Восьмой грех - Ванденберг Филипп
— Это вас, ваше преосвященство!
Гонзага, который в мыслях, казалось, находился где-то далеко, потянулся за телефоном, не взглянув на секретаря:
— Дайте сюда!
Наконец он приложил трубку к уху.
— Pronto![2] — Мгновение кардинал молчал, потом коротко ответил: — Я понял кодовое слово. Надеюсь, мы уложимся в срок. Я чувствую себя в роли египетской мумии, как этот… — Он запнулся.
— Тутанхамон! — подсказал с переднего сиденья Соффичи.
— Точно. Как Тутанхамон. Ну, с Богом. — Кардинал Гонзага вернул мобильник секретарю и глухо произнес: — Если ничего не выйдет, можете поставить другую мелодию.
Секретарь обернулся:
— Но что может пойти не так, ваше преосвященство?
Гонзага театрально воздел руки, будто хотел пропеть Теdeum,[3] но его слова прозвучали кощунственно:
— Немногим больше того, что сделал для нас Иисус. Не удивлюсь, если наш план провалится в самый последний момент.
Некоторое время в машине царило тягостное молчание. Наконец Гонзага прошептал, будто кто-то сейчас мог подслушать их разговор:
— Кодовое слово — «Апокалипсис 20:7». Альберто, вы меня поняли?
— «Апокалипсис 20:7», — повторил шофер и уверенно кивнул. — В котором часу нас ждут?
— В три тридцать. На всякий случай еще до рассвета.
— Madonna mia, как же я смогу это сделать?
— С Божьей помощью. Дави сильнее на газ!
Автобан тянулся бесконечной ровной лентой по долине вдоль реки По. Ночь и монотонный гул мотора навевали сон. Даже Альберто пришлось бороться с усталостью. Но затем он вспомнил о цели поездки. Абсурдная авантюра, в детали которой, кроме кардинала, были посвящены лишь он и монсеньор Соффичи.
После долгого молчания кардинал Гонзага вновь обратился к секретарю:
— Это кодовое слово очень символично. Вы знаете текст «Откровений»?
— Конечно, ваше преосвященство.
— И седьмой стих двадцатой главы?
Соффичи осекся:
— Как раз сейчас этот стих не приходит мне на ум, но все остальные я могу цитировать на память.
— Вот, Соффичи, теперь вы знаете, почему дослужились лишь до монсеньора и не выше.
— Позвольте сделать замечание, ваше преосвященство. Я очень рад и тому титулу, который мне положен по моей должности!
Гонзага привык подобным образом оскорблять своего секретаря, и Соффичи оставалось отвечать на такой вызов лишь мысленно.
Душный воздух в машине был пропитан запахом «Роит Monsieur» от Коко Шанель. Эту туалетную воду Гонзага покупал в превосходном бутике на ватиканском вокзале и натирал ею лысину, следуя совету одного церковного служки из Санта-Мария Маджоре. Как-то после очередной литургии тот под большим секретом поведал кардиналу, что это якобы должно вызвать рост волос.
Даже в темноте было видно, как секретарь в такт своим мыслям невольно покачивал головой.
— Я скажу вам, что написано в седьмом стихе двадцатой главы! — сказал кардинал.
— Не нужно, — перебил его Соффичи. — У меня этот стих лишь на секунду вылетел из головы. Он гласит: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей…»
— Браво, монсеньор, — сдержанно произнес Гонзага. — Но я все равно не вижу никакой связи с нашей миссией.
Альберто, с самого начала посвященный в тайную операцию, сдержал улыбку и постарался сосредоточить внимание на машине, которая вот уже тридцать километров неотрывно висела у них на хвосте. Каждый раз, когда он пытался ехать быстрее, этот неприятный попутчик тоже прибавлял газу. Если Альберто сбавлял скорость, так же поступал и водитель ехавшего позади них автомобиля.
Чтобы отвязаться от настырного преследователя, Альберто увеличил скорость.
Это случилось где-то между Мантуей и Вероной: взревел мотор, и преследователи пошли на обгон, настолько приблизившись к «фиату», что Альберто вынужден был затормозить. На этот рискованный маневр шофер ответил отборной бранью, на что секретарь лишь интеллигентно кашлянул. Вдруг из правого окна машины высунулась рука с красной мигалкой: полиция.
