Йен Пирс - Гибель и возрождение
— Не согласен с вами.
— Вы, наверное, слышали — эта икона считалась покровительницей квартала. Она защищала квартал от эпидемий, а во время войны на него не упало ни одной бомбы. Конечно, все давно об этом забыли. Помнят лишь старики вроде синьоры Грациани. Во всяком случае, я так полагал до последнего времени. По неизвестной мне причине кража иконы всколыхнула новый всплеск любви к «Мадонне». Ох уж эти римляне. С виду типичные прагматики и материалисты, а копни поглубже…
— Так в чем проблема?
— Они устраивают ночные бдения, во время которых умоляют ее вернуться. Такое впечатление, будто они и впрямь боятся, что с кварталом может что-то случиться в ее отсутствие. Они исповедуются в грехах перед закрытой дверью в надежде, что Божья Матерь смягчится, увидев их искреннее раскаяние, и вернется.
— Но ведь икону украли.
Отец Жан улыбнулся:
— Они так не думают. Большинство из них уверено, что она лишила их своей благосклонности к исчезла по собственной воле. И не вернется до тех пор, пока они не исправятся. Я читал о подобном феномене в летописях, но никогда не думал, что сам стану свидетелем такого поклонения. Проблема в том, что они во всем обвиняют орден.
— Чем же вы перед ними провинились?
— Тем, что спрятали ее от людей. Закрыли церковь. Вообще-то это вина генерала Боттандо: он посоветовал нам запереть все двери.
— Такова его работа.
— Да. Но я только сейчас начинаю понимать, что наша работа — игнорировать подобные советы. Теперь нам придется обсудить с братьями, как разрядить обстановку.
— Конечно. Может быть, вы просто подскажете мне, как найти отца Чарлза? Если существует хоть один шанс получить от него полезную информацию…
— Нет ничего проще — он живет здесь. Мы присматриваем за ним.
Отец Жан вытащил из кармана старинные часы на цепочке, посмотрел на них и сказал:
— Хорошо, я отведу вас к нему. Только быстро. Если он в форме, я оставлю вас у него. Дальше вам придется позаботиться о себе самому.
Очень быстрым шагом он повел Аргайла вдоль по коридору, потом вверх по лестнице, взбираясь все выше и выше, пока не дошел до этажа, где современная отделка уступила место старой облупившейся краске. Окна здесь были совсем крошечные, а узкие двери висели на болтающихся петлях.
— Здесь у нас не богато, — заметил отец Жан. — Но он отказывается переезжать.
— Ему нравится здесь жить?
— Он живет здесь шестьдесят лет и жил даже тогда, когда возглавлял орден. Когда он заболел, мы хотели выделить ему более светлую комнату на первом этаже: оттуда ему было бы легче выходить на прогулки, да и доктора советовали сменить обстановку на более жизнерадостную. Говорят, она способствует ясности ума. Но он отказался трогаться с места. Он никогда не одобрял перемены.
Отец Жан постучался, выждал секунду и толкнул дверь внутрь.
— Чарлз? — тихо позвал он во мраке. — Ты не спишь?
— Нет, — ответил старческий голос. — Не сплю.
— Я привел к тебе посетителя. Его интересует архив, и он надеется на твою помощь.
После долгой паузы скрипнул стул в дальнем конце темной комнаты. Судя по всему, помещение редко проветривалось — воздух был густым и тяжелым.
— Ну, показывай своего посетителя.
— Ты можешь с ним поговорить?
— А что я сейчас делаю?
— Вам повезло, — шепнул Аргайлу отец Жан. — Возможно, через некоторое время он отключится, но до тех пор вы успеете что-нибудь выяснить.
— Не надо там шептаться, Жан, — послышался сердитый голос. — Заводи своего посетителя, и пусть он поднимет жалюзи, чтобы я видел, с кем имею дело. А сам оставь меня в покое.
Повеселевший отец Жан улыбнулся и тихонько вышел из комнаты. Аргайл на ощупь пересек комнату, открыл окна и поднял жалюзи. Утренний свет больно ударил по глазам.
Взору его открылась аскетичная комната, весь интерьер которой составляли кровать, два стула, письменный стол и полка с книгами. На стене висело распятие, на потолке была вкручена обычная лампочка. Отец Чарлз сидел на стуле и смотрел на Аргайла спокойно и терпеливо, как умеют смотреть только старики. Аргайл не решился сесть без приглашения и молча ждал, когда отец Чарлз составит о нем свое суждение.
