра, понял, о чем подумал Берия. Он повернулся и снова вошел в дом.. Сидевший в прихожей телохранитель встал и как бы невзначай закрыл собою проход.
– Товарищ?.. – спросил Молотов.
– Старостин, – отрекомендовался телохранитель.
– Товарищ Старостин, товарищ Сталин сейчас разгорячен и вспотел, а на улице начался холодный ветер. Если товарищ Сталин захочет пойти на улицу цветы поливать, то вы его не пускайте.
– Слушаюсь, товарищ Молотов! – ответил растерявшийся Старостин За его спиной в коридоре появилась Матрена, вынесшая из столовой поднос с грязной посудой.- Сам пьет! Ей-ей, я его таким никогда не видела, – сообщила она с круглыми глазами Старостину.
Тот растерялся еще больше. Вышел на крыльцо, тревожно подставил ветру лицо, зашел в дом и запер на ключ входную дверь. Вынул ключ из двери и обшарил взглядом прихожую в поисках места, куда его спрятать, затем сунул в карман, сел, снова встал, вставил ключ в скважину и с усилием заклинил его в замке поворотом до отказа. Снова сел на свой стул. В прихожую, покачиваясь, вошел Сталин в расстегнутом кителе, Старостин встал и спиной заслонил входную дверь.
– Товарищ, Сталин, вам нельзя на улицу, простудитесь.
– Отойдите от двери! – скомандовал Сталин.
– Товарищ Сталин, ну нельзя вам… – взмолился Старостин.
– Отойдите!!
Старостин отошел, Сталин, пошатываясь, подошел к двери и попытался ее открыть, затем некоторое время безуспешно пробовал повернуть ключ в замке.
– Откройте! – скомандовал он.
– Не буду!
– Откройте!!
– Не буду!
– Завтра передайте Власику – вы у меня больше не служите!
– Слушаюсь, товарищ Сталин!
Сталин повернулся и, пошатываясь, ушел внутрь дома.
Утром следующего дня Сталин встал довольно рано, и Старостин, который уже собрал вещи, по шуму воды в ванной догадался, что Сталин уже умылся и ему можно предлагать завтрак. Он тут же сообщил об этом Бутусовой.
Когда Матрена внесла завтрак, Сталин уже сидел за рабочим столом и работал с документами. На столе между бумагами стояли пустая бутылка «Боржоми» и стакан.
– Доброе утро, товарищ Сталин!
– Доброе утро, Матрена!- Товарищ Сталин, уберите тут бумаги, я поднос поставлю.
– И после того, как Сталин освободил от бумаг угол стола, Бутусова поставила поднос и сообщила: – Тут вот кислое молочко, холодненькое.
Сталин залпом отпил половину стакана, вытер губы салфеткой:
– Вкусно!
– А у нас и рассол есть огуречный… – Но, увидев вопросительный взгляд Сталина, Матрена тут же быстро поправилась:
– Это я так сказала.
– Спасибо, не надо. Матрена, позови Старостина.
– Сейчас, – горестно пообещала Матрена, жалевшая и Старостина и надеявшаяся, что Сталин про вчерашнее забудет.
Вошел Старостин.
– Доброе утро, товарищ Сталин.
– Здравствуйте, товарищ Старостин, – ответил Сталин, не отрывая взгляда от документа. – О чем вчера говорили – забудьте! Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и выходите на службу.
– Уже забыл, товарищ Сталин!
Глава 6
ПОПЫТКА РАЗВАЛА СССР. ОБ УДОВОЛЬСТВИИ
В апреле 1948 года Берия сообщил на Политбюро текущее состояние дел в атомном проекте и предложил поощрить наградами тех, кто уже особенно отличился. Сталин неожиданно вспомнил.
– Вы говорили, товарищ Берия, что организовали соревнование между конструкторами, создающими диффузионные машины. Ну, и кто же победил? На чьих машинах мы будем получать уран-235?
– На машинах Горьковского машиностроительного марки ЛБ конструктора Савина, – ответил Берия.
– Этот молодой конструктор победил таки ленинградцев?
Вот молодец! И наука с этим согласна?
– Абсолютно. Члены комиссии едины: нужно строить и ставить диффузионные машины ЛБ Горьковского машиностроительного завода.
– Но вы Савина предупредите – предостерег Сталин, – пусть не успокаивается. Ленинградцы – народ смышленый и самолюбивый. И они сейчас обозлены неудачей, значит, будут брать реванш.
После этого Сталин вдруг задумался и перевел разговор в русло не по повестке заседания Политбюро, которое, как сказано выше, к тому времени хозяйственными вопросами уже и не занималось.
– Полгода назад мы отменили карточную систему, – начал Сталин,- ежегодно 1 апреля будем снижать цены.
Особое внимание нами будет обращено на расширение производства предметов широкого потребления, на поднятие жизненного уровня трудящихся путем последовательного снижения цен на все товары, для чего нам нужны подготовленные кадры и новые технические идеи. Следовательно, мы обязаны налечь на широкое строительство всякого рода учебных и научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы, – Сталин снова сделал паузу, собираясь с мыслями.
– Наши университеты после революции прошли три периода. В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.
Затем, с развитием хозяйства и торговли, потребовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов.
Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.
Сейчас, наоборот, у нас слишком много университетов.
Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.
Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы, и не зная практики.
Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик, но и без практики теория мертва. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, конечно, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.
Но в чем наша беда. В университеты стремятся выпускники школ, дети высокопоставленных родителей, многие из которых поступают в них, чтобы не стоять у станка, чтобы не заниматься производительным трудом. Хотим мы этого или нет, но университеты формируют нам и проклятую касту, ненавидящую труд.
В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения. Вот этим людям нужно дать теоретические знания, а они в университеты не спешат. Почему? У них уже есть семьи, где им жить с семьей при университете?
Вот этот вопрос нам тоже нужно решить, и Москва должна показать пример в этом.
Что у нас запроектировано для строительства на Воробьевых горах? – спросил Сталин, глядя на Кагановича, который начинал реконструкцию Москвы, и с тех пор всегда ею интересовался.
– Комплекс высотных жилых зданий, – подумав, ответил Каганович.
– Давайте возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10-12, а в 20 этажей, или еще выше, чтобы университет был виден всей Москве. Строить поручим министру промышленного строительства Комаровскому.