— Ну вот, только этого не хватало, — простонал Альберто.
Он неохотно подчинился указаниям полицейского, который махал рукой.
Маневр полицейских был тщательно продуман. В трехстах метрах как нельзя кстати нашлась неосвещенная парковка. Туда, следуя за полицейскими, должен был заехать маленький «фиат».
Едва автомобиль Альберто остановился, как из полицейской машины вышли трое мужчин с автоматическими пистолетами на изготовку.
Соффичи скрестил руки и, отчетливо произнося слова, начал читать молитву. Кардинал сидел молча, без движения, как будто был мертв. Шофер кардинала, несмотря на критическую ситуацию, сохранял спокойствие. Он молча опустил стекло, и в лицо ему ударил яркий свет фонаря.
— Выйти из машины!
Альберто нехотя, с подчеркнутой медлительностью подчинился грубому приказу. Но как только он вышел из автомобиля, карабинеры заставили его прижать руки к крыше машины.
Альберто, всегда отличавшийся умением сдерживать себя в любой ситуации, что было нехарактерно для настоящего итальянца, издал сдавленный стон. Однако он тут же успокоился, почувствовав дуло пистолета, уткнувшееся ему в спину.
— Послушайте! — закричал он после того, как полицейские обыскали его с ног до головы. — Я шофер его преосвященства кардинала курии Гонзаги.
— Ага, — ответил главный из полицейского трио, — а я — китайский император. Документы!
Альберто указал на багажник. Полицейский оставил шофера и направился к багажнику, по пути осветив салон машины.
— Он что, мертв? — испуганно спросил он у Альберто, указывая на заднее сиденье.
— Это кардинал Гонзага!
— Я уже слышал. Мы еще вернемся к этому. Я говорю о том, что ваш пассажир не подает признаков жизни.
— На это есть свои причины.
— Я просто внимательно вас слушаю, — внезапно донесся голос из «фиата». Кардинал, который слышал разговор полицейского и Альберто через открытую водительскую дверь, решил наконец вмешаться.
Полицейский обратился к двум своим товарищам:
— Я и вправду подумал, что мужчина мертв.
Когда он начал открывать багажник, остальные обступили его.
— Madonna! — закричал долговязый полицейский, который был выше двух других на целую голову. Судя по всему, он был главным в оперативной группе. Ног его знает, что он ожидал увидеть в багажнике старого «фиата», но никак не пурпурно-красную ленту, аккуратно выложенную на черной мантии с красной накладной вышивкой, и отдельно лежавшую пурпурную бархатную шапочку.
Из алой сафьяновой папки Альберто вынул паспорт с золотой надписью «Citta del Vatikano» и протянул его карабинеру.
Полицейский беспомощно взглянул на своих коллеги, увидев, что они все еще держат пистолеты наизготовку, что-то прошипел сквозь зубы. Те сразу же опустили оружие.
На фото в паспорте кардинал выглядел намного моложе (время не щадит даже кардиналов), по подлинность документа не вызывала ни малейшего сомнения. Имя: С. Е. Филиппо Гонзага, Cardinale di Curia; место жительства: Citta del Vaticano.
Полицейский оттолкнул коллег в сторону и, отдав честь, подошел к задней, пассажирской, двери салона, где все так же неподвижно сидел кардинал Гонзага.
— Простите, ваше преосвященство, — громко сказал полицейский, вглядываясь сквозь стекло закрытого окна. — Мы не знали, что ваше преосвященство решит отправиться в путь на старом «фиате». Но я всего лишь выполнял свои обязанности…
Гонзага бросил оценивающий взгляд на сокрушавшегося полицейского, потом чуть опустил стекло и высунул наружу левую руку.
Держа паспорт с золотой надписью кончиками пальцев, полицейский осторожно протянул его и резким кивком приказал своим подчиненным убираться.
— Все закончилось как нельзя лучше, — усмехнулся Альберто, вновь занимая водительское кресло.
Глава 2
В понедельник ночной поезд Мюнхен—Рим прибыл на станцию Термини с опозданием. Мальберг спал плохо, а завтрак, который принес проводник, был просто катастрофой.
