Александр Арсаньев - Продолжение путешествия
«Дедушка Павла Синицына в бытность свою адъютантом чуть ли не самого Багратиона однажды должен был привезти ему секретное донесение из штаба, но, к несчастью, оказался на занятой французами территории.
Чтобы важный документ не попал им в руки, он переоделся странствующим монахом. На эту мысль его навела икона, которую подарил ему какой-то старичок, у которого он прятался всего одну ночь. Икона эта была старинная, староверческая, к тому же с секретом. Она раскрывалась наподобие книги, и туда можно было при желании спрятать довольно толстый пакет.
Старичок, оказавшийся патриотом, сам предложил эту икону деду Синицына, и тот под видом монаха с иконой в руках прошел через всю занятую неприятелем территорию и благополучно добрался до своего полка. И всю жизнь почитал эту икону за чудотворную, поскольку она не только помогла сохранить ему жизнь, но и позволила выполнить задание, за которое он был повышен в звании и получил первый орден. А крестик, служивший ключом к потайному замку, всю жизнь носил сам, а перед смертью – передал внуку. На счастье.
За точность деталей не ручаюсь. Может быть, я что-то перепутала. Но слышала я эту историю давно и посчитала ее…»
И так далее. Вот такая история. Честно говоря, мне она кажется не совсем правдоподобной и почти анекдотической. Да и сама тетушка, как видно из дневника, ей не очень доверяла. Но ее собеседникам она таковой не показалась. И они восприняли ее на полном серьезе… Однако, я, кажется, снова увлекся. Поэтому с почтением спешу передать слово уважаемому автору.
– Вы думаете, что Алсуфьева интересовала эта икона, вернее, ее содержимое? – спросила меня Ксения Георгиевна. – Что же такое важное мог прятать в ней Павел?
– Одно знаю наверняка, – ответила я, – то, что там лежит, в одинаковой мере интересовало как Люси, так и Алсуфьева.
– Похоже, это действительно так, – согласился Петр. – Но что им мешало раскурочить эту икону и безо всякого ключа достать ее содержимое? – спросил он чуть позже. – Не думаю, что богобоязненность.
– Этого я тоже не знаю, – призналась я. – Так же, как и того, сохранилась ли эта икона до наших дней. О ней Павел нам тогда ничего не сказал. Так что, где она находится теперь – я не знаю. Тем более, что не видела ее никогда в жизни.
– А может быть… – нерешительно начала Ксения Георгиевна.
– О чем вы подумали? – постаралась я ее ободрить, потому что ей в голову в последнее время приходили удивительно интересные мысли, и я уже боялась лишиться хотя бы одной из них.
– Не знаю, – неуверенно продолжила она, может быть, я ошибаюсь, но не завещание ли там было? Во всяком случае, ничего другого мне в голову не приходит, – поспешила откреститься она от своего предположения.
– А что? Пожалуй, в этом есть рациональное зерно, – задумчиво протянул Петр. А разве завещание до сих пор не найдено?
– Насколько я понимаю – нет, – ответила ему я, поскольку до последнего времени это было действительно так. – Но я могу понять, каким образом это могло интересовать Люси. Но Алсуфьева…
Мы некоторое время обсуждали эту проблему, и не могли найти ответа на этот вопрос, пока Петр не высказал совершенно невероятной гипотезы:
– А что, если Синицын завещал все свое состояние вам, Екатерина Алексеевна? – спросил он.
– Мне? – удивилась я. – Но, позвольте, с какой стати?
– А подумайте сами, – остановил он меня. – Кроме Люси и Личарды у него на белом свете никого не было. Но допустим на одно мгновенье, что произошедшая трагедия имела причиной крупную ссору. Между Павлом и его милыми родственничками. И он переписывает завещание на имя… вашего мужа. Они же были лучшими друзьями, если я правильно понимаю?
– Да, но…
– Кстати, – хлопнул он в ладоши, – это было бы весьма любопытно для Алсуфьева. По его логике – это было бы веской причиной для того, чтобы вы желали Павлу смерти. И найди он такое завещание – он бы сильно порадовался. А Люси в этом случае… – он замолчал, пораженный новой идеей, – она же убила своего отца по единственной причине…
– По какой?
– Чтобы уничтожить его завещание, – как нечто само собой разумеющееся, заявил он. – А без оного – все досталось бы ей, как единственной прямой наследнице. Ведь кроме нее, как мы выяснили, у Павла Семеновича никого из родственников не осталось, дедушка Личарда постарался…
Самое удивительное, что весь этот разговор не помешал нам съесть все приготовленное кухаркой Ксении Георгиевны, а уж сколько мы выпили кофе – невозможно сосчитать.
