Сергей Степанов - Догмат крови
— Не случилось ли ошибки, — настаивала женщина.
Пристав, поняв, что любопытной особе было до слез обидно прибежать к шапочному разбору, когда полиция прекратила доступ к телу, сделал разрешающий жест. Женщина мгновенно исчезла в пещере. Спустя несколько секунд раздался ее голос.
— Точно он, Андрюшенька бедный!
— От оглашенная, погодь, — увещевал ее городовой, полезший за ней со свечой, — як ты тут бачишь в темноте? Дай посвечу.
— Вижу, вижу! Без сомнения Андрюша!
— Тьфу, балаболка, — ворчал городовой, вылезая вместе с женщиной, — тильки полицию беспокоит.
Женщина набросилась на городового.
— Выбирай выражения! Перед тобой не деревенская баба, а жена почтово-телеграфного чиновника. Я опознала мальчика по вороту рубахи. Там крестик белый, крестик красный. Я у Андрюшиной матери образчик брала, чтобы своему сыну на тот же манер вышить. Женька мой с Адрюшей были первыми друзьями.
— Ваше высокобродь, разрешите доложить, — старший городовой Осадчий с таинственным видом наклонился к уху пристава. — Так што я эту особу знаю. Неодобрительного поведения.
— Кто здесь на Лукьяновке одобрительного? — рассеяно отозвался пристав.
Он прислушивался к разговору двух лукьяновцев и постепенно наливался гневом. Лукьяновцы стояли неподалеку от него, опершись на лопаты, и вели между собой приглушенную беседу.
— Пасха через двадцать дней, — вздыхал один.
— Точно, Пасха, — вторил ему другой.
— Геть, мерзавцы! Подберите свои поганые языки! — налетел на них пристав.
— Мы, вашбродь, ничего не знаем, — испугано оправдывались лукьяновцы.
— Еще раз услышу, насидитесь у меня в кутузке! — рявкнул пристав.
Наблюдавший за этой сценой околоточный надзиратель позволил себе усмехнуться в усы. Пристав спросил его:
— Слышали, о чем эти скоты болтали?
— Ваше высокоблагородие… — вытянулся в струнку околоточный.
— Полно вам, — скривился пристав. — Прошу по-товарищески, без субординации.
«То-то, без субординации. А сам давеча меня с рапортом обрезал»! — подумал про себя пристав, но вслух ответил, что дело, сразу видать, поганое.
— Ох, поганое! — пожаловался пристав. — В Киеве еще ничего, а вот служил я на Волыни, так задолго до Христова Воскресенья начинаешь молиться: «Господи, пронеси»! Поверите ли, как Пасха минует, всем участком неделю на радостях горилку трескали.
Полицейские помолчали. Пристав, искоса поглядывая на околоточного, спросил:
— Как бы нам это дело с рук сбыть, ума не приложу?
— Сбыть-то, пожалуй, можно, — задумчиво произнес околоточный.
— Неужто? — обрадовался пристав. — Научите, как это обставить.
— И очень просто, — уже увереннее сказал околоточный. — Я вообще полагаю, что это дело принадлежит до Плосского участка.
Пристав остановился в недоумении, потом в его заплывших жиром глазках мелькнула искра понимания.
— Здесь же граница двух участков!
— Верно изволили заметить, граница, — развивал свою мысль околоточный, — у нас в практике установилось: если имеются постройки, выходящие на Нагорную или Верхне-Юрковскую улицы, то это наш Лукьяновский участок, а если построек нет, то это Плосский участок.
Пристав обвел руками вокруг себя и радостно констатировал:
— Какие здесь постройки! Пустырь да яры!
— Были бы дома, тогда точно участок наш.
— Если бы постройки, то я бы слова не сказал. А так с какой стати мы будем к соседям лезть, — подтвердил пристав.
Сообразив, что неприятное дело удастся сбыть с рук, он начал выговаривать околоточному надзирателю:
— Выходит, вы подняли переполох по ошибке. Хорошо еще, что быстро сообразили. Немедленно протелефонируйте Вышинскому, пусть этот польский выходец потрудится провести полицейское дознание. И настоятельно попросите, чтобы он немедленно прислал из участка городовых для охраны пещеры. Я своих людей ночью морозить не намерен. Утром отрапортуете о передаче дела в ведение Плосского участка.
Околоточный молча козырнул, подумав про себя: «Погоди, толстый боров! В следующий раз будешь своей головой соображать». Он предвидел неприятное объяснение с соседним полицейским участком и мысленно посылал тысячу чертей умчавшемуся на резвых конях начальству.
Его мрачные предчувствия не замедлили подтвердиться поздно вечером, когда после долгих препирательств и мелочных придирок он был наконец приглашен в кабинет пристава Плосского участка Вышинского. Пристав, известный щеголь и кутила, хваставший, что происходит из шляхетского рода, давшего миру знаменитого кардинала-примаса, даже не предложил околоточному сесть и в разговоре был до крайности холоден и язвителен.
