Евгений Сухов - Царское дело
– А вы, прошу прощения, каждое утро ходите с ним на завод? – мягко прервал его Воловцов.
– Да, почти каждое. Так отец прививает мне навыки к пивоваренному делу, – ответил Кара и выжидающе посмотрел на Ивана Федоровича: – Мне можно продолжать, господин следователь?
– Да, прошу вас, господин Кара. – Иван Федорович Воловцов был сама вежливость.
– Благодарю вас.
Секретарь-стенографист вскинул голову и посмотрел сначала на допрашиваемого, а затем на следователя. Он еще никогда не присутствовал на допросе, протекающем в столь вежливых тонах, и был несколько удивлен подобным обстоятельством. Воловцов поймал его взгляд и сдвинул брови к переносице, после чего стенографист опустил голову и более уже не проявлял никакого удивления и прочих эмоций в течение всего допроса. Что, собственно, и требуется у такого рода служащих…
– Часам к двенадцати я освободился, мы пообедали, и я поехал на Лубянку, где беру уроки ведения бухгалтерии. После уроков взял извозчика и поехал в ювелирный магазин Хлебникова, чтобы сделать своей невесте подарок, поскольку утром получил от нее письмо, где она сообщала, что уезжает в Боровск к отцу и просит прийти вечером проститься. Сами понимаете, я не мог явиться без подарка…
– Очень вас понимаю и прошу прощения, что снова перебиваю вас, господин Кара, – виновато посмотрел на Александра Воловцов, – а что, Клавдия Матвеевна уже тогда, год назад, считалась вашей невестой?
– Да, поскольку я сделал ей предложение и она согласилась, – без особых затей ответил Кара. – Просто на тот момент мы еще не были помолвлены…
– А почему, позвольте полюбопытствовать? – невинно сморгнул Иван Федорович.
– Извольте! Ее матушка поставила условие, чтобы я достиг определенного положения и получил согласие родителей.
– И что, это условие на сегодняшний день соблюдено? – как бы мимоходом спросил Воловцов. Но Кара к этому вопросу был готов и ответил просто:
– Да. Отец ничего не имеет против нашей свадьбы и до моего поступления на службу готов обеспечивать меня средствами, достаточными для содержания семьи.
– А когда вы намерены поступить на службу?
– Надо полагать, не позднее весны следующего года, – ответил Александр.
– Благодарю вас, – произнес Воловцов и вкрадчиво спросил: – А тогда, год назад, ваши родители были согласны, что Клавдия Смирнова станет вашей невестой?
– Мама против нее ничего не имела, – с неизбывной печалью в голосе произнес Александр. – Она полностью доверяла мне и знала, что я не совершу ничего предосудительного или чего-то такого, что пошло бы вразрез ее желаниям. Она очень любила меня. – Выдержав паузу, которая, надо полагать, должна была означать его скорбь и волнение, он добавил: – Равно как и я ее…
– А Алоизий Осипович как относился к вашим отношениям с Клавдией Матвеевной? – поинтересовался Воловцов.
– Он ничего не знал о них, – несколько виновато посмотрел на судебного следователя Кара. – Ни матушка, ни Марта, ни я ничего не говорили ему об этом…
– А если бы знал, тогда что?
– А если бы знал, то, я думаю, был бы категорически против…
Это была тактика Александра: говорить по большей части правду, приправляя ее соусом лжи. На девяносто процентов правды – и всего десять процентов лжи. Так ложь будет неприметнее и легче усвоится собеседником. К примеру, ложью было то, что Юлия Карловна, как выразился Александр, «полностью доверяла ему и знала, что он не совершит ничего предосудительного, что шло бы вразрез ее желаниям». Это, конечно, было совсем не так, поскольку кража ее браслета в Филях и продажа Александром опять же украденных золотых сережек и велосипеда с микроскопом, ему не принадлежащих, говорила вовсе об обратном…
– Благодарю вас, господин Кара. – Иван Федорович сделал вид, что верит каждому слову допрашиваемого и, более того, весьма ценит его откровенность. – Итак, вы приехали в магазин Хлебникова, чтобы купить своей невесте подарок. И что, купили?
– Да, – ответил Кара.
– Что именно вы купили?
– Колечко с брильянтом, жемчужное колье и часы.
– И все? – поднял брови Иван Федорович.
– Да, все, – недоуменно посмотрел на него Кара.
– А серебряный портсигар и серебряную спичечницу вы где приобрели? – осторожно спросил Воловцов.
– Ах да, забыл. Портсигар и спичечницу я тоже купил у Хлебникова.
