Мария Чепурина - Свиток Всевластия
– Истинная красота внутри! – заученно говорил Помье, стараясь думать о приближающемся всевластии. – У тебя доброе сердце, Николь! Намного добрее, чем у большинства женщин!
– Но я же не молода…
– Так и я ведь не мальчик!
– Боюсь, мне уже не удастся родить тебе деток…
– Будем уповать на Господа, любовь моя! Сара родила Исаака в девяносто лет, чем же ты хуже?
– Но когда же мы обвенчаемся?
– Раньше, чем тебе кажется, ненаглядная!
Умиротворенная, счастливая Николь прижалась к плечу своего жениха.
– Хозяйка-то как? Обижает тебя? – спросил литератор.
– Последнее время полегче… Как эти… как их?.. Штаты собрались… так ей теперь не до нас, не до слуг. Целыми днями принимает всяких гостей да обсуждает с ними политику. А если гостей нет – ругается с дядькой и теткой. Требует, чтобы они отпустили ее в Версаль.
– В Версаль нынче съехались все знаменитости…
– Надо думать! Вот моя барышня и скандалит. Отпустите, говорит, иначе без спросу уеду! Хочу, говорит, дом в Версале нанять и депутатов там собирать у себя в гостях!
– А они что?
– Ну что они скажут? Денег-то нет. Какие уж тут дома, какие уж тут приемы, ежели и на карету новую не хватает? А барышня еще и перестановку затеяла, как вселилась. Мебель купила новую.
– Лучше бы слугам жалование прибавила!
– Вот именно! Да только разве дождешься? Ей на нас наплевать. А как тетка-то переехала, так они лаются целыми днями. Аж уши болят…
– Что за тетка?
– Да опекунова сестра. Переехала жить к нашей барышне вместе с братом, а то молодой девице все-таки неприлично без присмотра. Глядишь, натворит делов… От нашей-то всякого ожидать можно! Собралась за какого-то там виконта, а у него слава дурная, говорят, хозяйку нашу прежнюю уморил… Дядька против, тетка против, а эта ну никак не отступается! Говорит: не согласитесь – убегу! Да не бежит пока…
– А ты бы со мной убежала? – спросил вдруг Помье.
Николетта смущенно заулыбалась:
– А ты точно на мне женишься?
– Как же я могу теперь не жениться, если я тебя обесчестил?! – высокопарно произнес литератор.
– Тогда проси моей руки у хозяйки.
Помье помотал головой:
– Не годится.
– Чего ж не годится?!
– Сама посуди: у тебя ни имущества, ни приданого, да и я гол как сокол.
– Но ведь ты же поэт…
– Много ли денег приносит поэзия?! Люди искусства издревле были бедны и перебивались с хлеба на воду! Мы с тобой пойдем по миру, Николетта. Сам я еще могу выносить эту страшную нищету. Но ты, мой ангел! Но наши будущие детишки! Я не прощу себе, если они будут голодать! Питаться виноградом и каштанами… Жить на пятнадцать су в день… Ночевать всякий раз в новом месте… Неужели нашим детям будет уготована такая судьба?! Лучше им вовсе не появляться на свет!..
– Так ты что, теперь на мне не женишься? – расстроилась Николетта.
– Да нет, дорогая, женюсь! Только сначала нам надо обеспечить свое будущее!
– Хочешь заработать денег впрок? Так это же сколько времени… Я состарюсь…
– Николь, есть и более быстрые методы обогащения!
– Это какие?
В глазах Николетты возникла тревога. Писатель откашлялся. Он приступал к завершающей, наиважнейшей части своего плана.
– Мадемуазель Жерминьяк, ангел мой, не так уж бедна, как ты полагаешь. Она экономит на слугах, но обладает великим сокровищем.
– Что за сокровище? – удивилась служанка. – Я работаю в этом доме уж больше двадцати лет, а ни о каких сокровищах не слыхала!
– Ну конечно! Старая хозяйка его прятала. А новая, похоже, и не знает ничего о своем наследстве. Ей это сокровище просто не нужно.
– Что-то не понимаю тебя, любимый. Это нашей-то госпоже не нужны деньги? Ну, это ты хватил!
– Деньги ей нужны, да только реальной стоимости содержимого одной из своих шкатулок эта девица не ведает!
– Ты говоришь загадками, дорогой…
– Ответь-ка мне, Николетта: когда ты была в хозяйских покоях, приходилось ли тебе видеть у госпожи шкатулку, инкрустированную раковинами?
– У мадам Жерминьяк было множество драгоценностей и шкатулок… Раковины… Дай-ка подумать… Ага, вспоминаю! Видала!
У литератора перехватило дыхание.
– А ты знаешь, что в ней хранится?
– Да моего ли ума это дело, любимый?! – сказала Николь.
– Зато я знаю! В этой шкатулке находится ценная старинная рукопись! И она стоит сто тысяч ливров!
