Николай Свечин - Хроники сыска (сборник)
– Ой! Что же нам теперь делать? Что делать? Боже мой, боже мой…
– Про себя я уже решил. Ты хоть понимаешь, что нас разлучат на много лет, если не навсегда? А я не могу прожить без тебя, Анастасия, ни дня! Ни часу! Поэтому решено: я покончу с собой, сейчас же, не дожидаясь этих ищеек.
– А я? Как же я? Что станет со мной?
– Ты живи; ты должна жить. Ради меня и вместо меня!
– Ни за что, Базиль! Ни за что я не оставлю тебя одного! Возьми меня с собой в тот, другой мир – надеюсь, он лучше этого… Мы уйдем из жизни только вместе!
– Правда? – просветлел Гаранжи. – И ты действительно готова к этому? Спасибо, любимая! Я тебе верил. Но надобно торопиться… Мы уйдем взявшись за руки и уже никогда более не станем разлучаться. Иначе – ты только представь! – каторга, кандалы, грязная казарма и грубые люди кругом. И совсем нет тебя! О! Я этого не перенесу. Лучше сразу, сейчас, вместе, обнявшись напоследок.
Бурмистрова смотрела на своего любовника восторженно, лицо ее сделалось в этот момент одухотворенным и даже привлекательным.
– Ты прав, мой любимый; впрочем, ты всегда бываешь прав. Давай немедленно, пока чувствуем в себе решительность. Жизнь без тебя и мне ни к чему…
– Но, знаешь, у меня есть идея, – сказал Гаранжи. – О нашей смерти много будут говорить в городе. В вашем скучном городе… Покажем этим людям, как надо любить на самом деле!
– Что ты задумал, любимый?
– Я напишу прощальную записку, в которой всю вину возьму на себя, а тебя полностью оправдаю. И ты сделаешь то же самое, но наоборот.
– Зачем? – озадаченно посмотрела на своего Базиля Бурмистрова.
– Ну, как же! Мы положим их на стол рядом… Пусть знают, что, даже умирая, я думал лишь о тебе, а ты обо мне. И их черствые сердца запоздало, но дрогнут.
– Ой, поняла! – Анастасия от восторга даже захлопала в ладоши. – Мой Базиль! Ты даже смерть умеешь обставить красиво! О, какой ты… Скорее перо и бумагу – покажем этим гадким людям, как мы любили друг друга!
Гаранжи сел и очень быстро, без поправок написал мелким изящным почерком:
«Я, Василий Гаранжи, уходя из жизни, имею сообщить следующее: в смерти Ивана Бурмистрова виновен только я один. Анастасия Павловна ни в чем не повинна ни перед Богом, ни перед людьми. Она была мною обманута и действовала под влиянием заблуждения. Не судите эту женщину, судите лишь меня. Я же пошел на это ради любви. Прощайте!»
Бурмистрова с любопытством прочитала этот текст и одобрила:
– Ах, как складно! Словно в романе де Вильмонта «Роковые чувства»!
Она села и попыталась написать собственную записку. Долго морщила лоб, но ничего придумать не сумела и переписала слово в слово текст Гаранжи, только от своего имени. Тот в это время разливал по бокалам отраву.
– Все, уф… Наливай! Ах, нет же, не в разные фужеры! Мы выпьем из одного – так романтичнее.
По красивому лицу Базиля пробежала тень, но он быстро оправился:
– Но, дорогая, я хочу выпить с тобой на брудершафт, в последний раз! И потом, посмотри на этот хрусталь. Помнишь? Тот самый… Первый поцелуй… Мы пили тогда из них же.
– Ах, Базиль, какая ты прелесть! Душка Базиль ничего не забыл. И так все обставил в наш последний миг, что и умирать вовсе не страшно. Как бы счастливо мы могли жить долго-долго… Пусть! Пусть эти гадкие мерзкие людишки знают, что бывает на свете настоящая любовь! А они ее растоптали… О нас напишут в газетах!! Но торопись. Ты прав – любовь доказывается делом, и час проверки пробил!
Базиль и Анастасия чокнулись и одновременно решительно опустошили свои бокалы. Потом обнялись и долго целовались, причем она не хотела отпускать его. Наконец Гаранжи вырвался, любовники уселись в кресла визави и пристально всматривались друг в друга. Лицо Бурмистровой было как маска. Все отразилось на нем: и ужас от совершаемого, и восторг. Восторг оттого, что чувство, возникшее между ней и мужчиной, столь велико и подтверждается таким высоким самопожертвованием… Лицо же Гаранжи выражало одну только решительность, но какую-то будничную, словно ему необходимо было доделать пусть важное, но давно уже приевшееся дело.
Прошло немного времени, как вдруг Гаранжи застонал, схватил себя обеими руками за горло, захрипел и рухнул на пол. Анастасия бросилась к нему, положила голову себе на колени и смотрела на искаженное болью лицо своего друга с любовью и состраданием.
