Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов
— Хоть сыра кусок!
Никакого ответа.
— Хоть хлеба дай!
— Гиляровский! — твердо сказала Маша. — Вот скажи, ты сильный человек?
Я жалостливо посмотрел на нее и ткнул пальцем в серебряный прибор:
— Если будешь меня так кормить, я скоро ноги перестану волочить.
— А если ты будешь тайком нажираться по ресторанам, как вчера, то скоро со стула подняться не сможешь!
— Откуда ты знаешь? — удивился я, помня, какие меры предосторожности применял, чтобы супруга меня не раскусила.
— О, брось, Гиляй, как будто я тебя не знаю! Ты, когда голодный, злой как черт. И спишь плохо. А вчера как лег, тут же и заснул. Да еще и мурлыкал как кот.
Я аж крякнул:
— Да что ты врешь, Машка! Как это я мурлыкал? Чтобы ты знала, я вчера ездил на место преступления! И получил добро от Амфитеатрова на полполосы!
— И где же это место преступления? — спросила Маша.
— В Купеческом… — Тут я осекся, но было поздно.
— Ага! — торжествующе крикнула Мария Ивановна. — Ну, Гиляй, договаривай! В Купеческом клубе небось? Послушай, Володя, я хочу серьезно с тобой поговорить…
В столовую робко заглянул Коля, юный секретарь шестнадцати лет, которого я взял из посудомоек ресторана «Крым».
— Коля! — повернулся я к нему. — Выгляни в окошко, посмотри, Иван там? Мне надо срочно уезжать!
— Погоди, я не договорила! — заупрямилась Маша, чувствуя, что я собираюсь ускользнуть с ее лекции по здоровому питанию.
— И очень хорошо, что у нас сегодня нет завтрака, — радостно сообщил я ей. — Это очень кстати.
— Как это нет? А яйцо?
— Потому что я отправляюсь в морг, к Павлу Семеновичу Зиновьеву! На пустой желудок оно как-то поспособней!
Снова появилась голова Коли.
— Ваш Иван ждет, — сообщил он. — На месте.
— Ах ты… — только и сказала Маша.
Я схватил яйцо и сунул его в карман пиджака:
— Водовозу отдам.
Водовозом я называл своего личного извозчика Ивана. Это прозвище я дал ему в память о давнем соревновании, когда Иван на спор пытался провезти не расплескав стакан с водой по всей Тверской, что ему не удалось. Зато это был самый быстрый извозчик на Москве — парень вполне мог бы стать лихачом и увозить к загородным ресторанам молодых купцов с их пассиями, но попал ко мне и остался на службе. Я оплачивал его ежемесячный пай в артели, давал сверху, а еще часто отпускал в свободный извоз. Зато по моему первому слову Иван тут же объявлялся и доставлял в требуемое место буквально в момент, часто нарушая недавно введенные правила дорожного движения.
Надев в прихожей пальто, папаху и галоши, я обмотал шею длинным шарфом и спустился вниз.
На улице я моментально продрог от ветра. Вот что значит выходить из дома на пустой желудок!
— На! — сунул я яйцо Ивану. — Марья Ивановна угощает.
— Благодарствуйте! — ответил Водовоз. — Куда поедем, Владимир Алексеевич?
— В Тверскую часть, в морг.
— Недалеко, — отозвался мой извозчик. — Сей момент будем.
Под кожаным верхом было ненамного теплей. Я даже пожалел, что у Ивана в пролетке нет положенного полога, чтобы укрывать ноги. Вообще-то такие пологи полагались в каждой пролетке, и городовые строго за этим следили, но я выпросил у городской полиции особое право моему Ивану ездить без полога, чтобы мне было сподручней выпрыгивать из пролетки, когда дела требовали срочности. Но за скорость приходилось платить удобством.
Мы быстро докатили до Тверской части, над которой возвышалась каланча — Иван указал кнутом на самый ее верх с двумя изогнутыми коромыслами, на которые во время пожара вывешивали шары, указывающие где и насколько сильно горит.
— Небось мерзнет служивый, крыша-то есть, а с боков продувает! Каково ему там!
И правда, пожарный на каланче был открыт всем ветрам, а согреться глотком водки не мог — ему было строжайше запрещено.
— Ваня, ты меня здесь высади, а сам поезжай к задней части и жди там. Отсюда тебя городовой погонит.
— Уж знаю, не беспокойтесь, Владимир Алексеевич, — ответил Водовоз, подождал, пока я слезу, и дал вожжей своей резвой кобыле.
