Опасное поручение - Виталий Кулак
— Приношу вам свои соболезнования, — проговорил я, тщательно подбирая слова, чтобы не вызвать у гостьи новые слезы. — Но чем же, сударыня, я вам могу быть полезен?
Девушка положила платок в ридикюль, закрыла его, после чего подняла на меня глаза и медленно, но решительно, отчетливо выговаривая слова, проговорила:
— Видите ли, сударь, дело в том, что мой отец повесился. Он совершил самоубийство. Я совершенно не понимаю, почему он решился на такой ужасный поступок. А при дворе Великой княгини и при дворе Императрицы уже пошли слухи о его самоубийстве. Но я не верю, что папенька мог совершить такое. Не верю! А если он решился на такое, то этому должна быть какая-то веская причина.
При последних словах её голос зазвучал тверже. Казалось, она повторяет их в сотый раз. Я нисколько бы не удивился, если б это оказалось действительно так.
— Сударыня, но чем же я вам могу помочь? Это дело полиции. Следствие должно разобраться, что произошло с вашим батюшкой.
— Я хочу, чтобы вы выяснили, действительно ли мой папенька совершил самоубийство, и если это так, то почему он это сделал. Вы мне поможете? Конечно, я вам заплачу…
Её большие карие глаза с надеждой смотрели на меня.
Глава 2
Наверное, я меньше удивился бы, если б меня попросили, например, отправиться в Париж, и застрелить Наполеона Бонапарта. Предложение фрейлины Великой княгини показалось мне ещё более невероятным. Конечно, за годы армейской службы я часто сталкивался с мертвецами, увы, такова доля любого солдата и офицера, но с самоубийцами мне до сих пор дело иметь не доводилось. Да и опыта в расследовании таинственных смертей у меня не было. Я же не полицейский. Вот если нужны рекомендации по части оружия, будь то огнестрельного или холодного, лошадей, и карт, в конце концов, — это другое дело.
— Извините, сударыня, мне придется ответить отказом, — твердо произнес я. — Боюсь, ничем не могу помочь, при всем моем желании. У меня просто нет достаточного опыта для этого. Вам следует найти более опытного человека в подобных делах.
Девушка принялась убеждать меня передумать, ссылаясь на то, что ей больше не к кому обратиться и что она находится в безвыходной ситуации. Я бы с удовольствием ей помог, тем более, что она обещала хорошо заплатить, а деньги мне нужны, чтобы отдать ещё оставшиеся долги, однако мои способности не могли ей пригодиться. Вскоре дело дошло опять до извлечения из ридикюля белоснежного платка. Я говорил слова утешения, но на мою гостью они не произвели должного впечатления.
— Мне рекомендовали вас. Сказали, что на вас я смогу рассчитывать, — произнесла она, поднимая на меня заплаканные глаза. — Прошу вас, не отказывайтесь.
— Но кто вам меня рекомендовал, сударыня?
— Графиня Анна Степановна Протасова.
Я на секунду закрыл глаза. С Анной Степановной, камер-фрейлиной Императрицы, я был немного знаком. Она когда-то давно была подругой моей умершей несколько лет назад матушки Веры Михайловны Версентьевой. Во время службы в Павловске, в Петербурге, я иногда бывал у нее в гостях, но после того, как мне с позором пришлось уйти в отставку, связь между нами прервалась. Правда, она все-таки перед этим выслала мне две тысячи рублей ассигнациями, которые пришлись весьма кстати.
Графиня Протасова была двоюродной сестрой братьев Орловых. Она пользовалась огромным доверием императрицы Екатерины II, числилась её близкой подругой. Бог не дал ей красивой внешности, зато наградил добрым сердцем: она воспитала пять дочерей своего брата и дала им прекрасное образование.
— Давно ли вы видели Анну Степановну? Как её здоровье?
— Я её видела неделю назад, сударь. Здоровье у нее хорошее, разве что глаза иногда беспокоят. Она передала вам письмо.
Старосельская открыла ридикюль, вынула из него конверт, запечатанный сургучом, посмотрела на него, а потом протянула его мне. Я взглянул на конверт. Он был сделан из дорогой белой бумаги. На нем виднелся герб графини Протасовой. Внутри находился один листок бумаги, тоже самого высокого качества, сложенный пополам. Я вынул его, развернул, и принялся читать:
«Мой любезный Владимир Сергеевич!
Давно от тебя не было никаких вестей. Каково твое здоровье? Чем сейчас занимаешься? Я слышала, ты теперь в Москве. Не отчаивайся. Думаю, раньше или позже ты хорошо устроишься, получишь приличную должность, и многое вернется назад. Люди обладают способностью забывать. Остаются только слухи. Но тебе ли, Владимир Сергеевич, обращать внимание на них?
Со своей стороны обещаю, что буду хлопотать о тебе, но сейчас пока для этого ещё не наступил благоприятный момент. При дворе свежа твоя история. Может быть, позже получится.
Пока же рекомендую тебе Елену Павловну Старосельскую, фрейлину Великой княгини. Она нуждается в твоей помощи. Возможно, потом она сможет помочь и тебе. Ты уж, сделай одолжение, помоги ей от всей души. Уверена, твоя дорогая матушка Вера Михайловна, Царство ей небесное, моя дорогая подруга юности, тоже захотела бы помочь этой девице.
Прощай! Будь здоров!
Графиня Анна Степановна Протасова»
Дочитав письмо до конца, я сложил листок пополам, как было раньше, вложил его обратно в конверт. Некоторое время, раздумывая, я держал в руке письмо от графини, а потом положил его на стол.
«Что ж, делать нечего. Придется исполнить просьбу этой девицы. Но как это всё некстати. Впрочем, что это я вздумал выбирать? Нужно браться за дело».
— Не думайте, я вам заплачу, — поспешила сказать фрейлина, обеспокоенная моим молчанием. — Вот, я дам вам три тысячи рублей ассигнациями. Этого хватит? И, конечно, дам ещё на расходы. Я понимаю… — она вновь открыла ридикюль, который, как оказалось, содержал в себе много полезных вещей, и вынула оттуда пачку ассигнаций. — Здесь четыре тысячи рублей, включая и тысячу рублей вам на расходы. Думаю, этого должно хватить, но если нет — я потом добавлю.
— Хорошо, сударыня, я займусь вашим делом. Однако, хочу вас сразу предупредить, что вам не следует надеяться на многое. Я приложу всё свои силы, чтобы узнать причину самоубийства вашего отца. Бывают случаи, конечно, когда самоубийством маскируют убийство, но мне рассказывали, это редко встречается. Да и трудно инсценировать самоубийство путем повешения.
