Валерия Вербинина - Убежище чужих тайн
– Нет. Поручиться не могу, но мне кажется, что нет. Он был уверен, что обманщик – он один, а она терпит его выходки, потому что любит его. Такое положение безгранично льстило его самолюбию. Насколько мне известно, о Викторе он узнал уже после ее смерти.
– А о моем дяде?
– О нем вообще речи не заходило. Я никому не говорил о том, что я видел.
– Я вам очень благодарна за это, доктор, – серьезно промолвила Амалия. – Скажите, Серапион Афанасьевич, как по-вашему, могли у Луизы Леман быть другие любовники?
– Не знаю. По правде говоря, у меня в то время были дела поважнее, чем следить за амурными похождениями этой особы. Мы опасались эпидемии холеры и пытались к ней подготовиться, еще коллега вызвал меня в Полтаву на консилиум к госпоже Ворожейко, я возился со штабс-капитаном Тарнавским, который был совершенно безнадежен, лечил крестьян, занимался сыном госпожи Вартман, а вдобавок мне приходилось вскрывать беременную утопленницу и убитого мастерового…
– В таком случае позвольте мне задать другой вопрос. Если бы Сергей Петрович при жизни Луизы узнал, что его обманывают, что бы он сделал?
– Вы имеете в виду, мог ли он ее убить? – усмехнулся доктор. – Пожалуй, глупости на это у него бы хватило.
– А у Надежды Кочубей?
– Надежда Илларионовна – несчастная женщина, – покачал головой Серапион Афанасьевич. – Нет, она никого не убивала.
– Можно узнать, на чем основывается ваша уверенность?
– На том, что если бы она была убийцей, Сергей Петрович назвал бы ее имя на первом же допросе. И не только назвал, но и рассказал бы со всеми подробностями, как именно она убивала его любовницу.
Против этого было совершенно нечего возразить, и раздосадованная Амалия решила зайти с другой стороны.
– Скажите, доктор, вы ведь видели Надежду Кочубей в тот день, когда стало известно об убийстве…
– Да, я ее видел.
– Вы заметили на ней какие-либо раны, синяки, ушибы? Как если бы она недавно с кем-то боролась.
– Ничего такого не было.
– Вы уверены?
– Абсолютно уверен. Кроме того, Луиза Леман не боролась перед смертью. Убийца застал ее врасплох.
– А что вы можете сказать о душевном состоянии Надежды Кочубей в то утро?
– Она была очень взвинчена, плакала и металась, – серьезно сказал доктор. – За несколько дней до этого я осматривал ее и сообщил ей, что она станет матерью. Она попросила меня пока никому не говорить – она-де суеверна. Но следователь Курсин настаивал на том, чтобы с ней поговорить. Пришлось мне объяснить, почему ее пока не стоит тревожить…
– Кто был отцом ребенка?
– Не знаю и знать не хочу, – ответил доктор, нахмурившись. – Либо Виктор Кочубей, либо Сергей Петрович. Я ее не спрашивал…
– В тот день Виктор жестоко избил жену. Вас вызвали после этого?
– Да, но я все равно ничем не мог бы ей помочь. У нее случился выкидыш.
– Вы осматривали труп Луизы Леман. Не могли бы вы повторить мне, к каким выводам вы пришли?
– Выводы я уже изложил в своем заключении, а потом повторял новому следователю и на суде, – отозвался Серапион Афанасьевич. – Жертва была убита не там, где обнаружили ее труп, а в другом месте. Ее ударили четырнадцать раз острым предметом, ножом или кинжалом. Только три удара оказались смертельными.
– А не может ли быть так, – спросила Амалия, – что Луизу Леман ударили лишь один раз, после чего наступила смерть, а остальные удары наносились уже по мертвому телу, так сказать, для отвода глаз?
– Нет, – покачал головой ее собеседник. – Если хотите, я могу показать на вас, как наносились удары. Впрочем, вам, вероятно, это будет неприятно…
Но Амалия сказала, что готова к эксперименту, и встала перед доктором, который, глядя на нее сверху вниз, быстро показал, куда именно пришлись удары.
– Первые два не были смертельными, но третий пробил сердце, потом удары наносились куда попало – в грудь, в живот, в плечи…
– Крови было много?
– Разумеется.
– То есть убийца был весь в крови?..
– Я бы так не сказал, потому что артерии не были повреждены. Но кровь, конечно, на него попала.
– А оружие? Я знаю, что его не нашли, но вы, как врач, можете что-то о нем сказать?
Доктор Гостинцев поморщился.
– В своем заключении я написал, что у убийцы был нож или кинжал. В этом нет никакой ошибки, но я был молод и до того мало соприкасался со случаями подобных ранений…
– Что именно вы имеете в виду? – насторожилась Амалия.
