Господин следователь (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
— Значит — случайность? — решил уточнить я.
— Наверняка, — авторитетно подтвердил доктор. — Случайность, сударь вы мой, она завсегда таится — везде и всюду. Вон, как сейчас помню — два года назад, мальчишки-реалисты решили ворон погонять — много их у училища развелось. Сделали лук, наподобие индейского, а один другому стрелой в глаз и попал. И что? Глаз-то вытек, и окривел паренек на один глаз. А обидчик ревет — мол, не хотел я в него стрелять, выше головы метил.
— Так то, мальчишки, — неуверенно сказал я.
— А что, у взрослых так не бывает? — хохотнул доктор. — Вон, в шестьдесят четвертом году, я тогда полковым врачом служил, стояли мы на Валдае. Тамошний почтмейстер — смазливый, надо сказать, стервец, жену полкового командира осчастливил. Не знаю, на что и позарился-то? В возрасте уже, ни кожи, ни рожи, да и раньше, кто только ее не осчастливливал? Правда, там, в основном, молодые офицерики были, до баб жадные. А тут, полковник свою супругу прямо с почтмейстером застал. Тумаков наглецу навешал, да из окна выкинул. Тому бы утереться да помалкивать. Так нет, он скандал потом закатил в дворянском собрании, пощечину полковнику дал и на дуэль вызвал. Если бы у командира оружие при себе было — пришиб бы, мерзавца, да и все. Не хотел наш полковник со штатским драться, да и не дело, чтобы полковые командиры на дуэлях стрелялись, да еще и со штатским, но тут пришлось. Нашли где-то дуэльные пистолеты — им уж сто лет в обед, с двадцати шагов бились. Полковник-то то ли промазал, то ли вообще в белый свет стрелял, а почтмейстер, скотина такая, прямо в лоб пулю засадил. Кричал — мол, не хотел убивать! Вот, подумайте-ка — у полковника тридцать с лишним лет службы. Крест святого Владимира, медали. Он и Польшу прошел, и на Кавказе сражался, и в Крыму был. А тут — пуля от какого-то мальчишки смазливого? Тот ведь и стрелять не умел.
— Так может, почтмейстер просто прикидывался? — предположил я. — Научился стрелять, а потом врал, что не умеет.
— Куда там, — отмахнулся Федышенский. — Чтобы из тех пистолетов стрелять — навык нужен и тренировка. Но и умелец с двадцати шагов пулю в лоб не засадит. Да и почтмейстер совсем не герой. Его бы на каторгу следовало отправить, но он с перепугу с ума сошел. Два года в тюремном замке продержали, потом в психиатрическую лечебницу перевели. И секундантов разжаловали. Хорошо, что не я в этот день на дуэль ходил, а мой помощник, иначе бы без чина остался. Умные люди потом говорили — надо было полковнику этого ловеласа не бить, а попросту застрелить. Ну, посидел бы пару месяцев под арестом, потом бы оправдали — мол, пребывал в сильном душевном расстройстве. Из армии бы пришлось уйти — но ушел бы и с мундиром, и с пенсией, так ему все равно уходить в отставку. Но все умники задним умом крепки.
Отставной статский советник собрался уходить, а я вспомнил о подарке батюшки и его совете — проконсультироваться со сведущим человеком. Я-то собирался с приставом проконсультироваться, но доктор тоже сойдет. И мне не придется таскать при себе железяку. Вес — не ахти, но карман оттянет.
— Михаил Терентьевич, вы ведь в оружии разбираетесь? — поинтересовался я, а когда тот кивнул, вытащил из стола револьвер и положил его на стол.
— О, знакомая штука. У нас его воблой звали. А иной раз — бульдогом.
Так это и есть «бульдог»? Излюбленное оружие террористов? Не знал. Точнее — знал, но в руках не держал и в глаза не видел.
— Мне тут подарок прислали, не поможете разобраться?
— Так тут и разбираться не нужно. «Бульдог» — штука простая до изжоги.
Наверное, я бы и сам разобрался, но пусть толковый человек поможет.
Федышинский, умело орудуя толстенькими пальцами, показал как снаряжать барабан, как извлекать стреляную гильзу с помощью шомпола.
В барабан заряжалось только пять патронов, а я думал, что во всех револьверах их семь. Ладно, буду знать. Под руководством Федышинского и я потренировался заряжать и разряжать револьвер.
