Дэвид Дикинсон - Покушение на шедевр
Усевшись в поезд на Стратфордском вокзале, он опять вспомнил об Уильяме Маккракене. Пайпер уже намекнул, что ему может достаться очередной лакомый кусочек. Как обрадуется Маккракен, как благодарен он будет своему новому другу, когда этот кусочек поднесут к самому его носу!
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт снова отправился в Берлингтон-Хаус. Сэр Фредерик Ламберт, председатель Королевской академии, выглядел немного лучше, чем в прошлый раз, хотя под глазами у него по-прежнему темнели мешки. Пауэрскорт заметил, что полотно, на котором Ламберт собственноручно изобразил Дидону, готовящуюся взойти на костер, исчезло со стены. Видимо, пламя уже пожрало царицу. Теперь ее место заняла другая картина, довольно печальная: Ариадна в окружении своих служанок на берегу Наксоса. На всех были следы бурно проведенной ночи — листья и прутики, прицепившиеся к их скудному одеянию, пятна вина, а может, крови, цвет которых менялся от багряного до густо-черного. Среди деревьев прятался Дионис с виноградной гроздью в волосах; он похотливо ухмылялся, глядя на новообращенных. На холме позади него рыл землю копытом одинокий бык — должно быть, напоминание о Минотавре, оставленном Ариадной на Крите. Еще выше по склону мирно паслось стадо овец. Прикрыв глаза окровавленной рукой, Ариадна грустно смотрела вдаль. А по темно-синим волнам Эгейского моря летел в Афины корабль с черными парусами: возлюбленный Ариадны, Тесей, покинул ее, оставив на острове.
— Сэр Фредерик, — сказал Пауэрскорт, — я много думал об умершем Кристофере Монтегю.
Сэр Фредерик склонил голову, точно они оба присутствовали на поминальной службе.
— Насколько губительной оказалась бы его статья для фирмы Декурси и Пайпера? Она могла разорить их?
— Ну… — протянул сэр Фредерик, и его тело сотряс приступ кашля. — Простите. Статья вызвала бы большой шум. Пожалуй, они могли бы и разориться — тут все зависит от финансового состояния фирмы, ее резервов и прочего. Во всяком случае, покупателей они потеряли бы немало. Впрочем, такой удар можно и перенести…
— А как насчет репутации самого Монтегю? — продолжал Пауэрскорт. — Стал бы он главным авторитетом в том, что касается венецианской живописи, — я имею в виду определение ее подлинности?
Новый приступ кашля помешал Ламберту ответить сразу. Он вынул из ящика стола чистый носовой платок и вытер губы. Пауэрскорт заметил, что после этого на платке появились пятнышки крови. Неужели земной срок председателя Королевской академии подходит к концу?
— Да. Он, безусловно, стал бы ведущим специалистом в этой сфере.
— И сколько же он мог бы брать за свои услуги по выявлению подделок, сэр Фредерик? Пожалуй, его экспертиза могла бы увеличить стоимость картины не на один десяток тысяч? И еще один очень важный вопрос, — Пауэрскорт пытался сделать их разговор как можно более коротким, — чье место Монтегю занял бы в результате всей этой истории?
Сэр Фредерик грустно посмотрел на него. Он снова закашлялся, на сей раз уже не так мучительно, и в его руке, точно по волшебству, появился очередной платок. Интересно, подумал Пауэрскорт, сколько платков ему приходится приносить с собой ежедневно? Дюжину? Две?
— Когда я стал председателем этой организации, лорд Пауэрскорт, я попытался установить строгий порядок проверки картин на подлинность. Я хотел вывести эти дела из-под покрова алчности и тайны, под которым они пребывали так долго. Но у меня ничего не получилось. Никто из заинтересованных лиц не пошел мне навстречу.
Сэр Фредерик устремил печальный взгляд на изображение покинутой Ариадны. Древние герои не признавали никаких правил поведения — они смело шагали по просторам античного мира.
— Главную проблему, Пауэрскорт, представляют те, кого можно назвать «кротами». Допустим, вы специалист по итальянской живописи, работающий в Лувре. Люди обращаются к вам, чтобы проверить подлинность своих картин. Вы признанный авторитет по этим вопросам. Что ж, пока все хорошо. А теперь ответьте, что будет, если специалист находится на содержании у продавца картины? Тогда вы больше не можете считаться бесстрастным судьей. Вы заинтересованы в том, чтобы картина была куплена, поскольку вам обещан процент от ее продажной стоимости. Итак, вы уже не посторонний — у вас своя выгода, хотя об этом никто не знает. Да оно и понятно — ведь если бы покупатель знал, что продавец вам платит, ваша экспертиза потеряла бы всякую ценность! Самый большой процент, о котором я слышал — правда, это только слухи, — составлял четверть от окончательной цены картины. Может показаться — слишком много, но не забывайте: на долю продавца остаются целых три четверти. Я уверен, что это повлекло за собой общий рост цен на рынке произведений искусства.
