Пол Доуэрти - Корона во тьме

Корбетт обратил свое длинное усталое лицо к небу и на мгновение ощутил ту самую чистую радость и упоение красотой, что святой Франциск Ассизский вложил в свой «Гимн к солнцу». Но вот изрезанный колеями проселок, по которому он ехал, пересекся с другим, и на перекрестке ему предстала виселица, каждая из трех перекладин которой была отягощена своим мрачным, исклеванным птицами бременем. От разительного контраста Корбетта охватило отчаянье, ужасающее чувство мирового греха и бездонного зла, присущего делам людским. «И змей вошел в Эдем», — пробормотал он и направил лошадь по проселку, потом через самый непрочный из всех мостов и дальше, вверх по склону, в городок Дэлмени. Воистину городок этот был скорее деревушкой, скопищем длинных домов из бруса и плетенки, обмазанных глиной с соломой, под соломенными же крышами, покрывавшими равно и жилье, и скотные дворы. Дома окружали просторную луговину, на которой отощавшие за зиму коровы жадно щипали редкую весеннюю травку. Полуголые ребятишки играли на земле под присмотром нескольких рыжеволосых и зеленоглазых женщин. Они посмотрели на Корбетта и продолжили разговор на своем жестком, гортанном языке. Корбетт проехал мимо, вниз по крутому склону холма, с которого открылся великолепный вид на Ферт и на маленький лодочный причал. Монахи подробно описали дорогу, присовокупив, что сие место обычно именуют Квинзферри, то есть Переправой Королевы, поскольку именно в этом месте святая Маргарита, королева-англичанка, супруга великого короля Малькольма Конмора, предпочитала переправляться через Ферт.

Лошадка осторожно спустилась по разъезженному глинистому проселку и приблизилась к одной из длинных, крытых соломой хижин, стоявшей рядом с грубо сколоченным причалом. Перевозчик поджидал желающих переправиться на другой берег; крупный, лысый, дюжий детина с обветренным лицом и беззубым, вечно улыбающимся ртом. Старый моряк, он понимал по-английски и без лишних разговоров подрядился перевезти Корбетта через Ферт, спросив еще пару монет за присмотр за его лошадью и седлом. Вскоре они уже плыли; Корбетт сидел на корме, а лодочник, тяжело дыша, ворочал веслами. Корбетт небрежно спросил, не он ли перевозил покойного короля тогда, той ночью. Лодочник кивнул и сплюнул в воду через плечо.

— А ты не мог бы рассказать мне, как это было? — спросил Корбетт.

Его спутник хмыкнул и снова сплюнул, после чего Корбетт выложил на борт перед ним золотую монету, и тот ухмыльнулся.

— Студеная была ночка, — начал он, бросив весла и пустив лодку по воле невысоких волн. — Несколько дней подряд крепко задувало с востока, нагоняло воду вверх по Ферту. И вот сижу я дома, вечеряю с женой, а тут стук в дверь. Выглянул в окошко, вижу, два оруженосца при королевских гербах, оба мокрые и грязные, и орут, мол, здесь его величество король Шотландии, так что давай открывай. Я отпер дверь, они и вошли. А за ними король. Я сразу его признал — ражий такой, рыжий, глаза орлиные и нос тоже. Я не раз его видел, когда он переправлялся через Ферт.

Перевозчик замолчал, хитро улыбнулся и потянулся за монетой, но Корбетт вытащил из-под плаща длинный кинжал. Перевозчик пожал плечами, усмехнулся и продолжал:

— Я стал на колени, но король заорал: вставай, говорит, и готовь лодку. Я начал было перечить, а он говорит, мол, смерти я, что ли, не боюсь. А я говорю: само собой, боюсь, но умереть заодно с ним, это я завсегда готов.

— И что король? — спросил Корбетт.

Перевозчик скривился:

— Расхохотался и швырнул мне кошелек с монетами. Так что я приготовил лодку.

— Король был пьян? — спокойно спросил Корбетт.

— Да нет, — ответил перевозчик. — Выпить выпил, видать, немало, но чтобы пьян — это нет.

— И что потом?

— Я перевез его с оруженосцами, высадил, дождался утра, а потом вернулся.

— Почему дожидался утра? — спросил Корбетт.

— Так ведь буря же, — язвительно ответил перевозчик. — Как раз в ту ночь один из лодочников сгинул — Симон Таггарт. — И он указал на берег, который они оставили. — Его нашли на отмели. Как есть утопший. А вдова говорит, он тоже отправился через Ферт, да погиб. — Он повернулся и снова сплюнул через плечо. — Вот бедняга! Нет чтобы поостеречься!

— Значит, кто-то еще переправлялся через Ферт в ту ночь? — спросил Корбетт.

Перевозчик пожал плечами:

— Необязательно. Симон, может, просто товар хотел перевезти. А в Ферте все время гибнет уйма народу.

— Когда ты переплыл, — не унимался Корбетт, — не заметил ли ты, не слышал ли чего-нибудь нехорошего?

— Это в каком смысле? — вскинулся перевозчик. — Да и что там могло быть? Нет, — продолжал он, — как только мы подошли к отмели, король, а за ним оруженосцы выпрыгнули и пошли к берегу. Там их кто-то ждал. Я слышал голоса, лошади ржали и били копытами. Потом они уехали. А когда я вытащил лодку на берег, там стоял только королевский управляющий, вымокший до нитки, и во всю глотку ругал короля с этими его сумасшедшими выходками.