— Ну вот и все, — вскинул отставной военврач револьвер, прицелившись в стену. — В парк сходите, потренируйтесь. Только подальше куда-нибудь, а лучше за город, чтобы реалисты или «александровцы» не увидали, да за вами не увязались. Любопытные, спасу нет! И-за любопытства своего могут под пулю сунуться. Но с пяти шагов вы и без тренировки попадете, а больше, с вашей-то профессией, и не нужно.
Здесь я согласен. Вряд ли мне придется вступать в перестрелку с гангстерами. И в засаду на конокрадов не собираюсь идти. Наслышан про них, но этим пусть мои коллеги из сел занимаются. Я вообще не собирался таскать при себе револьвер. К чему это? И кобуру батюшка не прислал, а таскать в кармане несолидно. Запру в столе, пусть лежит. Вряд ли он мне понадобится, но как говорят — пусть будет.
Михаил Терентьевич поинтересовался сурово:
— Помните, что без нужды оружие на человека нельзя нацеливать?
— Помню. Говорят, что один раз в год и палка стреляет.
— Вот-вот, — кивнул доктор. — Но вы, как я слышал, с поленом хорошо управляетесь. Так что, если опасность какая — так вы поленом. Но на человека полено не нацеливайте, вдруг стрельнет.
Я только головой покрутил. Кажется, это полено — и не полено, вообще-то, а чурочка, станет теперь преследовать меня всю жизнь. Или не всю жизнь, но очень долго.
Доктор закряхтел, ставая со стула. Направляясь к двери, сказал:
— Вот, вы про случайность заговорили. А я нынче на вызов к Карандышеву ходил. Знаете такого? Нет? Ну и не надо. Так вот — вроде, и не пьет человек, а брякнулся, голову ушиб.
— Сильно ушиб? — заволновался я.
— Так ничего страшного, — отмахнулся Федышинский. — Легкое сотрясение мозга. Правда — он что-то не договаривает, на подбородке-то у него синяк, словно кто-то в рыло приголубил. Пытать не стал, его дело, где ему в морду дали. Полежит с недельку, как синева под глазами сойдет, может и на службу идти.
Федышинский ушел, а я вздохнул с облегчением. Карандышев жив, сравнительно здоров, а самое главное — не дал на меня показаний, не написал на меня жалобы. Потом подумал, что я, все-таки, до сих пор живу старыми представлениями. Вот, что бы сказал титулярный советник, если к нему бы явился с проверкой травмы городовой? Мол — ударил его господин Чернавский за то, что хотел подложить ему свою жену в обмен за протекцию? Да и непохоже, чтобы здесь полиция реагировала на травмы.
Но что мне делать с делом Долгушинова? Тавтология, простите. Судя по всему, назревает глухарь. Стыдно. Но ухватиться не за что, как ни крути.
Глава пятнадцатая
Архивариус из Городской управы
В Череповецкой городской управе — двухэтажном доме с каланчой размещается несколько инстанций — и государственных, и общественных. На втором этаже заседает Городская дума, на первом — кабинет самого Городского головы Ивана Андреевича Милютина, в левом крыле располагается уездный исправник коллежский асессор Василий Яковлевич Абрютин, его помощник (в чине надворного советника!) и канцелярия. И все умещаются в двух кабинетах. Пристав и городовые, с которыми я чаще имею дело, нежели с их начальством, обитают в отдельное здание, который именуют то участком, то околотком.
Да, забыл упомянуть, что добрую половину Управы занимает городская библиотека. Особое здание для нее пока не отстроено — то денег нет, то подрядчик запил, то бревна, приготовленные для сруба и уже вывезенные из леса, вдруг взяли, да и сгорели.
По убийству старика Двойнишникова не было никаких зацепок. Городовые, как доложил мне пристав, прошлись по всем соседям, когда те очухались после праздников. Как я и думал — никто ничего не слышал и не видел. Ни про знакомых, ни про родственников неизвестно.
Список похищенных вещей мало что дал. Допустим, у кого-то увидели бронзовый шандал или часы-ходики, фарфоровую солонку — что в этом такого? Вещи, конечно ценные, но такими можно удивить разве что крестьянина.И примет никаких. Про старые сапоги или ложки, я вообще молчу. Разумеется, пристав представил список в канцелярию, отправили запросы по уезду, но, надо полагать, становые приставы поступят с этими запросами, как со всеми прочими — наткнут на гвоздь, где они и станут висеть.
