Том Харпер - Рыцари креста
Я не обратил внимания ни на него, ни на сердитый взгляд Анны.
— Кто твоя госпожа?
— Ее зовут Сарой. Ты должен пойти к ней один, — добавил он, заметив, что Анна и Сигурд поднимаются на ноги.
Мальчишка быстро вел меня через лагерь к реке. Многие из тех, кто сопровождал армию, уже разбежались, и расстояния между кострами стали заметно больше. Время от времени мой провожатый совершенно исчезал из виду, растворяясь в ночи, словно дымка, однако каждый раз я вновь находил его взглядом и устремлялся вслед за ним. Заметив у реки светлое пятно, я решил, что он остановился, и решил его нагнать.
— Деметрий Аскиат! Ты ответил на мой зов. Или, может, это я вняла твоему зову.
Я остановился как вкопанный. Куда подевался мальчишка, я так и не понял, но светлое пятно оказалось женщиной со спокойным и благозвучным низким голосом. Сколько я ни вглядывался во тьму, я мог разглядеть только ее белое платье.
— Ты — Сара?
Она тихо рассмеялась — или это волна плеснула о берег?
— У меня много имен. Тебе я известна под именем Сара.
— Кем ты была для Дрого?
Я вытянул руку, надеясь найти рядом с собою дерево или камень. Увы, опереться мне было не на что.
— Наставницей.
— Так это ты научила его вырезать кресты на спинах?
— Этому я его не учила. — В голосе Сары прозвучало такое сожаление, что мне тут же захотелось приласкать и утешить ее. — Всегда будут находиться люди, извращающие учение.
— Ты имеешь в виду Дрого и Рено?
— Они неповинны в этом. Сердце Дрого обратилось в тернии, ранившие своими шипами тех, кто отваживался к нему приближаться. Что касается Рено, то он всего-навсего слишком истово следовал за Дрого.
— И чему ты их учила?
— Вере в Господа. Чистому пути.
— Разве в этой армии недостаточно священников и епископов, которые учат тому же?
Я вновь услышал ее мелодичный смех.
— Священники и епископы? Они служат своим господам, князьям этого мира. Они учат повиновению, твердят, что оно позволит воинам получить достойную награду в этой войне. Священники нисколько не заботятся о состоянии душ своих пасомых. Посмотри на этот лагерь, Деметрий, — разве ты не видишь, что Господь нас покинул?
— Он всегда рядом, но мы в слепоте своей не видим Его!
— Если бы души наши были чисты, мы исполнились бы блаженства. Этот лагерь превратился в грязное и зловещее место, где правят вороны и рыщут волки. Освободить нас сможет только молитва и истина! «С нами Бог», — говорят ваши князья и священники, не ведая близости своего часа. Их души поражены пороком. Спастись смогут только праведники. Все остальные обратятся в прах.
Меня внезапно пробрал озноб.
— Возводя хулу на священство, ты совершаешь измену!
— Ты и сам в это не веришь. В глубине сердца ты знаешь, что я говорю правду.
— Я знаю, что твои адепты бывают в языческих капищах и погибают от рук убийц. И этой-то чистоте ты их учишь?
— Нет! Они отказались следовать за мною! Я полагала, что Дрого ищет спасения, он же мечтал лишь об отмщении!
Хотя я и не видел лица Сары, чувствовалось, что слова мои задели ее за живое. У меня возникло странное ощущение, как будто я ненароком разбил какую-то драгоценность.
— Об отмщении? Что могло вызвать у него мстительные чувства?
— Потеря брата. Нескончаемые страдания, которые он испытывал на равнинах Анатолии и здесь, у стен Антиохии.
Затрепетав, словно затерявшийся в ночи мотылек, белое платье стало удаляться.
— Но кому он хотел мстить? Его брат был убит турками во время марша. Он мстит им?
Голос Сары стал звучать глуше.
— Мне казалось, что в своей скорби он мог принять истину. Его сердце было открыто для Бога. Однако в отверстое болью сердце могут входить и иные силы. Они-то и захватили душу Дрого.
Я уже не видел ее. Стоило ей замолчать, как сердце мое захлестнула волна одиночества.
— Постой! — взмолился я. — Ты побывала в палатке Дрого за час до его кончины. О чем вы с ним говорили?
— Я призывала его вернуться к свету, но он нашел себе нового учителя и отказывался внимать моему гласу.
— Кого он мог найти в этой глуши? — спросил я. — Мне важно знать, что привело его к такому концу.
Сара вновь рассмеялась, однако на сей раз в ее смехе звучала грусть.
— Продолжай искать, и, быть может, ты найдешь то же, что искал и нашел он.
— Ты о чем?
— Об истине.
— О какой истине?
