Александр Бушков - Комбатант
Барцев, точно, прямо на них таращится — с ним-то Бестужев служебным порядком не общался, так что риска быть разоблачённым нет, однако неприятно… Гадюшник, чтоб его…
— Сереж, а Сереж… — протянул он, откровенно дернув спутника за рукав. — Поехали лучше в кабаре, ты ж обещал…
— Ну ладно, ладно, — засмеялся Серж. — Боюсь, Степан Евлампьевич, не распропагандировать вам Ваньку, он уж от страха сам не свой. Поедем мы, пожалуй, и в самом деле в кабаре. Всего наилучшего! Успехов вам… шатать!
Едва оказавшись в тронувшемся экипаже, Бестужев спросил резко:
— Вы что, умом подвинулись?
Теперь он вспомнил: «Весёлый драгун» именно что значился в бумагах Особого отдела как одно из местечек, облюбованных в Париже революционными эмигрантами.
— А что?
— Думать нужно было, прежде чем тащить меня туда, — всё так же жёстко продолжал Бестужев. — Вы же прекрасно знаете, кто я. Я мог нос к носу столкнуться со старыми знакомыми, которые моё инкогнито расшифровали бы в два счёта… один, кстати, там и сидел, хорошо, он меня не заметил… а если я не заметил других? Вы бы хоть предупредили.
— Ну простите уж дурака… — развёл руками Серж. Я ж хотел, как лучше… Думал курьёза ради показать вам один из парижских серпентариев, сиречь змеятников. Не подумал, честное слово…
Его оправдания казались ненатуральными, носившими явный привкус дурной театральщины. Бестужев словно столкнулся с двумя совершенно разными людьми. Тот Серж, что на его глазах столь блистательно разыгрывал перед эмигрантами безобидного повесу, так оплошать не мог… однако же оплошал. Прямые вопросы задавать бесполезно, всё равно промолчит… интересно, сам он этакую дурь устроил или выполнял инструкции Гартунга? Странные какие-то комбинации взялся крутить Гартунг, ничуть не имеющие отношения к главной задаче… или это какие-то суперковарные ходы, которые Бестужеву пока и знать не положено? Но зачем, к чему? Извозчик, вопреки утверждениям Сержа отлично понимающий по-русски… Странный визит в «Весёлого драгуна»… Где этому объяснение?
— Алек… тьфу, Иван Савельич! — сказал Серж, всё ещё улыбаясь крайне виновато. — Ну простите уж великодушно, прошибся… Буду свою вину искупать. Давайте закатимся в «Мулен де ла Галетт»… или нет, лучше в «Бюлье». Тамошний канкан и в самом деле переходит границы возможного, как о том пишут. Зрелище пикантнейшее, не пожалеете. Все наши офицеры, покончив с делами, посещали сие заведение — и отрицательных мнений я впоследствии не слышал. Будьте спокойны, уж там-то никого из ваших знакомцев не встретите. Поедемте, а?
Бестужев угрюмо молчал.
— Право же, я не только о развлечениях пекусь, — сказал Серж уже настойчивее. — Для обычного костромского купчика было бы характерно посещение именно таких увеселительных заведений — и, как люди взрослые… С последующим знакомством с адептками изящных искусств… Честное слово, Аркадий Михайлович в рамках предстоящих комбинаций мне поручил вас туда непременно свозить. Ну полагается вам так по образу! Вы не беспокойтесь, на увеселения любые, — он фатовски подмигнул, — казённые суммы ассигнованы, вам тратиться не придётся нисколечко, будьте уверены…
— Это, конечно, аргумент… — всё ещё сердито сказал Бестужев. — Что там за комбинации плетет Аркадий Михайлович, можете сказать?
— Простите, сам пока не посвящён… (И снова интонации показались Бестужеву ненатуральными!) Аркадий Михайлович о планах болтать не склонен… Узнаем в своё время, и вы, и я. Так поедемте?
— Ну, что поделать, — сказал Бестужев. — Если того требуют загадочные комбинации…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛОВИСЬ, ЛОВИСЬ, РЫБКА…
Судя по тому, как непринуждённо чувствовали себя люди из бригады по розыску террористов в обширном помещении с тремя высокими окнами, выходящими на железнодорожные пути, это была специальная полицейская комната на вокзале, пусть и без всяких табличек. Довольно приличные столы и стулья, огромная карта железных дорог Франции на стене. Время от времени появлялся агент, что-то шептал на ухо бригадиру, и тот втыкал очередной маленький флажок на ведущей к Парижу магистрали. Продвижение поезда с циркачами отслеживалось самым тщательным образом, телеграфные донесения поступали исправно — работа, признал Бестужев, чёткая, можно даже сказать, безукоризненная.