— И что потом? — снова прервал его Корбетт.

— А потом ничего, — ответил перевозчик. — Управляющий пропал в темноте, я привязал лодку и пошел спать в хижину.

— И это все?

— Все, — твердо ответил тот и, схватившись за весла, начал грести к далекому берегу.

Корбетт тяжело оперся на корму и, чтобы отвлечься от качки, сосредоточился на только что услышанном. Наконец они пристали к берегу, и перевозчик объяснил Корбетту, где в соседнем городке Инверкейтинге можно нанять коня. Это оказалось недешевым удовольствием, к тому же конь был подкованный гаррон, ростом не выше мула, и Корбетт, ноги которого едва не волочились по земле, решил, что выглядит он в седле довольно нелепо. Тем не менее лошадка шла уверенно. И это не могло не радовать, особенно когда начался подъем на высящиеся над головой утесы. Добравшись до верха, он огляделся и понял, почему король Александр выбрал именно эту дорогу: море по правую руку служило надежным провожатым, указывая путь вдоль берега. Это было гораздо вернее, чем двигаться в глубь суши, рискуя заблудиться среди диких верещатников, которые тянутся по плоскогорью до самого горизонта. В темную, бурную ночь заплутать там ничего не стоило. Корбетт глянул на небо, решил, что перевалило за полдень, и предоставил лошадке самой выбирать дорогу, однако старался держаться подальше от края обрыва. Он миновал городок Эбердоур, после которого тропа снова стала забирать кверху, и Корбетт понял, что приближается к мысу Кингорн, тому самому месту, где погиб король. Солнце пригревало, но сильный ветер дул в лицо, море грохотало внизу, и Корбетт задавался вопросом, что могло привести здравомыслящего человека на столь опасную дорогу глухой ночью да еще и в бурю.

Наконец он достиг вершины. Тропа по верху утеса была совсем узкой: по одну сторону — крутой обрыв, по другую — заросли низких колючих кустов. Корбетт спешился, стреножил пони и огляделся: тропа, проторенная в глинистом сланце, поднималась на вершину, откуда внезапно обрывалась вниз, где Корбетт смутно различил величественное укрепленное поместье. Здесь лошадь запросто могла поскользнуться и сбросить всадника прямо на черные камни, хищно скалящиеся из омываемого морем серебристого песка. Корбетт стал на колени и, припав к земле, по-собачьи подполз к обрыву. Он ощупал уступ, почувствовав под пальцами стебли грубой травы, растущей на скалистом краю. Крепкие, жесткие пучки ее исступленно цеплялись за жизнь. За исключением одного, корень которого был наполовину выдран из земли, а на стеблях остался обрывок веревки, завязанной узлом. Корбетт отполз от края, поднялся и направился к колючим кустам. Там прежде него уже побывали — все еще были видны сломанные и пригнутые ветки возле места, где некто сидел на корточках. Однако Корбетт понимал, что этот след мог оставить любой человек, привлеченный любопытством на место гибели короля, а той веревкой, возможно, поднимали тело Александра с берега.

Вполне удовлетворенный осмотром, Корбетт растреножил лошадь, уселся в седло и осторожно спустился по обрывистой тропе, ведущей к Кингорну. Монахи называли его крепостью, перевозчик — дворцом. На самом же деле то было укрепленное поместье — двухэтажное каменное здание с башней, окруженное деревянными пристройками и защищенное высокой длинной стеной и глубоким рвом. Корбетт подъехал к главным воротам и немедленно получил предупреждение в виде арбалетной стрелы, воткнувшейся в землю прямо перед ним: ни шагу дальше. Он тут же остановился, спешился и, подняв руки вверх, крикнул, что пришел с миром, дабы от себя и лорд-канцлера Англии поклониться вдове короля, королеве Иоланде. Вряд ли стражник что-либо понял, подумал Корбетт, если даже смог расслышать его слова. Спустя недолгое время какая-то фигура появилась на парапете над главными воротами и взмахом руки велела ему ехать по узкому мосту через ров. Главные ворота открылись ровно настолько, чтобы впустить его, а там, внутри, Корбетта встретили шум и суета, обычные для двора всякого замка. Необычным было только присутствие множества вооруженных воинов в одеждах с изображением вздыбленного белого льва — герба шотландских королей. Начальник стражи в полудоспехе и стальном шлеме тщательно изучил рекомендательные письма Корбетта, отобрал у него кинжал и внимательно слушал, пока чиновник представлялся. Потом кивнул и без лишних церемоний, сделав знак Корбетту следовать за ним, двинулся по двору, пиная собак и чуть не давя кур, роющихся в грязи в поисках пищи. Мимо кузницы, открытых кухонь и конюшен, сквозь скопище чумазых и потных слуг они добрались до главного здания и поднялись по крутой каменной лестнице. Наверху начальник стражи постучал в окованную железом дверь. Нежный голос ответил: «Entrez!»,[2] и Корбетта ввели в небольшой, но роскошный покой: стены задрапированы великолепным тонким бархатом, вдоль них расставлены курильницы с благовониями, пол устлан свежим тростником, усыпанным душистыми травами. В середине покоя в прекрасном резном кресле, рассматривая лежащий на коленях пергамент, величаво восседала женщина. Поодаль, у единственного в комнате окна, сидело несколько дам, по-видимому, вышивая гобелен.