Сам он предполагал увидеть маленького сморщенного старика, трогательного и печального. Ему не удалось скрыть своего удивления, поскольку человек, которого он увидел, разительно отличался от образа, нарисованного его воображением. Перед ним сидел очень крупный мужчина — вероятно, в молодости он был настоящим гигантом. Грудь колесом, мощный разворот плеч — даже сейчас, будучи старым и больным, он казался слишком большим для стула, на котором сидел, да и, пожалуй, для всей комнаты. Его умные проницательные глаза с живым интересом изучали лицо Аргайла. Старик не торопился — он понимал, что инициатива на его стороне.
Выдержав достаточную паузу для того, чтобы визитер понял, кто есть кто, отец Чарлз кивнул:
— Как вас зовут, молодой человек?
Аргайл представился, выговаривая слова громко и ясно.
— Садитесь, синьор Аргайл. И говорите как обычно: я не идиот и прекрасно слышу.
Джонатан смутился.
— Не тушуйтесь. Я уже не тот, что раньше — отец Жан, без сомнения, уже сообщил вам об этом, — но большую часть времени пребываю в здравом уме. Если я начну засыпать, нам придется прервать беседу. Я слишком горд и не позволяю смотреть на себя в состоянии прострации. И вам не позволю.
— Ну разумеется, — согласился Аргайл.
— Итак, молодой человек, скажите мне, чего вы хотите.
Аргайл начал объяснять.
— Да, наша госпожа пришла с Востока. Будьте добры, расскажите, почему вас это интересует.
Аргайл сообщил ему о краже. Отец Чарлз внимательно слушал, покачивая головой.
— Нет, — сказал он, — не может быть.
— Боюсь, что может.
— Значит, вы ошибаетесь. Она не могла покинуть монастырь. Это невозможно, если только… — он улыбнулся посетившей его мысли, — если только политическая обстановка в мире не изменилась самым кардинальным образом с тех пор, как я в последний раз читал газеты. А это было всего лишь вчера.
«Похоже, старик и впрямь в здравом уме. Даже более чем».
— Насчет маленькой «Мадонны» не беспокойтесь: она обнаружит себя, когда сочтет нужным.
Спорить с этим не имело смысла. Аргайл попытался подъехать к нему с другой стороны:
— Однако члены ордена весьма обеспокоены, им нужна помощь. И ради них, даже если в этом нет большой необходимости…
Лицо отца Чарлза дрогнуло в слабой улыбке.
— Я не сумасшедший, молодой человек, и отвечаю за свои слова.
— Не сомневаюсь, — искренне согласился Аргайл.
— И не надо говорить со мной отеческим тоном, вы для этого слишком молоды.
— Извините.
Отец Чарлз наклонился вперед и всмотрелся в лицо Аргайла.
— Да, я вас помню. Боюсь, у нас мало времени, поэтому переходите сразу к делу.
Аргайл рассказал о Буркхардте и высказал свое предположение, что Буркхардт начал охотиться за иконой после того, как почерпнул какие-то сведения о ней в монастырском архиве.
— Конечно, это только мои догадки. Но мне необходимо понять, почему он вдруг заинтересовался «Мадонной», — сказал он.
Отец Чарлз задумчиво кивал, и Аргайл испугался, что разум его начал затуманиваться. Но тот, словно угадав его мысли, с легкой улыбкой обратил на него ясный взгляд.
— Мистер Буркхардт, да. Я его помню. Он был здесь в прошлом году. Боюсь, я встретил его не очень приветливо.
— Почему?
— Он обычный ремесленник. Улавливаете мысль? Аргайл помотал головой.
— Его интересовал только стиль, он всему искал объяснение. Он не придавал никакого значения духовному влиянию, которое оказывают святые образы на людей. Обращение к «Мадонне» с молитвой он считал религиозным предрассудком. Изучая связанные с ней легенды, он искал в них рациональное зерно, напрочь отметая версию чуда. Ему были чужды религиозные чувства. Он интересовался ими только для того, чтобы зарабатывать деньги. Поэтому я был с ним не так открыт, как мог бы. Ему пришлось разбираться во всем самостоятельно. Естественно, он многое упустил.
— О-о…
— Но вам я, пожалуй, скажу то, что не сказал ему. Знаете почему?
— Потому, что картина исчезла и я могу помочь ее отыскать?
Отец Чарлз покачал головой:
— О нет. Я уже сказал вам: она не нуждается в нашей помощи. «Мадонна» вернется, когда захочет этого сама.
Аргайл улыбнулся.
— Вы добрый молодой человек, но не демонстрируете этого. В моменты просветлений я часто хожу в церковь молиться. Я ходил туда больше полувека — люблю тишину. Несколько дней назад я видел, как вы стояли возле «Мадонны» и зажгли для нее свечу. Вы смутились, когда синьора Грациани поблагодарила вас. Ваш поступок доставил ей большое удовольствие.
— Это мое протестантское воспитание, — сказал Аргайл.
— Это ваша доброта. И синьора Грациани почувствовала ваше отношение к «Мадонне».
