Клод Изнер - Роковой перекрёсток
Жозеф окинул его насмешливым взглядом.
— Ну, вы скажете тоже, мсье Легри! Сразу видно, что вы никогда не знавали нужды. Когда я был маленький, матушка частенько ходила закладывать постельное белье к «моей тетушке» — так в народе называют ломбарды. Предположим, у Молина была назначена встреча с неким Шарманса с улицы Фран-Буржуа…[48] Или что Шарманса работает в «казино» — это еще одно название ломбарда. Надо все хорошенько проверить, но, похоже, мы и вправду напали на верный след. Да еще как напали! Что же до нашего господина Абирто, то я сильно подозреваю, что этот типчик просто квартирует в Сальпетриер, где-нибудь слева рядом с двором, где обитает некая дама по имени Манон… его любовница?
Виктор ничего не ответил.
— Мсье!
— Я вот подумал… А если мы идем по ложному следу? Если это туманное послание, которое случайно попало ко мне в руки, не имеет ничего общего с нашими убийствами?
— А как же «зал петриер», а? «Моя милая царица в Приюте, как самое презренное из всех созданий…». Хотя… Сальпетриер вполне можно назвать приютом, там и по сей день лечат психов, так что… Интересно, что по этому поводу думает инспектор Лекашер? Нам повезло, мы теперь знаем подробности, которые ему неизвестны.
— Будущее покажет… Хотя, возможно, Молина или тот, кто написал записку, имел в виду здание Оберто, расположенное в левом крыле приюта Сальпетриер, куда некоей Манон предписано являться, допустим, на лечение.
— Уф, вы меня совсем запутали. Надо сходить туда и все разузнать. Вдруг Абирто — это кто-нибудь из пациентов или медицинского персонала? Дальше: «ул. Л.»? Загвоздка в том, что в Париже полным-полно улиц с названиями на букву «Л». Впрочем, наша должна быть достаточно длинной, раз указан номер 1211. А вот «прв»?..
Договорить ему не удалось — на лестнице эффектно появилась Айрис. Трое мужчин не могли оторвать восхищенных взглядов от стройной девушки, облаченной в ярко-розовое шерстяное платье и новую фетровую шляпку в тон. Айрис улыбнулась Виктору и Жозефу и присоединилась к Кэндзи, который успел проводить посыльного и надеть сюртук и шляпу. Они ушли со словами:
— Мы по магазинам, к обеду нас не ждите.
Стоило им выйти, как звякнул дверной колокольчик. В лавку зашел дородный господин и снял цилиндр, обнажив совершенно лысую голову. Жозеф состроил недовольную гримасу: он был вовсе не рад увидеть герцога Фриульского, дядюшку того самого Бони де Пон-Жюбера, который разбил ему сердце, женившись на Валентине.
— Друг мой! Вы, наверное, уже догадываетесь, каким ветром меня к вам занесло. Говорят, у вас есть книга, которая может меня заинтересовать: фолиант ин-кватро в сафьяновом лимонно-желтом переплете, произведение непревзойденного Мишеля! Я хочу преподнести ее в подарок племяннику по случаю свадьбы. Скажите прямо: сколько она стоит?
Виктор достал книгу, а Жозеф ушел в подсобку. Там, среди дневников путешественников, он мог дать волю чувствам.
«Лучше иметь дело с „теткой“, то есть ломбардом, чем с этим дядюшкой, — мрачно думал он. — Когда сдаешь любимую вещь в ломбард, остается надежда ее вернуть… Ах, если бы мсье Виктор поручил мне навести справки в ломбарде, я бы им всем показал!»
Жозеф схватил метелку из перьев и отправился сметать пыль с полок с книгами за спиной у Виктора и герцога, сидевших за столом и торговавшихся из-за Монтеня.
«Да уж, дядя и племянничек друг друга стоят, — думал Жозеф. — Слушать противно, как он ноет: „Понимаете, это подарок…“. Мы здесь не ковры продаем! Я, конечно, зарабатываю недостаточно, чтобы жениться на Валентине, зато не торгуюсь, как на базаре! Да плевать я хотел на ваш гонор, аристократы паршивые!»
И он отряхнул метелку перед самым носом у герцога. Тот возмущенно взглянул на него, и Виктор нахмурился, делая Жозефу знак удалиться.
Появление почтальона разрядило обстановку. Виктор расписался в получении и положил бандероль на стойку. Герцог Фриульский выписал чек и хмуро откланялся. Виктор дождался, пока он выйдет, и принялся довольно потирать руки:
— Кэндзи будет доволен. Монтеня надо сегодня же доставить в Отей к Бони де Пон-Жюберу.
Жозеф побледнел и застыл столбом.
— Я туда не поеду! Вы прекрасно знаете, почему.
— Хорошо, хорошо, я займусь этим сам, — ответил Виктор, пряча улыбку и распаковывая посылку.