Сэр Фредерик снова сделал паузу. Пауэрскорт понимал, что гордому старику вряд ли придутся по вкусу открытые проявления жалости.
— Должно быть, в Англии немало людей, которые потеряли бы деньги, останься Монтегю в живых. Он стал бы главным специалистом по итальянской живописи в нашей стране. В результате кое-кто понес бы убытки. Говорят, в Национальной галерее есть парочка практикующих специалистов по этой части. А еще можно поехать в Германию. По какой-то загадочной причине, лорд Пауэрскорт, люди считают последним словом именно немецкую экспертизу — там якобы никогда не ошибаются. Если б они только знали…
По его изможденному лицу скользнула тень улыбки.
— В Берлине живет один профессор — он уже в летах, — начал сэр Фредерик. Со времени своего первого визита Пауэрскорт помнил, как любит старик рассказывать всякие истории. — Жена у него померла… Так вот, когда речь заходит о том, что подлинно, а что нет, мнение профессора считается не подлежащим критике, как папская булла. И одна из берлинских фирм, занимающихся торговлей произведениями искусства — самая крупная и известная, заметьте, — содержит в своем штате двух очень обаятельных девушек, у которых есть лишь одна обязанность. Эти девицы не способны не то что составить каталог — они и писать-то не умеют и даже говорят с трудом. Но иногда либо той, либо другой вручают аккуратно составленное свидетельство о подлинности картины, где не хватает только подписи, и отправляют девицу к профессору. Бог знает, что там происходит, но это всегда срабатывает. Если блондинка терпит неудачу, тогда брюнетка добивается своего. Вместе они представляют собой нечто вроде Сциллы и Харибды прусского мира искусства.
Такой уж народ торговцы, и немецкие ничем не отличаются от наших — ради своей выгоды они готовы на все.
Старик улыбнулся, видимо представив себе неотразимых фрейлейн с Унтер-ден-Линден. Любопытно, подумал Пауэрскорт, практикуется ли здесь, в Лондоне, что-нибудь подобное?
— Однако, сэр Фредерик, мы оба знаем, что эта статья так и не появилась в печати. Выставка работает по-прежнему. Картины, возможно, до сих пор продаются. Выходит, кто-то получил от гибели Кристофера Монтегю то, что хотел?
— Конечно, вы правы, лорд Пауэрскорт. Думаю, эти соображения принесут вам большую пользу при расследовании.
— И еще один вопрос, самый последний. Мы с вами обсуждали американцев, которые сгрудились здесь, как овцы на вашей картине, чтобы стать легкой добычей для жадных и нечистоплотных дельцов. Как вы считаете, их нужно предупредить о том, что они скупают фальшивки?
Сэр Фредерик Ламберт в очередной раз зашелся в кашле.
— Проклятые врачи, — пробормотал он. — Обещали, что новое лекарство поможет справиться с этими приступами… Ни черта оно не действует. Простите. — Откуда-то вынырнул свежий платок. Прежде чем он снова исчез из виду, Пауэрскорт успел заметить, что крови на нем больше, чем на предыдущем. — Я писал своему коллеге в Нью-Йорке, лорд Пауэрскорт, — предупреждал об опасностях, грозящих его соотечественникам. Но он почему-то не счел нужным ответить. Не знаю, имеет ли смысл предупреждать их по другим каналам — деловым или политическим… Вам эти области наверняка знакомы лучше, чем мне.
Внезапно сэр Фредерик показался Пауэрскорту совсем бледным и слабым. Ему бы сейчас домой, в постель, невольно подумал он.
— Пожалуйста, выслушайте меня, лорд Пауэрскорт, и поверьте на слово. Я знаю, что болен. И прошу извинить меня за этот кашель. Но я не против того, чтобы вы приходили сюда и задавали вопросы. Мне не меньше вашего хочется передать убийцу Кристофера Монтегю в руки правосудия. Даже на смертном одре я не откажусь говорить с вами по этому поводу. Приходите и спрашивайте, когда вам будет угодно.
В сотне с лишним миль к северо-западу от Берлингтон-Хауса главный хранитель живописи Возрождения в Национальной галерее решил, что время настало. Шел четвертый час пополудни. Родерик Джонстон провел уже три дня в доме (и в обществе) Джеймса Хэммонд-Берка, владельца уорикширского Траскотт-парка. Вчера он закончил перепись картин, составляющих ядро коллекции. Позавчерашний день ушел у него на осмотр дворовых построек и чердаков — он до вечера лазил через пыльные люки на еще более пыльные стропила в поисках заброшенных картин. Теперь все они лежали на верхнем этаже, в его комнате с окнами на реку и олений заповедник. Сверху доносились крики рабочих, ремонтирующих крышу Траскотт-парка.
