Евгений Сухов - Марьяжник
– Прикажете обедать подавать, Матвей Евграфович?
– Подавайте, Глафира Карловна, подавайте. Я пока побуду у себя в кабинете.
Головацкий, находясь во власти собственных мыслей, тяжело поднялся на ноги, сунул в рот сигару и степенным шагом прошествовал в смежную комнату. Сел за стол, выдвинул ящик и, порывшись в нем, извлек нужную папочку с золотым тиснением.
Ничего нового о покойном генерале Корниевиче из своей личной картотеки Головацкому почерпнуть не удалось. Генерал был действительно крупной политической фигурой, героем кавказской войны, и, на первый взгляд, все его возможные контакты лежали на поверхности. Матвей Евграфович не сомневался, что департамент полиции не обошел вниманием ни одного из возможных свидетелей. А те каналы, по которым Корниевич мог приобретать кокаин, минуя аптечные сети, были известны и самому Головацкому. Их можно было пересчитать по пальцам. А что если генерал приобретал кокаин не сам, а через кого-то из доверенных лиц? Через того же Симакова, например? Или, вообще, через третьи руки? Этот вариант также не стоило сбрасывать со счетов. Найдется непосредственный покупатель – глядишь, найдется и ключик к разгадке. Или, как минимум, к одному из неразрешенных на данный момент вопросов. Матвей Евграфович знал нужного человека, через которого можно будет раздобыть информацию на эту тему. Связи и круг знакомых бывшего профессора академии права были довольно широки.
Закончив с записями по личности Корниевича, Головацкий уделил немало внимания и погибшему вчера вечером капитану Симакову. Интересный факт относительно генеральского адъютанта бросался в глаза практически с первых строк. Симаков слыл завзятым дуэлянтом и не единожды прибегал к столь радикальным методам разрешения спорных вопросов. Однако, насколько мог судить Матвей Евграфович, Симаков за всю свою жизнь не проиграл ни одной дуэли. Даже незначительных ранений не получал. Он был словно заговоренным. А тут… Такое фатальное невезение! Осечка… Головацкий нахмурился, поскреб указательным пальцем кончик носа и с явным неудовольствием покачал головой. Чем больше он думал о произошедших событиях, берущих начало с трагической смерти генерала Корниевича, тем меньше они ему нравились. Прав был Буйчилов. Дело тут явно нечисто…
Мягкий предупредительный стук в дверь нарушил тишину кабинета.
– Да-да!
В дверном проеме появилась голова служанки с седыми, забранными под белоснежный чепец волосами. Головацкий обернулся через плечо.
– Обед подан, Матвей Евграфович.
– А Ульяна Дмитриевна пришла?
– Уже за столом. Вас дожидаются.
– Хорошо. Я иду.
Профессор убрал папочку обратно в стол и запер ящик на ключ. Не то чтобы Головацкий не доверял кому-то из прислуги. Боже упаси! Скорее, сработала выработанная годами привычка. Раз он взялся за расследование очередного дела, все непременно должно было находиться в рамках строжайшей секретности…
А двумя часами позже, когда обед в обществе супруги был завершен и Матвей Евграфович даже позволил себе пропустить два бокальчика красного полусладкого для улучшения мозговой деятельности, он снова вернулся в свой кабинет, куда пожаловали по его личному приглашению и два бывших студента – Михайлов с Орловым.
Они были очень разными. Высокий и нескладный Егор Михайлов с растрепанной соломенной шевелюрой и в длиннополом сером пальто, стиль которого ни в коей мере не мог одобрить Матвей Евграфович, являл собой полную противоположность Тимофею Орлову. Последний, напротив, был невысок, коренаст и чрезвычайно гордился своими черными, как вороново крыло, аккуратно зачесанными на косой пробор волосами. Одевался Тимофей под стать Головацкому, который в силу своего недюжинного авторитета был для бывшего студента бесспорным примером для подражания.
– Ну, что ж, господа, – Матвей Евграфович нередко обращался к своим студентам как к равным. – Нам, а вернее, вам, господа, предстоит определенная работенка. Да-с… Дело, собственно, вот в чем…
Головацкий неторопливо, в привычной для себя манере, мусоля сигару и обволакивая кабинет непроницаемой дымовой завесой, поведал своим помощникам о своем недавнем разговоре с начальником Третьего отделения департамента полиции. Оба молодых человека слушали профессора, не перебивая. Только один раз Михайлов предпринял попытку задать какой-то наводящий вопрос, но был безжалостно остановлен взмахом руки Матвея Евграфовича.
По завершении повествования Головацкий дал молодым людям просмотреть и содержимое папочки с золотым тиснением. Михайлов ознакомился первым и только после этого передал бумаги Орлову.