– Для себя, надо полагать? – задал на первый взгляд весьма глупый вопрос судебный следователь.
– Конечно, для себя! А для кого же еще?
«А почему ранее он скрывал, что купил портсигар и спичечницу в магазине Хлебникова? – сам себе уже задал вопрос Воловцов, для вида листая памятную книжку, дабы хоть как-то заполнить возникшую паузу. – Не потому ли он не хотел говорить о спичечнице и портсигаре, что эти покупки были сделаны исключительно для себя? Как и меховое пальто, о котором он на предыдущих допросах не обмолвился ни словом. А что значат эти умалчивания? Лишь одно: если бы в семье вскрылся факт хищения денег из сундучка в спальной четы Кара Александром, то трата денег на любимую девушку могла как-то оправдать скверный проступок. Мол, большие чувства, несказанная любовь и, как следствие этого, – полное безрассудство, которым и был вызван сей неблаговидный поступок. А вот траты этих денег на себя, пусть даже небольшой части, никакого оправдательного момента нести не могут. Напротив, покупка портсигара, спичечницы и мехового пальто подчеркнули бы корыстный интерес Александра, думающего не только о своей невесте, но и о себе. Безрассудству тут уже нет места. Здесь скорее уместен расчет, чего как раз и боялся выказать Александр, когда умалчивал о покупках лично для себя…»
– Продолжайте, прошу вас. – Воловцов поднял глаза от памятной книжки.
– Потом я поехал к портному Цыпленкову, – сказал Александр. – Я видел у него хороший смокинг и хотел приобрести его для визитов к невесте. Смокинг оказался мне немного великоват, и я велел его переделать, чтобы он был готов к вечеру. Затем вернулся домой, и мы все вместе поужинали.
– Все вместе – это с присутствием Алоизия Осиповича? – воспользовавшись короткой паузой, спросил Воловцов.
– Да. У нас так было заведено, – ответил Кара.
– Продолжайте, прошу вас, – мило улыбнулся Иван Федорович.
– Хорошо, – улыбнулся в ответ Александр. – В начале восьмого вечера я взял извозчика и поехал к портному Цыпленкову, чтобы забрать смокинг и жилет. Перед этим, по дороге к Цыпленкову, заехал в магазин Гирша на Кузнецкий мост и купил меховое пальто. Потом забрал исправленный смокинг и жилет и в начале девятого вернулся домой…
– Скажите, господин Кара, а почему в прошлые допросы вы ничего не говорили о визите в магазин портного Гирши и о приобретении у него мехового пальто? – задал вопрос Иван Федорович, мельком глянув на Кару. Но тот был спокоен, и сей вопрос судебного следователя ничуть его не смутил и не взволновал. Александр лишь вздохнул и ответил:
– Поймите мое тогдашнее состояние, господин судебный следователь. Разве мне тогда было дело до какого-то мехового пальто?! – Он поднял голову и посмотрел на Ивана Федоровича. Взгляд его был скорбен и печален…
– Да, верно, простите, продолжайте, – скороговоркой произнес Воловцов, пораженный столь искусной игрой молодого человека и его циничным отношением к страшным событиям, произошедшим год назад. Все это никак не укладывалось в голове судебного следователя, еще никогда не сталкивавшегося с такими, с позволения сказать, людьми, как этот Александр Кара. Конечно, в практике следователя Воловцова встречались и насильники, и убийцы, сердца которых были ожесточены и не имели ни сострадания, ни жалости, но по сравнению с этим Карой все они казались теперь Ивану Федоровичу просто рядовыми хулиганами…
– В начале девятого я, как уже сказал вам, вернулся домой и стал готовиться к визиту к невесте…
Начиналась самая продуманная Александром часть повествования. Конечно, он ни словом не обмолвится о том, что это именно он похитил деньги из сундучка в спальне. Не скажет, почему отослал из квартиры слугу Василия Титова и девочку Настю, заигравшуюся с Еличкой. Не пояснит, почему на кухне оказался окровавленный топор, которого уже давно обыскался дворник Федор.
Нет, Кара, конечно, правдиво и в деталях опишет картину преступления, когда он якобы побежал на крик Ядвиги и обнаружил трупы матери и сестры. Эта картина известна, она и так уже стоит перед глазами Воловцова, а ничего нового, чего бы не знал Иван Федорович, Кара не скажет.
Почему, например, он был столь встревожен, узнав, что Ядвига жива? Не потому ли, что, придя в себя, она могла назвать имя убийцы? Его, Александра Кары, имя.
Зачем после совершения злодеяния Александр так ждал Василия? И не раз обмолвился об этом посторонним людям?