Никто не разговаривал — так, перекидывались скупыми репликами. Дым крепкого «капораля» клубами висел в воздухе, так что в конце концов пришлось приоткрыть створку одного из окон. Как всегда бывает в подобных случаях, напряжение нарастало, достигало пика по мере того, как поезд неспешно приближался к Парижу: восемьдесят километров… шестьдесят… сорок… По донесениям агентов, Гравашоль со своей бандой пребывал в поезде, они вели себя совершенно спокойно, ничто не говорило, что заметили слежку, так что шансы на успех велики…
Бестужев сидел в уголке, ничуть не стремясь к общению с французскими коллегами — всё необходимое давно оговорено, его тоже захватило общее напряжение, он едва ли не одну папиросу от другой прикуривал (хотя, разумеется, старался внешне не проявлять волнения, защищая перед французами честь мундира — жандарм российский должен быть невозмутим и спокоен…).
Вчерашний вечер, следует сознаться, был проведён довольно-таки предосудительно, с точки зрения суровых моралистов. Мало того, что они с Сержем наблюдали в «Мулен де ла Галетт», а потом и в «Бюлье» весьма, скажем так, интересный канкан, после представления Серж потащил его знакомиться с двумя, скажем так, юными актрисами. Ничего не поделаешь, пришлось провести остаток ночи так, как его непременно провёл бы волжский купчик… А впрочем, подавляющее большинство прибывающих в Париж одиноких мужчин так себя здесь и ведут, в конце-то концов, у Бестужева не имелось ревнивой супруги, перед которой требовалось бы что-то скрывать — а его начальство на подобные развлечения в неслужебное время смотрело сквозь пальцы…
Вот только эти французишки — такие простодушные дикари, знаете ли… «Мулен де ла Галетт», располагавшееся на знаменитом холме Монмартр, стояло рядом с одной из последних на Монмартре ветряных мельниц по имени «Блют фен», давно превращённой в некий выставочный экспонат с платой в двадцать пять сантимов за вход. Серж, похохатывая, поведал причину, по которой мельница стала паноптикумом: оказывается, в 1814 г., во время взятия Парижа русскими войсками, тогдашний владелец мельницы и три его сына взяли ружья и принялись героически палить по надвигавшимся «казак рюсс», причём трёх казаков убили. Разъярённые казаки схватили мельника, разрубили его на куски, а куски эти привязали к мельничным крыльям — чего ещё ожидать от диких скифов из азиатских степей? По словам Сержа, французы в эту побасёнку верили всерьёз, так что заведение процветало, и монеты в четверть франка сыпались градом…
Однако сейчас он думал не о дремучести французов, готовых принимать на веру любые страшные сказки об «азиатских варварах». Давно уже приглядывался к интересной, на его взгляд, парочке — бригадиру Ламорисьеру и его подчинённому, молодому инспектору Ксавье де Шамфору — именно так, со спокойным достоинством подчеркнув дворянское «де», он Бестужеву сегодня утром и отрекомендовался. Что вызвало иронический взгляд бригадира, тут же подмеченный Бестужевым, — а далее он окончательно уверился, что меж этими двумя существует старый антагонизм…
Вообще-то Ламорисьер, кряжистый невысокий мужчина средних лет с короткими моржовыми усами и грубой физиономией деревенского жандарма, безусловно, был толковым сыщиком, в этом Бестужев убедился уже примерно через четверть часа. Точно так же и де Шамфора, судя по общению, никак нельзя было назвать растяпой. Однако этот антагонизм между ними то и дело прорывался наружу — старая, как мир, история о начальнике, который считает своего молодого подчинённого чересчур прытким, и о молодом подчинённом, который то и дело безуспешно пытается отстаивать свою точку зрения, но постоянно нарывается на реплики вроде: «Всё умничаете, мой мальчик?»
Люди были очень уж разные: бригадир — классический служака, не блещущий особым умом и фантазией, зато цепкий, как бульдог, по самую маковку наполненный богатым житейским опытом. Из тех, кто тянет лямку — не забывая при этом порадеть и о собственном благе: то крестик в петличку, то наградные, то прочие житейские блага. Де Шамфор, как убедился Бестужев, принадлежал к другой породе, не столь уж и редко встречавшейся в подобных службах: образованный, эрудированный романтик, сохранивший в себе что-то от азартно играющего в «казаки-разбойники» мальчишки, увлечённого ещё и самим процессом охоты.
Собственно говоря, оба этих человеческих типажа способны принести на своём месте нешуточную пользу. Другое дело, что, по житейскому опыту самого Бестужева, подобные романтики (какие встречаются и в Корпусе) требуют, в отличие от «служак», более пристального надзора со стороны начальства. Сплошь и рядом становятся отличными сотрудниками — но частенько в силу характера нарываются на пулю там, где человек из разряда «служак» сначала семь раз отмерит, а потом уж кинется под выстрелы. Одним словом, знакомая картина. Ну, а подобное противостояние «молодой подчинённый и осторожный начальник» свойственно, наверное, всем без исключения учреждениям всех без исключения стран…