– Прощай… люби…мая…
Базиль бился в судорогах с минуту, потом затих и расслабился, вытянувшись во весь богатырский рост. Тут же Анастасия ойкнула и завалилась на бок, теперь судороги колотили ее. Несколько мгновений в страшных корчах, и она тоже застыла. Сделалось тихо-тихо, только два тела лежали на полу без движения.
Прошло еще пять минут, и Гаранжи осторожно открыл один глаз. Всмотрелся в искаженное гримасой лицо вдовы, потом протянул руку и осторожно потряс ее за плечо. Мертва… Лжепоручик быстро вскочил, отряхнул одежду и кинулся к столу. Первым делом он сжег на свече свою записку, текст же Бурмистровой положил на видное место и рядом приспособил коробочку с мышьяком. Он действовал обдуманно и стремительно. Убрав второй бокал в карман сюртука, Гаранжи бесшумно выскользнул из будуара. На пороге замешкался, постоял, потом не выдержал, оглянулся. Брезгливая гримаса прошлась по его смазливой физиономии. Базиль плюнул в пол и вышел.
Благово, раздраженный и постаревший, сидел напротив Гаранжи и сверлил его взглядом.
– Что имела в виду Бурмистрова в своей записке? В том месте, как она обманула вас, и вы действовали под влиянием заблуждения.
– Так оно и было! Анастасия сказала, что хочет подсыпать в перепелов какое-то средство, которое будто бы лишит Ивана Михайловича мужской силы. Тогда она получит повод для развода, отсудит у супруга побольше денег и выйдет за меня замуж. Признаюсь: мне эта мысль понравилась. Можете думать, что хотите, но голодная жизнь уже надоела…
– Что это за средство?
– Не знаю и не интересовался узнать! Купила у какого-то шарлатана; в купечестве случается. Я и предположить не мог, как это все обернется! Пришлось спасать Анастасию: подкупать кухарку, лгать вам… Но нельзя же было бросить женщину в таком положении.
– И денег еще хотелось.
– Да, хотелось!
– Вы присутствовали при ее смерти?
– Нет. Я был у себя, читал книгу. Анастасия с самого утра была странная. Задумчивая какая-то – а ей это вовсе не свойственно.
– Мы нашли пепел на столе в ее спальне.
– Ну и что? Сжигала редакции, что ей не нравились. Писать вдова тоже была не мастерица…
– Зачем вы, изгнанный из училища юнкер, выдавали себя за отставного поручика?
– А неужели так не понятно, господин Благово? Желал выглядеть более солидным в глазах людей.
– Турусов кто?
– Портупей-юнкер, в отличие от меня, просто юнкера. То есть закончивший училище и вышедший в полк в ожидании офицерской вакансии. Пока ожидал – служить расхотелось; денег уж больно мало… Купил, как и я, поддельный указ об отставке – есть в Тифлисе такой промысел – и приехал сюда. Сделался через знакомых лесничим и вызвал меня, своего приятеля.
– Зачем к вам утром приходил ротмистр Фабрициус?
– А он приходил?
– Прислуга определенно это утверждает.
– Право, не помню… С какой-то ерундой, видимо, – даже вылетело из головы.
– Пропал дорогой кулон с сапфиром. Вы взяли, или он?
– Не понимаю вашего вопроса. Ворует обычно прислуга – обыщите ее!
– Опять вы лжете, Гаранжи, только у вас сейчас новая сказочка. Вы либо отравили Бурмистрову, либо довели ее до самоубийства. Очень вовремя для вас взяла она всю вину на себя…
– А вы опять говорите пустые слова, господин Благово; все фантазии. Имеется признательная записка. Кому поверят присяжные – вам или последним словам самоубийцы? Сами знаете ответ на этот вопрос. Как, по-вашему, я мог заставить Анастасию наложить на себя руки?
– Она любила до безумия и пожертвовала собой, выгораживая вас.
– Ха! Расскажите об этом на суде. Дамы в задних рядах будут счастливы…
– Достаточно. Идите прочь с моих глаз, юнкер. Объявляю вас под домашним арестом. Никаких отлучек без моего разрешения! И не радуйтесь раньше времени – ничего еще не закончилось.
С самого утра Благово брюзжал, по выражению Лыкова (слышанному им от отца), «как бабка Сивонька». Все его раздражало. Коллежский советник понимал: Гаранжи потерял деньги, но избежал наказания за убийства. Лишил жизни троих человек – и получит месяц арестного дома за то, что называл себя поручиком…
– Кто-то его предупредил, – сказал Благово Алексею. – Полагаю, что Фабрициус – он заглядывал ко мне, когда я допрашивал кухарку, и вскорости ушел. Но как это доказать?
– А чем ротмистр объясняет свое посещение Гаранжи?
– Немчура проклятая! Знает, что Каргер не выдаст земляка. Говорит, ехал мимо, случилась оказия, срочно потребовалось в «аборт»[43]. Зашел в первый попавшийся дом и потребовал мужчину, чтобы показал ему место…