– Так Корниевич был кокаинистом? – задал он, наконец, тревоживший его на протяжении последних десяти минут вопрос. – Я правильно понял, Матвей Евграфович?
– Совершенно верно, Егор, – к потолку всплыло очередное облако дыма. – Только это строго между нами. Да-с… Я хочу, чтобы вы оба сегодня же отправились на место гибели генерала Корниевича. Дом не опечатан, потому как вследствие естественных причин кончины генерала официальное расследование не назначено. Пока не назначено. Вас будет сопровождать сотрудник департамента полиции. Буйчилов об этом всенепременно позаботится. Так что с проникновением в дом покойного проблем не должно возникнуть…
Орлов завершил чтение, аккуратно закрыл папку и положил на край стола.
– Что мы должны искать, Матвей Евграфович? – по-деловому осведомился он.
Головацкий улыбнулся:
– Боюсь, что я и сам пока этого не знаю, любезный. Но меня интересует все, что вы сумеете найти или подметить. Важной может оказаться любая незначительная деталь. Разболтавшийся шпингалет, огарок свечи, длинный белый волосок на ворсистом ковре… Да-с… И, разумеется, будет не лишним пообщаться с прислугой и адъютантами покойного. Подробности дуэли капитана Симакова интересуют меня не меньше, чем гибель самого генерала Корниевича. Постарайтесь узнать, что послужило причиной размолвки между Симаковым и поручиком Рытвиненко. Судя по всему, у департамента нет никакой информации на этот счет. Иначе Буйчилов непременно бы сообщил мне об этом. Оно и понятно. Подобные вещи в офицерском кругу разглашать не принято. Но всегда найдется кто-то, кто готов поделиться предположением, сплетней… Постарайтесь разговорить тех, кто был причастен к дуэли. Ну, а в остальном… – Головацкий развел руками, отчего зажатая меж его пальцев сигара вспыхнула, и на брюки профессору просыпалось немного пепла. – Не мне вас учить, господа. Здесь важна любая мелочь. Чем занимался в последнее время Корниевич, с кем общался, какие-то оставшиеся незавершенные дела… Записи покойного…
– А что касаемо этих отметин на шее генерала, Матвей Евграфович? – вновь подал голос Михайлов.
Головацкий положил сигару на край пепельницы.
– Отметины – самое главное, Егор, – серьезно произнес он, сверкнув единственным зрячим глазом. – У меня есть предположения, как и от чего они могли появиться. Но мне нужны снимки. Снимки тела покойного генерала Корниевича. Недостаточно описать отметины, о которых говорил Кондратий Ксенофонтович. Я хочу видеть их. А также всю шею и грудь Корниевича.
– И грудь?
– В первую очередь грудь, – загадочно молвил профессор, пригладил пальцами бакенбарды, демонстрируя тем самым крайнюю степень задумчивости, и тут же продолжил: – Уверен, что у Буйчилова такие снимки уже имеются… Так что будьте добры, господа, заехать и в департамент. Скажите господину Буйчилову, что это моя личная просьба. Я непременно хочу взглянуть.
– А Рытвиненко? – напомнил Орлов, недовольный тем, что его напарник первым затронул тему загадочных отметин на шее генерала. – Нам и его придется разыскивать?
– Поручика Рытвиненко мы искать пока не будем, – Головацкий покачал головой. – Я полагаю, что этот человек либо мертв так же, как и погибший от его руки капитан Симаков, либо в скором времени не преминет объявиться сам. Одно из двух, Тимофей, одно из двух. Третьего, как известно, не дано.
Папка перекочевала обратно в ящик стола, и это означало, что к настоящему моменту профессор завершил инструктаж своих подручных. Теперь для дальнейших действий ему требовалась новая, более расширенная информация.
– И будьте предельно осторожны, господа, – предупредил Головацкий, когда оба молодых человека поднялись и двинулись к выходу из кабинета. – Мы ни в коей мере не должны без крайней на то необходимости хоть чем-то запятнать честь покойного генерала Корниевича. Симаков мертв, но другие адъютанты могут не простить вам такой вольности. А мне, знаете ли, совсем не хотелось бы оказаться в числе секундантов на ваших дуэлях. Так что осторожнее, господа…
– Не извольте беспокоиться, Матвей Евграфович, – заверил его Михайлов, и вместе с Орловым они вышли из профессорского кабинета.
Головацкий потушил сигару, придвинул к себе чистый лист бумаги, чернильницу и перо. Несколькими быстрыми штрихами он набросал шею человека без головы и без туловища, а затем сделал на ней две вертикальные и две горизонтальные отметины, означающие легкие порезы кожи. Поднес рисунок поближе к мерцающему пламени наполовину оплавленной свечи. Прищурил единственный глаз…
