Ледяной ветер Суоми - Николай Свечин
– Сергей, ты там не был, а я был. Суоми – так финляндцы называют свою страну – это нечто особенное. Больше всего тамошними порядками она напоминает Польшу. Ребята жили не тужили почти весь прошлый век с тех пор, как их отрезали от Швеции и пришили к России. Своя конституция, парламент, судебная система; даже деньги свои! Финны имели то, чего никогда не имела вся остальная империя. Но кому-то в Петербурге стало завидно, и он настроил против мирных трудолюбивых чухонцев государя.
– Какого? – уточнил Азвестопуло.
– Александра Третьего, какого же еще. Предыдущие Александры, Первый и Второй, только поощряли финнов…
– Поощряли или развращали?
Лыков задумался:
– Ну… как посмотреть. Вспомни поляков: два кровавых восстания! Беспокойная земля, вечно жди оттуда подвоха. Финляндцы сидели тихо в своем закутке, их все устраивало. Когда случалась беда, они приходили и помогали. Воевали вместе с русской армией и в Крымскую войну, и в последнюю русско-турецкую. Но, конечно, жизнь в Великом княжестве была наособицу. Собственная таможня! Когда поедешь к ним, на станции Териоки ты с ней столкнешься. Свои финские марки, в том числе золотые – они появились задолго до реформы Витте. Своя лоцманская служба, поскольку в шхерах плавать трудно. Сейчас за эту службу идет жестокая борьба русских с финнами. Кому помешала такая автономия? И начали прижимать. Отец почти ничего завинтить не успел, завинчивал у нас, а до Суоми руки не дошли. Тогда он завещал сынку продолжить такую политику…
Лыков оглянулся на дверь – плотно ли она прикрыта. Как-никак сыщик склонял государя.
– …и тот принялся за дело с редкостным вдохновением. Назначил генерал-губернатором печально знаменитого Бобрикова, которого ненавидела вся Финляндия. В тысяча восемьсот девяносто девятом году утвердил Основные положения, регулирующие законодательный процесс в Великом княжестве. Ограничил права сейма, передав многие вопросы Государственному совету. Законы общероссийского значения теперь вводились в княжестве без обязательного согласования с сеймом, даже если они противоречили финскому законодательству. Через два года – «языковой манифест»: в судейских и административных делах в течение десяти лет финский и шведский языки должны были быть заменены на русский. Через год еще хлеще, царь разошелся не на шутку: сейм стал подчиняться генерал-губернатору, состав его утверждался государем по представлению того же самого генерал-губернатора. И уже все делопроизводство должно было вестись на русском языке, в дополнение к природным.
– И правильно, – вставил коллежский асессор. – А то одно государство, а как будто разные. Чем они лучше нас?
– Может быть, и ничем, – сгладил статский советник. – Но почему их не спросили, как они хотят жить?
– Общее государство – общие законы, – настаивал Азвестопуло. – Если дать всем волю, империя развалится. У поляков будут свои, у финляндцев свои, кавказские народы тоже захотят. Что тогда получится? Сумасшедший дом, где каждый живет как ему вздумается?
– Но Польшу все равно придется отпустить, согласись. Только выйдет или с кровью, или без крови. Лучше без.
– Поляков одиннадцать с половиной миллионов, – напомнил Сергей. – А русских сто пятьдесят. Сколько у нас финляндцев?
– Три миллиона. Почти…
– И три миллиона будут диктовать свою волю ста пятидесяти? – фыркнул Азвестопуло. – Ладно паны, тут я с трудом, однако могу понять. Но эти-то куда лезут? Оленеводы немытые! Приют убогого чухонца, вот! Весь их вклад в мировую культуру – изобретение финского ножа.
– Ты бы съездил, поглядел. И понял бы, кто из нас более немытый. У них почти поголовная грамотность. Каждый пятый имеет высшее или среднее образование – России такое и не снилось. Железнодорожная сеть как во Франции: на десять тысяч жителей приходится больше десяти верст рельсового пути. А ты не знаешь, почему там строительство одной версты железной дороги стоит втрое дешевле, чем в России? Нет? Потому что не воруют!
Азвестопуло прикусил язык, но Лыкова уже понесло:
– В Финляндии сегодня самое демократичное законодательство о выборах. Они прямые и всеобщие, причем женщины могут как избирать, так и быть избранными. На улицах нет нищих! А телефонная сеть? Она огромна, эриксоны имеются даже в деревнях. Пути сообщения тоже такие, как нам и не снилось. Высокое правовое сознание граждан, уважение к личности. Попробуй там извозчику нагрубить – он в полицию пожалуется, и на тебя составят протокол. В дачных местностях вокруг Петербурга, в Ингерманландии, страшная бедность, разврат, неряшество и пьянство, лень и полное убожество. Ничего этого в помине нет в Суоми.
Сыщики помолчали. Алексей Николаевич остыл и продолжил:
– Новые законы, как ты понимаешь, финнам не понравились. И началось пассивное сопротивление, как это называет пресса. В числе прочих реформ, в частности, распустили финскую армию…
– У них и армия своя была?
– Была да сплыла. Не очень большая, правда, но все-таки некая сила. Восемь стрелковых батальонов по числу губерний, драгунский полк и один гвардейский стрелковый батальон. Всего-навсего пять тысяч шестьсот человек. Войска формировались исключительно из финляндских уроженцев. Когда началось завинчивание гаек, власти решили уравнять тяготы и сроки военной службы в империи и в княжестве…
Помощник перебил шефа:
– Минуточку. Стало быть, имело место неравенство? Поди, в пользу чухны?
– Имело, врать не стану. Согласно закону о повинности, Россия в случае войны должна была выставить под ружье пять процентов своего мужского населения. А финляндцы – только полтора процента. Срок службы у них был три года, а у нас – пять. И сами местные войска, как решил их сейм, созданы исключительно для обороны Финляндии и тем помогают обороне империи.
– Помогают обороне империи… – повторил коллежский асессор. – А хорошо они устроились! Мы за них будем воевать, а они сидеть на своем побережье. Я на месте государя разогнал бы такую «армию» к чертям. Пускай служат как все, если они такие же, как мы, подданные.
– Он и разогнал, – утешил Сергея Алексей Николаевич. – Сначала те восемь батальонов. Потом в драгунском полку во время принятия присяги были допущены нарушения. Генерал-губернатор сделал командиру замечание, после чего все офицеры полка подали в отставку. Ну, терпение лопнуло… Командира отрешили от должности, а сам полк был обращен в русский. Теперь это просто Двадцатый Финляндский драгунский полк, в котором служат наши бедолаги. Последней прихлопнули гвардию, ее тоже уже нет.
– А генерал-губернатора Бобрикова за это убили, – напомнил Азвестопуло.
– И убийца стал национальным героем[5], – продолжил его мысль Лыков. – Вот в такое место я поеду вести дознание. Теперь понимаешь?
Но помощник опять вывернул разговор на армию:
– Я слышал, финляндцы, оставшись без своих домашних батальонов, наплевали на воинскую повинность.
– Верно. Они сорвали призыв тысяча девятьсот второго года начисто. Петербург не стал бросаться репрессиями, а решил наказать ребят рублем. Точнее, финской маркой. Воинскую повинность в княжестве заменили особым налогом, так называемыми
