Макс Коллинз - Похищенный
– Как я уже сказал вам, подпись на письме напоминает знак сицилийской мафии. Здесь изображены два пересекающихся круга...
– Круга? – На этот раз я дернул головой значительно сильнее. Брекинридж заметил это и наклонился вперед. – Пересекающихся?
– Да, если бы меня спросили, я бы назвал их пересекающимися кругами...
– Хорошо, хорошо. Продолжайте описание.
– Еще по горизонтальному диаметру этих пересекающихся кругов проходят три точки или три отверстия. Круги окрашены синим цветом. Внутри в правом синем кругу красный кружок поменьше.
Черт.
– Это письмо представляет для вас интерес, полковник? Надеюсь, вы не теряете со мной ваше драгоценное время, сэр?
– Оно представляет для меня огромный интерес, профессор, – сказал я. – Где вы находитесь? Мы приедем за вами немедленно.
– Я в Бронксе. Но думаю, я сам приеду к вам, полковник. Вы столько пережили, и для ваших близких будет лучше, если вы останетесь дома. Я сам приеду к вам в Хоупуэлл.
– Когда, профессор?
– Я выезжаю немедленно, – аффектированным тоном произнес он и положил трубку.
Я несколько мгновений смотрел на телефон. Потом взглянул на Брекинриджа, глаза которого расширились.
– Вам лучше разбудить Слима, – сказал я.
* * *Через час и сорок минут я стоял, засунув руки в карманы пальто и прислонившись к побеленной каменной стене возле закрытых ворот, где дорога Федербед Лейн переходила в частную подъездную дорогу Линдбергов. Я прятался от ветра и ждал, когда появится Кондон. Неподалеку, возле будки подрядчика, держа в руках винтовку, стоял полицейский: он был похож на тюремного охранника. В это позднее время вокруг не было газетчиков.
Позади заскрипела мерзлая земля, и моя рука потянулась к пистолету калибра девять миллиметров, который я носил под мышкой; однако, когда я повернулся, я увидел приближающегося в пальто и без шапки Брекинриджа.
Он остановился, держа руки в "карманах, и сказал:
– Я разбудил ректора Фордхемского университета, и он подтвердил информацию, которую дал о себе Кондон. Семьдесят два года, работал учителем в начальной школе, сейчас на пенсии. Продолжает преподавать на полставки. Очень внимательно следит за своей физической формой, в прошлом судил футбольные матчи, до сих пор дает уроки плавания.
– Это в семьдесят-то два года?!
Брекинридж приподнял одну бровь.
– Видимо, он большой оригинал. Воображает себя патриотом. Известен тем, что на общественных мероприятиях поет «Усеянный звездами флаг» со слезами на глазах.
– Я, наверное, сейчас сам заплачу.
А ночь уже плакала, стонала, словно раненый, загнанный в западню зверь. Я прислонился к стене, поднял воротник пальто, чтобы прикрыть лицо; даже парень из Чикаго может умереть от ледяного ветра.
– Я также позвонил в Бронкс редактору и издателю газеты «Хоум Ньюз», – сказал Брекинридж.
– Полковник, как коп вы на голову выше Шварцкопфа.
Он замолчал, видимо, оценивал мой комплимент. Потом сказал:
– Редактор, некий мистер О'Флэхерти, сказал, что является «старым добрым другом» Кондона и что сей ученый муж уже многие годы публикует в их газете стихи, очерки и письма на различные актуальные темы... Подписывая их среди прочих странных псевдонимов как П. А. Трайот и Д. У. Стайс.
Я хрипло рассмеялся.
– Мне он показался чудаком и назойливым человеком. Почему, черт возьми, похитители выбрали этого кретина? Свои услуги в качестве посредников предлагали различные крупные общественные деятели.
– Я не могу ответить на этот вопрос. Не смог на него ответить и редактор О'Флэхерти, который сказал, что тираж газеты «Хоум Ньюз» меньше ста тысяч экземпляров.
В этот момент темноту дороги прорезал свет фар автомобиля. Машина остановилась, и из нее вылез пожилой, с усами, как у моржа, человек, весьма подвижный для своего возраста и массы: рост у него был больше шести футов, а вес, вероятно, двести с лишним фунтов. Пальто на нем не было; он был в аккуратном темном старомодном костюме-тройке с золотой цепочкой для часов, в крапчатом галстуке и шляпе-котелке, которую он уже вежливо снимал; он был похож на человека, отправившегося на вечеринку в1912 году и опоздавшего на несколько десятилетий.
– Это дом Линдберга? – спросил он голосом, который я слышал два часа назад по телефону.
Через закрытые ворота Брекинридж сказал:
Да, это дом Линдберга. Вы доктор Кондон?
Старик поклонился, взмахнув шляпой-котелком:
– Я доктор Джон Ф. Кондон.
