Кондратий Жмуриков - Халява для раззявы
– Где?! Где?! Где?! – дико орала она, тряся Филимона как тряпичную куклу. – Где журналы, сволочь?
Лицо Филимона побагровело, дыхание перехватило и он прекратил всякие попытки освободится из объятий любимой тещи. Перед глазами Лоховского пронеслась, как скоростной лифт, вся его короткая несчастная жизнь. Как жаль умирать молодым, да еще от рук такого чудовища! Ничего он в жизни еще не видел, ничего не пробовал и уже никогда не попробует.
Но не настал еще тот печальный час, час предначертанный каждому его собственной судьбой. Из лап злобной тещи вырван был Филимон ангелом-хранителем. На этот раз он предстал в образе соседа Сивухина, который в этот самый момент проходил по коридору:
– А что это вы тут делаете? – спросил Сивухин, просовывая голову в приоткрытую дверь. Увиденное было истолковано совершенно превратно. Барахтающийся в стальных объятиях Нины Михайловны Лоховский вызвал удивление. – Вот это да! У вас что тут, оргия? При живой-то жене. Ай-да, Филя! Ай-да сукин сын! Я давно подозревал, что у тебя с тещей шуры-муры. С чего бы ты терпел у себя так долго мегеру эту. Ну ты даешь, половой гигант! – Сивухин похабно заржал, изобразивши довольно непристойное движение туловищем.
Побагровевшая теща перевела налитые кровью глаза с зятя на соседа, разжала объятья и поднялась с колен. Нашарив ногой что-тот тяжелое (том энциклопедии «Садовода-Огородника»), она подняла его с пола. Сивухин был конечно же придурок, но не псих. Отчетливо понимая, что связываться с Ниной Михайловной – себе дороже, он послал воздушный поцелуй и скрылся за дверью. Громко затопал, хлопнул своей дверью и на цыпочках вернулся к комнате Лоховских. И вовремя успел подслушать нужное.
Голос Нины Михайловны за дверью звучал глухо и от того казался еще более зловещим.
– Я тебя в последний раз спрашиваю, урод, куда ты дел «Будни механизатора»? Где марка?
– Я думал, вы бредите, я не знал… простите меня… Я больше никогда… Я всегда… – что-то бессвязное лепетал Лоховский.
За дверью послышался звук оплеухи, Сивухин на всякий случай отступил от двери, но свой пост не бросил.
– Ай! – вскрикнул Лоховский, – я буду жало…
Снова раздался звук оплеухи и вскрик, на этот раз женский, тоненький и жалобный. «Наверное, Машка, – подумал Сивухин с завистью. – Гляди-ка, жалеет этого придурка».
В подтверждении мысли послышались рыдания и голос жены Лоховского:
– Мама, мама, прекрати, ему же больно. Я тебя прошу. Я куплю тебя пять, сто, двести марок. Не трогай его.
– Мо-о-лчать, – рявкнула теща, – еще ты не влезала. Я тебе всегда говорила, что Лоховский твой придурок, тряпка. Я тебя предупреждала! Где марка?! – заорала теща с удвоенной силой.
– Я отнес журналы в магазин «Букинист» позавчера, все 12 номеров, – сказал Филимон, понявший, что отпираться бессмысленно.
Это признание отрезвило тещу, она вдруг успокоилась и спросила:
– Сколько тебе за них дали?
– П-пятьдесят, – заикаясь, ответил Филимон.
– Долларов? – утвердительно спросила теща.
– Нет, рублей. Я пива купил, чипсы… Мы с Пашкой…
За дверью что-то громыхнуло так, что пол затрясся даже в коридоре. Сивухин глянул в замочную скважину – мадам теща грохнулась в обморок. Вернее у нее подкосились ноги и она рухнула со всей своей дородностью на пол.
– Идиот, дебил, даун! Для тебя еще слова в словаре не придумали! Разорил, по миру пустил, ограбил… – теща истерично смеялась и плакала одновременно. – Пятьсот тысяч баксов за пиво и чипсы…
От услышанного волосы на голове у Сивухина зашевелились, такие деньги он себе даже представить не мог. Это сколько же сосисок можно купить на такую кучу денег, а сколько бутылок «Анапы»? Господи, вот счастье дураку привалило, а он… «Стоп, стоп. Сивуха, застынь и слушай, что этот лох своей теще дальше говорить будет,» – мысленно приказал себе Сивухин. Руки его тряслись, ухо все время проскакивало мимо замочной скважины. Пока Сивухин собирался с силами он чуть не упустил самое главное – место, место где лежат на блюдечке с голубой каемочкой 500 тысяч баксов!
Тем временем там, за дверью, сделалось подозрительно тихо. Сивухе было слышно только свое собственное прерывистое дыхание.