– Сейчас я бы сказал точнее, – отозвался ее собеседник. – Не нож, а именно кинжал. Недавно в меблированных номерах «Италия» произошел прискорбный случай – драка с применением холодного оружия, – и, когда я перевязывал потерпевшего, я снова увидел раны такого же типа. Лично я предполагаю, что у убийцы Луизы Леман был кавказский кинжал.
Глава 17. Странные цифры
– Но ведь это все меняет! – вырвалось у пораженной Амалии. – Я хочу сказать, что это может сузить круг поисков…
– Боюсь, что нет, – покачал головой доктор Гостинцев. – Потому что Сергей Петрович держал у себя целую коллекцию холодного оружия, в доме Виктора Кочубея тоже хранились какие-то вещицы, привезенные с Кавказа, и если вы выйдете сейчас на улицу и завернете за угол, то увидите лавчонку, где вам продадут хоть дюжину кавказских кинжалов – поддельных, конечно, но выглядеть они будут почти как настоящие. По правде говоря, – продолжал Серапион Афанасьевич, – я не думаю, что что-то изменилось бы, если бы я двадцать лет назад сказал о кинжале. Потому что Меркурий Федорович – человек крайне дотошный, он и без всяких моих заявлений озаботился проверить все ножи и кинжалы в домах обоих подозреваемых.
– И ничего не нашел? – спросила Амалия.
– Нет, будь его воля, он бы заодно обшарил лес и болото, но ему не хватило времени. Впрочем, болото у вас такое, что его обыскивать бесполезно, все равно ничего не найдешь. Ваши крестьяне по-прежнему верят в попелюху?
– Мне рассказывали о ней, когда я была маленькой, – улыбнулась Амалия, – и до сих пор, если на болоте или возле него что-нибудь происходит, в этом обязательно обвиняют попелюху. И конечно, проклятье «чтоб тебя попелюха стрескала» или «чтоб тебя попелюха к себе утащила» до сих пор в наших краях считается самым страшным.
…Попрощавшись с доктором, Амалия вышла на улицу, но не прошла и двух десятков шагов, как из-за угла показался фаэтон с уже знакомым извозчиком.
– Не угодно ли прокатиться, сударыня? Куда угодно, двадцать копеек – в любой конец города! Кроме вокзала…
Амалии не хотелось возвращаться в гостиницу. Мысленно она перебрала все городские достопримечательности – памятник Петру, монумент над братской могилой погибших в Полтавской битве шведов, городской сад, собор, здание дворянского собрания – и поняла, что ее никуда не тянет.
– Отвези меня к костелу, – попросила она.
Полтавский костел был выстроен в классическом стиле и не произвел на Амалию особого впечатления – она не любила здания, похожие на коробки с колоннами и треугольной крышей. Кладбище было небольшое – основную часть полтавского населения составляли все же православные и евреи, – и баронесса фон Корф почти сразу же увидела могилу, которая выделялась среди других своей пышностью и почти вызывающим богатством. Здесь было все – массивная плита черного гранита, огромное распятие, плачущие ангелы, – а у подножия креста была изображена скульптурная фигура красивой молодой женщины с распущенными волосами. Она сидела, поджав под себя одну ногу и спустив вторую с плиты, словно хотела выйти из мира мертвых в мир живых – и не могла. Печальный взгляд ее был устремлен на установленную напротив надгробия белую мраморную скамеечку, рассчитанную только на одного человека. Сейчас на этой скамеечке сидела Луиза Делорм, стиснув сумочку, и с отчаянием на лице смотрела на надгробие. Приблизившись, Амалия увидела имя на плите, написанное по-французски. Вместо дат жизни было написано, также по-французски: «Из вечности в вечность». На могиле лежали цветы – охапка слегка увядших белых роз и свежие хризантемы, которые, очевидно, принесла дочь.
Амалия не ожидала, что могила Луизы Леман произведет на нее настолько гнетущее впечатление. Возможно, на баронессу фон Корф повлиял разговор с доктором Гостинцевым, но сейчас ей почудилось, что эта кричащая, неуместная роскошь была своеобразной попыткой убийцы вымолить прощение у той, кого он убил.
Девушка, сидящая на скамье, бросила на Амалию мученический взгляд.
– Сколько же вы тут сидите? – вырвалось у баронессы.
– Не знаю. – Луиза повела плечом. – Может быть, час, может быть, два. Там розы на могиле – думаете, это он?
Амалия подозвала сторожа и спросила у него, кто приносит цветы на могилу.
– Госпожа Вартман, – ответил старик. – Каждый день приносит новый букет, всегда только белые розы. И за могилой ухаживает тоже она.
Амалия дала сторожу гривенник и объяснила, что барышня, сидящая на скамейке, – дочь убитой и поэтому не стоит ее трогать.