Я вошел в здание морга, поднялся на второй этаж по лестнице — широкой настолько, чтобы носилки с покойным могли развернуться в пролете, — толкнул выкрашенную белой краской дверь и попал в коридор, из которого можно было попасть в несколько больших комнат, отделанных пожелтевшей от времени плиткой. Пришлось сразу вытащить платок и прижать его к носу — специфический запах карболки и разлагающихся тел был так силен, что с непривычки мог сбить с ног. Из левой комнаты, где располагалась помывочная, вышел человек в белом халате и длинном, почти до пола черном кожаном фартуке. На голове — шапочка, а на лице — марлевая повязка, так что узнать его было положительно невозможно. В руке он держал резиновый шланг, из которого тонкой струйкой стекала вода. Я помнил, что у доктора Зиновьева, полицейского патологоанатома, был помощник по фамилии Байсаров. Но тот был здоровенным детиной, халат на нем сидел как матросский бушлат на бегемоте. А этот служитель морга показался мне роста невысокого, а телосложения даже изящного.
— Вам кого? — спросил он меня на удивление мелодичным голосом. И я подумал, что это юноша-студент из медицинского, проходящий практику.
— Павел Семенович здесь?
— Нет. Уехал.
— А когда вернется?
— Скоро.
— Могу я его подождать?
Служитель пожал плечами.
— Я знаю, где его кабинет. Посижу там. Обещаю ничего не трогать!
Пройдя мимо помывочной, я дошел до конца коридора и открыл дверь. Кабинет доктора Зиновьева был обставлен бедно, но практично.
А ведь и правда, хорошо, что не позавтракал, подумал я. Хотя на турецкой войне я и привык к запаху смерти, с того момента прошло много лет, да и не часто мне приходилось сталкиваться с таким густым запахом смерти, какой был в полицейском морге!
Хотя в морге поддерживалась холодная температура, во избежание гниения тел, в кабинете было намного теплее. Однако пальто я не снял, и поэтому скоро начал задремывать. Но тут послышались энергичные шаги и голос Павла Семеновича:
— Так-так-так! И что это за Орфей спустился в наше царство мертвых?
— Скорее поднялся! Вы же на втором этаже! — ответил я громко, вставая с дивана.
Зиновьев, хохотнув, вошел в кабинет, крепко пожал мне руку и, сняв свое пальто, повесил его на вешалку в углу.
— Владимир Алексеевич! — бодро сказал он. — Какими судьбами? Опять расследуете какое-нибудь кошмарное убийство? Уж не купца ли Столярова?
— Точно его! Откуда знаете?
— А в последнее время к нам ничего интереснее этого не поступало! Ну-с, — потер он ладони, — сперва чаю, потом мертвецы? Или сначала мертвецы, а потом чай?
— Давайте сначала мертвеца.
Зиновьев кивнул, подошел к шкафу и открыл ключом дверцы. Потом указал на полку с банками:
— Вот он.
— Кто? — удивился я.
— Коннозаводчик Столяров! Правда, он здесь не целиком. Это, — он указал на одну из банок, — желудок, это — печень, тут — часть кишечника, а здесь — содержимое желудка.
Я чуть не поперхнулся, но потом пригляделся к содержимому банок и расслабился.
— Павел Семенович! Ну что вы мне «колокол льете»? В этих банках какая-то мутная водица, причем во всех одинаковая.
— Это не просто водица, Владимир Алексеевич, — ответил Зиновьев, вынимая одну из банок, — это результат процесса обработки. Эта мутная водица поможет нам ответить на вопрос, чем именно отравили уважаемого купца.
— А его точно отравили? — спросил я.
Зиновьев кивнул:
— Отравили. Но вот чем? Это интересно. Понимаете ли, узнав отравляющее вещество, мы можем тут же сузить круг подозреваемых. А часто и определить мотив убийства. Впрочем, это не мое дело — строить версии. Этим пусть занимаются сыщики. А я должен дать им факты. Ну что, пойдем посмотрим на тело? — Он сунул одну из баночек в карман халата.
— Пойдем.
Мы прошли по коридору и свернули в небольшой зал направо. Зиновьев щелкнул вторым выключателем, добавив света, и провел меня к столу, на котором под большой мятой простыней лежал кто-то грузный, с большим животом. Простыня соскользнула с правой ступни, обнажив плоские пальцы ноги с толстыми неопрятными ногтями и желтыми мозолями. Доктор встал у изголовья и ловким движением открыл голову мертвеца.
— Вуаля! Знакомьтесь!
Я встал рядом с Зиновьевым. Столяров при жизни был обладателем мясистого носа, коротко стриженных русых с сединой волос и аккуратной бородки клинышком. Как ни старался, я не мог вспомнить его лица — вероятно, мы с ним никогда раньше не встречались.
— Итак! — начал свою лекцию доктор Зиновьев. — Почему я утверждаю, что его отравили? Потому что он умер! Я убедился в этом, вскрыв грудную клетку и вырвав ему сердце.