– Филя, Филимоша, сынок, – очень ласково сказал теща, обращаясь к Лоховскому, – если ты сейчас же мне не скажешь, в какой магазин сдал журналы, я тебе покажу кузькину мать. Я устрою тебе райскую жизнь. Сначала я оторву тебе голову, затем заставляю сожрать свои собственные уши…
От этой абсурдной и в принципе невыполнимой угрозы Сивухину стало ужасно жутко. Так жутко, как в раннем детстве, когда он ждал появления Бабая, который должен унести его, Костика Сивухина, на Лысую Гору и мочился от страха в постель. Лоховскому, видимо, стало так же страшно:
– Магазин «Букинист» возле кафе «Звездочка», т-только у них два дня выходной.
Информация была получена, Лоховский был больше не нужен теще.
– Во-он, чтоб ноги твоей здесь больше не было. Если через пять минут ты не уберешься с глаз моих, я тебя придушу.
Лоховский попытался было возразить или отсрочить позорное изгнание, из своей собственной комнаты, между прочим, но не смог противостоять теще. Сивухин еле успел отскочить от двери, пропуская вперед мчавшегося, словно выпущенная из арбалета стрела, Лоховского. Изгнание Филимона Аркадьевича из семьи состоялось. Важная информация была услышана, Сивухина больше ничего у дверей Лоховских не удерживало.
* * *На улице моросил дождь, холодный пронизывающий ветер поднимал вверх фантики, клочки газет, пустые сигаретные пачки. Филя, подняв воротник своей курточки, понуро брел по улице. Самому себе он напоминал такой же, никому не нужный фантик, гонимый ветром. Только его ветром была Нина Михайловна. Идти было некуда. Филимон позвонил другу Пашке, но у того дома была дама сердца. «Какое, однако у Пашки большое сердце» – подумалось вдруг Филимону. Каждые два дня у него появляется новая дама, причем с прочими своими сердечными зазнобами он никогда не порывает. Друг Пашка жил по принципу: «Чем больше подружек, тем налаженнее быт холостяка. „Взгляд, конечно варварский, но верный.“ Филимон всегда завидовал способности друга любить несколько женщин одновременно. Сам он так к сожалению, а может и к счастью не мог.
Погруженный в свои размышления, Филимон незаметно добрел до вокзала. Место в котором собираются и счастливчики и неудачники. Счастливчики уезжают или встречают, неудачники греются в надежде заработать или украсть. Филимон примостился на одном из подоконников, засунул руки в карманы, поднял воротник своей курточки и закрыл глаза. Шум вокзала постепенно слилися в один убаюкивающий звук, тепло помогло расслабиться и Филимон Аркадьевич нырнул в густой, липкий сон. Во сне было так хорошо, что возвращаться к суровой реальности не хотелось. Но сон имеет обыкновение заканчиваться, а реальность длиться бесконечно. Филимон был самым бесцеремонным образом разбужен милиционером, потребовавшим предъявить документы. Филя покорно достал паспорт и протянул бдительному стражу порядка. Тот заглянув на лист с пропиской документы вернул, процедив сквозь зубы.
– Вы что тут делаете гражданин? Здесь сидеть не положено. Вон в зал ожидания, если ожидаете. А без дела тут шляться нечего. Развели бомжатник, ночуют все кто ни поподя. Потом вещи у пассажиров пропадают.
Филимон виновато дернул головой, попытался придумать правдоподобное объяснения, выдумать убедительнейшую причину присутствия на вокзале, но не смог. Да и объяснять было уже некому. Милиционер разбирался с одичавшего вида мужичком, в длинном дамском пальто с меховым воротником. Воротник был облезлый, висевший клоками. На босых ногах бомжа болтались калоши. Филимона это немного удивило, калоши он не видел уже лет тридцать. Давно-давно, еще детсадовцем он ездил в гости к бабушке. Старушка обожала калоши и носила их в любую погоду. Родители говорили, что она немного не в себе. Что значит „не в себе“ маленькому Фильке было не очень понятно, но казалось страшным и заразным. Так же показалось и сейчас. На месте этого опустившегося мужика в калошах Филимон представил себя, Через год после пребывания на этом вокзале. Сначала он будет пытаться вернуться домой, искать работу и жилье. Потом простудиться заболеет, начнет подбирать окурки и просить милостыню. Одежда истреплется и прохудится… От этой картины у Филимона Аркадьевича защипало в носу и перехватило горло, он едва не зарыдал в голос.
Ужасно хотелось есть, Филя прошел мимо столиков привокзального кафе, прикидывая сколько сейчас может стоить стакан чаю. Пока он мучительно раздумывал хватит ли его рубля к стойке подошел атлетического сложения молодой человек, с короткой стрижкой, в теплой добротной куртке и светлых джинсах. На вид ему было лет 25, может чуть больше. Парень заказал две бутылки пива, пару гамбургеров, пакет чипсов и направился к одному из пустующих столиков уверенной походкой.