— Не вижу ничего смешного! — обиделся Жозеф.
— Да прекратите вы ворчать, лучше посмотрите, что за книгу нам прислали из Лондона, — «Знак четырех». Автор — доктор-шотландец, который на досуге пишет так называемые детективные рассказы. Главный герой — сыщик, способный распутать любое преступление при помощи дедуктивного метода. Три года назад я прочитал его первую повесть в английской газете и считаю, что нашему мсье Лекоку[49] далеко до этого Шерлока Холмса. Мне подумалось, что вам будет приятно получить вторую повесть в оригинале.
Довольный Жозеф рассыпался в благодарностях.
— Придется мне всерьез взяться за английский, если я хочу прочесть эту книжку.
— Я помогу вам, — пообещал Виктор. — Первая глава называется «Суть дедуктивного метода Холмса».
— Будто специально для нас написано, мсье Легри, я прямо сгораю от нетерпения. А что вы скажете, если я отправлюсь в ломбард и порасспрошу там, а потом все расскажу вам про этого Шарманса?
— У вас на это уйдет весь остаток дня, а мне тут крутись как белка в колесе.
— Ну, мсье Виктор, ну, пожалуйста, я ведь первый раз отпрашиваюсь…
— Хорошо, Шерлок Пиньо, отправляйтесь. А потом предоставите мне полнейший отчет.
* * *Жозеф велел кучеру остановиться у здания Национальных архивов Франции, выскочил из экипажа и, чуть было не сбив с ног старушку с большими корзинами, выслушал поток брани. «Может, автор записки имел в виду не главный ломбард, а какое-нибудь из его многочисленных отделений?» — промелькнуло у него в голове, но он решил придерживаться первоначального плана — на улицу Регар или на улицу Серван он всегда сходить успеет.
Он перешел улицу Фран-Буржуа и без всякого воодушевления зашел в помещение муниципального ломбарда. На него нахлынули воспоминания детства. Эфросинья Пиньо оглядывается вокруг, одной рукой сжимая узелок с бельем, а второй держа за руку белокурого мальчика. После смерти мужа она осталась совсем без средств. Она долго не может решиться подойти к окошечку, застыв посреди зала, словно статуя. Она никогда не искала ничьей помощи, но теперь вынуждена заложить свое скудное имущество. Маленький Жожо поднимает голову и говорит: «Мама, давай продадим эти простыни, они такие колючие!» В тот день они вышли из здания, став богаче на сотню су, и потом не раз приходили сюда.
Жозеф увидел женщину в трауре, которая с трудом тащила огромные каминные часы, которые вдруг ни с того ни с сего заиграли мелодию из Моцарта. Здесь было множество людей — кто с ивовой корзиной, кто с керосиновой лампой, кто с вазочкой для варенья. Они надеялись выручить хоть несколько монет, чтобы расплатиться по долгам или просто купить кусок хлеба, и принесли сюда рабочие инструменты, бесполезные, но милые сердцу безделушки, постельное белье или жалкую одежонку. В другом конце зала принимали в залог матрасы, их сразу же уносили на дезинфекцию. Чуть дальше располагалась витрина с украшениями.
Жозеф занял очередь за той самой старушкой, которая его только что обругала. В корзинах у нее были тарелки и бокалы. Кто-то тронул его за плечо. Жозеф обернулся.
— Как вы думаете, — робко спросил студент в форменной тужурке, показывая вазу с отколотым краем, — можно выручить за нее хоть что-нибудь?
Ему ответил высокий человек с желчным лицом:
— Даже и не мечтай! Это я тебе говорю. А я в свое время приторговывал на бульварах, меня даже императором прозвали — у меня язык хорошо подвешен, и я в два счета любой товар сбыть мог, а еще держал ухо востро и вовремя уносил ноги.
— И что, вас в конце концов свергли? — спросил Жожо.
— Да уж, удача от меня отвернулась. Если дожил до седых волос и не скопил денег, остается либо в ящик сыграть, либо хлопотать себе пенсию. А за его вазу тут ничего не дадут.
— Но это же севрский фарфор, — не унимался студент.
— Ага, но в таком состоянии это просто барахло. Здесь вам не благотворительное общество, им нужна прибыль. Знаете, сколько у них оценщиков?
Жозеф и студент дружно покачали головами.
— Восемь! И если беднякам вроде нас с вами не удается выкупить свои вещи, их пускают с молотка. Потому и дают нам самую низкую цену. Да они и за «Джоконду» не дали бы больше сотни су. Что уж говорить о твоей вазе…
— Но я же вам говорю: это настоящий севрский фарфор!
— Сам увидишь. Столовое серебро и золотые безделушки они оценивают на вес и оплачивают только четыре пятых. А за остальное хорошо если треть настоящей цены дадут. Вот я часы принес и знаю, что могу с ними распрощаться!