– Сто тысяч ливров?.. – пролепетала служанка. – Да откуда же тебе знать? Ты, что ли, копался в вещах у моей госпожи?
«Если бы я мог в них копаться, то не лежал бы сейчас с тобой, а уже наслаждался бы мировым господством», – подумал Помье, а вслух ответил:
– Знающие люди рассказали. Слухами земля полнится, дорогая. Один человек даже лишился жизни за разглашение этой тайны…
– Господи Боже мой!
– …А убийство твоей старой хозяйки? Скорее всего, оно тоже произошло из-за этого документа!
– Батюшки мои! – застонала Николь. – А мы-то, знаешь ли, сразу заподозрили, когда этот незнакомец явился к ней в гости без приглашения! Сразу подумали: какой-то он не такой!
Литератор прервал поток охов и ахов.
– Мы должны заполучить этот свиток, – сказал он «возлюбленной» напрямик.
Николетта посмотрела на него с немым вопросом. Кажется, она уже поняла, что от нее требуется, но пока еще не могла решиться.
– Добудь его, дорогая, и мы обвенчаемся в тот же день. Убежим в другой город, снимем квартиру или, может быть, целый дом и до конца жизни не будем ни в чем нуждаться!
– Но это же кража, – сказала Николь.
– Не кража, а водворение справедливости! – выдал Помье заранее приготовленный ответ. – Ты всего лишь возьмешь у хозяйки то, что тебе по справедливости причитается! Неужели все труды, все унижения последних двадцати лет были сполна вознаграждены твоим нищенским жалованием камеристки?!
– Может, ты и прав… Но что мы будем делать с этим свитком? Я что-то не понимаю, каким таким образом он принесет нам обогащение? Это что, купчая на недвижимость? Или какой-то серьезный вексель?
Помье задумался. Полностью посвящать Николетту в историю свитка всевластия не хотелось. Вдруг эта дурнушка проявит нежданную хитрость и решит сама прочитать заклинание, стать госпожой мира? Можно было бы действительно сказать, что речь о купчей или векселе… Но ведь камеристка умеет читать! Она отличит старинный пергамент или папирус от современной ценной бумаги.
– Это античная редкость, – сказал наконец Помье. – Мечта коллекционера. Я уже отыскал одного месье, который готов купить эту безделушку за сто тысяч ливров.
– Да что же это за безделушка такая, которая стольких денег стоит?!
– Говорю же тебе, свиток!
– Свиток-то свиток, да только какой?
– Ну какой-какой… древний!
– Откуда же он такой взялся?
– Откуда… Из Палестины!
– Ох! Неужто Христос написал?
– Все возможно…
– Вот так реликвия, дорогой! Но не испортили ли ее сарацины?
– Видимо, не испортили.
– А как же она во Францию-то попала?
– В Крестовом походе добыли.
– Людовик Святой?
– Нет!
– А кто?
«Вот пристала! – подумал Помье. – И кто ей позволил совать во все свой длинный горбатый нос?! Если Николь постоянно себя так ведет, то неудивительно, что хозяйка ее не любит!»
– Ну кто?
– Кто да кто! Тамплиеры! – озлился писатель.
– А кто это, милый?
Несмотря на раздражение, Помье пришлось потратить еще некоторое время, чтобы рассказать Николетте про орден храмовников. Затем она вытрясла из него и сведения о том, что за текст начертан на свитке. Литератор признался, что заклинание. На то, чтобы не выболтать, каким образом оно действует, выдержки у Помье все-таки хватило.
– Вот так дела! – охала камеристка. – Настоящее палестинское заклинание! Кто бы мог подумать, что я работаю у потомицы магистра этих… как ты сказал? Тамплиеров! Неужели их сожгли абсолютно всех? Может быть, кто-нибудь все-таки да остался? Наверно, они хотят вновь завладеть этой святой реликвией? Как ты считаешь, мой ангелочек?
– Цыц! – сказал Помье. – Ни слова больше! Ни о свитке, ни об ордене! Еще не хватало, чтобы другие слуги разведали наш секрет! Ты проникнешь в комнаты госпожи, разыщешь шкатулку, инкрустированную раковинами, и принесешь мне ее сегодня же! Вернее, ближайшей ночью.
– Но…
– Никаких «но»! Я встречу тебя на углу улиц Кенкампуа и Ломбардцев, под фонарем. Во сколько ложится твоя хозяйка?
– После полуночи…
– Тогда в два часа. Поняла? В два часа ночи под фонарем на углу. Ты придешь со шкатулкой и мы убежим навсегда!
– После этого ты точно на мне женишься? – спросила с подозрением Николетта.
– Даже не сомневайся.
Дома, в тупичке Собачьей Канавы, Тереза складывала чистое белье в большую заплечную корзину.
– Где шатался? – спросила она вместо того, чтобы обрадоваться приходу писателя и накормить его ужином.
– Гулял. Искал вдохновения. Договаривался с театром. Ходил к издателю, – быстро перечислил Помье благовидные варианты.