А поскольку к моменту последней фразы Петра обед этот подошел к концу – давайте на этом закончим и посвященную ему главу. Во всяком случае, в этом будет определенная логика.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как бы то ни было, но мы с Петром Анатольевичем решили хотя бы попытаться разыскать эту загадочную икону. И для этого покинули гостеприимный дом Ксении Георгиевны, дав ей клятвенное обещание вновь появиться у нее в ближайшее время при первой же возможности.
Ксения Георгиевна предоставила нам свою карету, и мы отправились на ней в сторону Куницына.
Появляться там открыто нам было довольно рискованно. Можно себе представить, что бы произошло, нарвись мы там на людей Алсуфьева. Поэтому, скорее всего, под впечатлением моего рассказа о дедушке Павла Синицына, Петру Анатольевичу пришла весьма интересная идея – снова переодеться до неузнаваемости. Мне уже была известна его способность к карнавальным метаморфозам, но на этот раз он превзошел сам себя, вырядившись даже не монахом, а монашкой. У Ксении Георгиевны нашлись пара монашеских одеяний, таким образом через час с небольшим мы уже ехали по довольно приличной дороге на карете, хотя и в довольно странном для нас обличье.
– Я так и не понял, откуда у Ксении Георгиевны монашеское платье, – разглядывая себя в зеркальце, спросил меня Петр Анатольевич через некоторое время. – Она что – решила остаток жизни провести в монастыре и заранее приготовила себе гардероб?
– Вы разве не слышали, – ответила ему я, – она же объяснила, что собиралась подарить их своим странницам, которые должны были объявиться у нее еще на Пасху. Обычно они приходят к ней ранней весной, но в этом году что-то припозднились. Так что, можно сказать, нам повезло.
И это действительно было так. Монашеское одеяние как будто создано для того чтобы изменить человека до неузнаваемости. Насколько мы могли судить, даже у нашего возницы ни на минуту не возникло сомнений в том, что он везет не странствующих монахинь, а скрывающихся от полиции лиц. Хотя он не только находился с нами лицом к лицу, но даже помогал усаживаться в карету. А если бы ему сказали, что одна из его пассажирок вообще мужчина, думаю – он принял бы эти слова за шутку.
Я и сама верила в это с трудом, сидя рядом с миловидной розовощекой девицей, кокетливо (может быть, даже слишком кокетливо для монашки) разглядывающей в зеркальце свое отражение и болтающей без умолку.
– Наверняка эта икона должна быть где-то там, – уверенно говорила «она», имея в виду дом Павла Семеновича в Синицыне. – Вспомните, вы же провели там два дня.
– Поверьте, сестра, мне тогда было совершенно не до икон.
И, кстати, что это у вас с голосом, охрипли нешто?
Петр Анатольевич, переодевшись, попробовал сменить тембр своего типично мужского голоса, и, надо сказать, у него это неплохо получилось. Но иной раз забывался, и тогда контраст между его внешностью и звуками, что он издавал, был совершенно разительный.
– Холодного молочка выпила, – самым невинным и тоненьким голоском ответил он, – должно простудилась.
Это было настолько уморительно, что я не выдержала и рассмеялась во весь голос. Петр осуждающе посмотрел на меня и кивнул в сторону кучера.
– Надо быть осторожнее, сестра. Нам не пристало уподобляться мирским девицам и хохотать до упаду, иначе вынуждена буду сообщить о вашем предосудительном поведении матери-настоятельнице, и она наложит на вас епитимью.
– И не говорите, сестра, – перекрестилась я, – а то и вовсе предаст анафеме.
И мы едва сдержали себя, чтобы снова не расхохотаться.
Уже по этому вы можете судить о нашем тогдашнем настроении. Что поделаешь, мы были молоды, здоровы и потребность в присущих этому возрасту развлечениях и эмоциях – нет-нет, да и давала себя знать. Кроме того, мы явно засиделись в четырех стенах, и ощущение свободы и, тем более, быстрого и довольно комфортного передвижения сильно улучшило нам и без того неплохое к тому моменту настроение.
«А, может быть, я действительно авантюристка? – думала я, глядя в окно и размышляя на эту тему. – И мне действительно нравится время от времени пребывать в состоянии опасности и искать на свою голову приключений? Недаром же мне постоянно твердит об этом Шурочка? А лучшей подруге – как ни крути – видней».
Ксения Георгиевна основательно снабдила нас в дорогу разносолами, так что наши грядущие трапезы обещали быть далеко не монастырскими. Она даже, подмигнув Петру, положила ему в котомку бутылочку своей знаменитой настойки, за что «сестра Манефа», как Петр тут же назвал себя, обещала молиться денно и нощно за рабу божью Ксению.