В машине сидело еще два человека. Я расстегнул пальто, чтобы облегчить себе доступ к пистолету.
– У вас письмо для полковника? – спросил Брекинридж.
– Да, сэр. Я предпочел бы передать ему его лично.
Стоя чуть позади Брекинриджа, я крикнул:
– Кто это с вами?
Кондон прищурился; у него были розовые щеки и глупые глаза.
– Полковник Линдберг?
– Нет, – сказал я. – Я коп, и я вооружен. Кто это сидит в машине, черт возьми?
Кондон приподнял подбородок, глаза и ноздри его расширились.
– В такого рода выражениях нет необходимости, сэр.
– Кто сидит в этой чертовой машине?
– Геллер! – резко прошептал Брекинридж. – Прошу вас!
Кондон робко шагнул вперед, держа шляпу в руке.
– Со мной приехали двое моих друзей, один из которых великодушно согласился привезти меня сюда. Я звонил сюда из ресторана Макса Розенхайна, и Макс поехал со мной; с нами также наш общий друг, Милтон Гаглио, торговец тканями. Он вел машину.
– Скажите им, чтобы они вышли из машины и подняли руки, – сказал я.
– Право, – чопорно проговорил Кондон с высоко поднятой головой, – это очень неблагородно с вашей стороны.
– Будет хуже, если ваши друзья не вылезут из машины.
Они вылезли из машины: маленький, смуглый человек лет тридцати и второй, покрупнее, которому было лет под шестьдесят. Оба были в пальто и шляпах.
Тот, что поменьше и помоложе, сказал:
– Меня зовут Милтон Гаглио. Извините, что мы так задержались. Мы заблудились и останавливались у закусочной «Балтимор», чтобы спросить дорогу.
Эта закусочная стояла на перекрестке недалеко от Хоупуэлла.
– Меня зовут Макс Розенхайн, – сказал мужчина постарше с беспокойной улыбкой на лице. – Мы вроде как комиссия – итальянец, еврей и ирландец.
Никто не засмеялся.
– Поднимите ваши руки, джентльмены, – сказал я.
Они посмотрели друг на друга скорее удивленно, чем испуганно; оскорбленным выглядел только Кондон.
– Мне понятна ваша озабоченность вопросами безопасности... – начал он.
– В таком случае заткнитесь, – сказал я, – и делайте то, что вам говорят.
Брекинридж, который, кажется, был несколько ошеломлен моей полицейской тактикой, открыл ворота; я вышел и обыскал троих мужчин. Приятели Кондона перенесли обыск стоически, один лишь профессор возмущенно пыхтел.
– Давайте посмотрим на письмо, профессор, – сказал я.
– Я бы предпочел показать его полковнику Линдбергу.
– Покажите мне одну подпись.
Тяжело дыша через нос, он подумал над моей просьбой, потом вытащил из кармана пальто белый конверт, достал из него другой конверт, поменьше, и показал мне письмо. На нем действительно были красный и синие круги и отверстия.
– Отойдите в сторону, – сказал я ему и кивнул двум другим, чтобы они сделали то же самое. Я заглянул в машину, черный «шевроле», посмотрел под сиденьями, проверил вещевой ящик. Попросил Гаглио открыть багажник, и он выполнил мою просьбу, однако, кроме запасной покрышки и домкрата, в нем ничего не было.
– О'кей, ребята, – сказал я, сделав величественный жест. – Садитесь обратно в свою машину.
Кондон неохотно кивнул, с глупой тщательностью сложил письма обратно в конверты и с подчеркнутым достоинством пошел обратно к черному «шевроле», другие двое двигались быстро, словно подметки у них были горячими.
Я вызвал полицейского из будки подрядчика и велел ему вместе с винтовкой проехать с ним к дому на подножке автомобиля. Потом я сказал сидящему за рулем Гаглио:
– Езжайте вокруг дома, остановите около гаража и ждите нас.
Машина отъехала. Брекинридж закрыл ворота и запер их на замок. Красные огни задних фонарей медленно приближались к почти неосвещенному дому – светились лишь несколько прямоугольников окон первого этажа; полицейский ехал на подножке, словно пилот-трюкач на крыле самолета.
– Не очень-то вежливо вы с ними обошлись, – сказал Брекинридж.
– Этот профессор либо жулик, либо дурак, – сказал я. – А я не переношу ни тех, ни других.
Брекинридж ничего не сказал на это; мы пошли к дому, кивнув на ходу двум полицейским, с жалким видом стоявшим у угасающего костра.
Полицейский, который ехал на подножке, поставил всех троих у двери, что вела в дом через комнату для слуг. Брекинридж отправил полицейского обратно на его пост и открыл дверь для гостей. Мы собрались в кухне, освещенной лишь маленькой лампой над печкой. Из гостиной примчался непременный Вэхгуш.