— Этого я тебе сказать не могу. Прежде тебе придется отказаться от той лжи, которой учат ваши священники. Я открою ее тебе только после того, как ты по своей воле отвергнешь эту ложь и разоблачишь их тайны.
— Открой мне ее!
Я побежал на ее голос. Каковы бы ни были ее секреты, я отчаянно желал узнать их.
Увы, она исчезла, беззвучно ступая по луговым травам, и мне ответило лишь журчание речных вод.
17
Наутро я проснулся от сильной головной боли. Был первый день июня, и воздух с самого раннего утра дышал нестерпимым зноем. Впадавшие в Оронт ручьи и речушки давно пересохли, и для того чтобы смыть с лица пот и грязь, оставшиеся на нем после бессонной ночи, мне пришлось отправиться к реке. Холодная вода не облегчила моей душевной боли и не избавила мою душу от смятения.
Ближе к полудню граф Раймунд вызвал Сигурда к себе и попросил его взять на себя охрану стоявшей возле моста башни. Каждый час с востока прибывали все новые и новые разведчики, приносившие с собою свежие новости о продвижении армии Кербоги. Армия эта заполняла собою всю долину и составляла, по их прикидкам, до ста тысяч отборных воинов. Хотя столь большая численность войска замедляла его продвижение, Кербога мог достичь Железного моста, где северная дорога пересекала Оронт, уже к концу недели.
— Варягам следовало бы стоять в первых линиях обороны, а не охранять это место, — пожаловался Сигурд.
Мы стояли на вершине башни. Город простирался перед нами примерно на расстоянии полета стрелы. Расстояние полета стрелы, река, стены высотой в четыре человеческих роста — и по-прежнему все такие же неприступные.
— Когда начнется сражение, сотня варягов покажется чем-то вроде жалкого камешка под ногами тысяч турок.
— Камешек этот может сильно изранить им ноги!
— Ну и что из того? — Мои слова звучали резче, чем я хотел, однако я не пытался смягчить тон. — Тебя не волнует то, что мы погибнем в этом Богом забытом месте, населенном язычниками и варварами, вдали от наших домов и семей?
— Я нахожусь вдали от своего дома и семьи вот уже тридцать лет. Мне все равно где умереть: здесь, во Фракии или, скажем, где-нибудь в море.
— В Константинополе тебя ждет жена!
Варяг редко говорил со мной о своей супруге, но я знал, что та родила ему двух сыновей и кучу дочерей.
— Жена воина знает, что может овдоветь в любое мгновение.
Сигурд отвернулся в сторону, сочтя разговор со мной чересчур утомительным. Я облокотился на грубо обтесанный деревянный парапет. Плиты с оскверненных нами могил были весьма ненадежным основанием для сторожевой башни, и мне казалось, что это шаткое сооружение вот-вот рухнет, обратившись в груду щепок. При каждом движении Сигурда башня, в центре которой зиял провал, начинала угрожающе покачиваться.
Нервно вздохнув, я стал изучать округу. Солнце, стоявшее высоко над горизонтом, раскалило мои доспехи до такой степени, что мне казалось, будто я нахожусь в кузнице. Хотя до полудня было еще далеко, долина погрузилась в дневную дремоту. Я взял обеими руками стоявшее возле парапета ведерко с водой и, сделав несколько глотков, дал пролившейся воде стечь по бороде и шее. У подножия башни норманны прибивали шкуры животных к грубому каркасу, изготавливая щит, под которым можно было бы подобраться к стенам. Подобные меры представлялись мне запоздалыми. Впрочем, возможно, норманны собирались использовать это укрытие, чтобы разрушить мост и не позволить засевшим в городе туркам обойти нас с фланга.
— Ты хочешь, чтобы стрела угодила тебе в глаз? Натягивай сильнее, иначе в эту дыру будут целить все турки Антиохии!
Этот язвительный голос показался мне знакомым. Я высунулся из амбразуры и присмотрелся. Вокруг каркаса копошились человек десять под присмотром сержанта. Несмотря на то что он снял с головы шлем, его волосы слиплись от пота, а движения были некрасивыми и порывистыми. Сверху мне не было видно его лица, однако я был уверен, что знаю его имя.
Я сбежал вниз по шедшей внутри башни лестнице и выглянул наружу. Он стоял возле изгороди у основания насыпи.
— Куино! — окликнул я его.
Сержант резко повернулся. В то же мгновение меч оказался у него в руке. Хотя сейчас была не ночь и рядом с ним находилось множество воинов, он вел себя словно затравленный зверь.
— Лучше бы ты обходил меня подальше!
— Мне нечего бояться. А тебе?
— Я боюсь только развратных греков, на устах у которых ложь и яд!