— Прискорбно, что чины киевской полиции ведут себя, как хлопы, которые обнаружили на меже мертвое тело и перетаскивают его из владений своего пана на соседнее поле, — цедил сквозь зубы Вышинский.
— В практике установилось… — начал было околоточный.
— Я сам знаю, что установилось в практике. С чего это пан Рапота стал таким формалистом в вопросе о границах между участками. Пасхи испугался, что ли? — допытывался пристав.
Околоточный возвел глаза к потолку, всем своим видом показывая, что он не смеет рассуждать о начальственных распоряжениях. Наконец, Вышинский понял бесполезность своих язвительных комментариев и перешел к делу, спросив, установлена ли личность покойного?
— Так точно. Ученик Софийского училища. В сопроводительных бумагах, адресованных вашему высокоблагородию, все указано. Пещера охраняется нашим постом до тех пор, пока вы не сочтете нужным прислать своих людей, — дипломатично ввернул околоточный.
— Судебным властям дано знать?
— Так точно. Я телефонировал исправляющему должность судебного следователя пятого участка. Только он… Сами изволите знать.
— Уж это точно. Господа судейские считают, что хлопоты — это удел полиции, а их дело прийти на все готовенькое. Мы будем бегать, высунув языки, а следователь раньше полудня не появится.
Все полицейские были искренне убеждены, что следователи и прокуроры так и норовят отпустить преступников.
— Они ю-р-ы-сты, — смачно выговаривая каждую букву, протянул Вышинский, — они о правах каторжников пекутся. А кто позаботится о семьях городовых, которых разбойники, как каплунов, режут?
— Ну, в нашем участке, надо отдать должное Рапоте, с налетчиками никогда не миндальничали, — заверил околоточный, сжимая здоровенный кулак.
— Беда только, что киевская магистратура нас не поддерживает, — жаловался пристав. — Все руки обтрепешь, чтобы выбить признание, а чистоплюи в окружном суде этого понимать не желают. Есть у меня непутевый родственничек, сынок кузина Януария. Молодчику до тридцати лет некогда было курса закончить, связался с нигилистами, побывал в тюрьме. Хорошо, что опомнился, ходатайствовал о восстановлении в киевском университете. И надо же, ведь вчера еще висел на волоске, а сегодня он мне советует гуманно обращаться с подозреваемыми. Я его учу: «Брось, Анджей, свои теории, неприкосновенность личности и прочую марлехлюндию. Запомни — преступников били, бьют и всегда будут бить! Вот на чем зиждется храм правосудия, а не на учебниках по римскому праву».
Потолковав с околоточным о глупых придирках судебных властей, пристав отпустил его, а сам сел за письменный стол. Он подумал, что надо будет поскорее закончить все формальности и утром вручить бумаги судебному следователю. Вышинский прекрасно понял хитрость Рапоты, но успел прикинуть, что толстый сосед вряд ли выиграет от своей уловки. Все огрехи можно было запросто списать на Рапоту и его дуболомов, оправдавшись, что ему, Вышинскому, пришлось принять окончательно изгаженное дознание и исправлять чужие ошибки. Относительно дальнейшего хода дела пристав совершенно не беспокоился. Он не первый год служил в Юго-Западном крае и нюхом чуял, что убийством в канун Пасхи будет заниматься не его участок, а сыскная полиция или даже охранное отделение.
Обдумав все это, пристав повеселел и взялся за сочинение рапорта судебному следователю: «На основании 250-й статьи Устава уголовного судопроизводства сообщаю Вашему Высокоблагородию, что около часа дня 20-го марта 1911 года гимназисты 6-й гимназии Борис Белошицкий, 10 лет, и Петр Элланский, 12 лет, проживающие на Лукьяновке, гуляя в усадьбе Бернера (где кирпичный завод, фронтоном усадьба выходит на Кирилловскую улицу, а задняя граница к Нагорной улице) в одной из пещер глубиною в сажень, в углублении — при входе в пещеру влево, обнаружили труп неизвестного мальчика, о чем сообщили своим родителям, а те чинам Лукьяновского участка, а около 7 час. вечера сообщили в Плосский участок. При осмотре оказалось, что труп в ночном белье, без сапог, в полусидячем положении, голова и грудь в крови, с разложенными ногами и связанными назад веревкой руками; над головой в углублении пещеры, найдены тетради и пояс с бляхой с надписью „ученика приготовительного класса Киевского духовного училища Андрея Ющинского“. Из забранных справок в училище (в ограде Софийского собора) видно, что Андрей Ющинский последний раз был в училище 11-го сего марта; мать его Александра Ющинская, мещанка, живет в Никольской слободке Остерского уезда. Об исчезновении сына заявила администрации училища 13-го марта. Покойному 13 лет от роду, поведения хорошего и аккуратно посещал училище. Труп охраняется до прибытия Вашего Высокоблагородия. Одновременно с сим сообщено об этом товарищу прокурора Окружного Суда, по участку».
