Зуфар Фаткудинов - Тайна стоит жизни

— Та-ак... отправлено двадцать восьмого июня... а пришло первого июля. — Он вытащил письмо и начал читать.

Дорогая Мария Петровна! Сообщаем вам, что многоуважаемый Постнов Анатолий Сергеевич, наш сосед по квартире, скончался 26 июня сего года. Все мы глубоко скорбим о безвременной кончине нашего дорогого товарища.

— А я собиралась ехать туда и остановиться у Анатолия Сергеевича, — произнесла слабым голосом больная. — Там мой муж похоронен, умер от тифа в гражданскую... Вот видите, какой это человек. Даже перед смертью не забыл позаботиться обо мне, чтоб, приехав туда, не оказалась в трудном положений с жильем — там у меня никого нет...

Треньков тем временем размышлял так: «Письмо отправлено двадцать восьмого, в квартиру Ахматовых агенты иностранной разведки проникли тридцатого. Значит, естественно, отправителя письма в это время не было здесь. Если даже он был жив, не успел бы сюда добраться за одни сутки. Скорее всего, Постнов жив и послал письмо, чтобы Метелева не приезжала. Кому хочется возиться с больной, почти незнакомой старой женщиной?»

Эдуард немного поколебался: взять письмо или оставить. Решил на всякий случай взять, хотя был уверен, что оно не имеет отношений ко всей этой истории с ахматовскими чертежами.

«Вот у Закирова рожа вытянется, — подумал он, — когда узнает, что его версия лопнула как мыльный пузырь. Мужика явно тащит на умозрительные абстрактно-схоластические версии, высосанные из мизинца левой ноги».

Треньков посмотрел на часы: рабочий день окончился час назад. «Ого! А я еще вкалываю, вот дурак», — проговорил он про себя.

И снова вспомнил Закирова. «Интересно, как он поведет себя, когда узнает, что я уже названиваю его Элечке? А что будет, если отобью? — заулыбался Треньков. — Припадок хватит».

Мысль об Элеоноре взбодривала его, и вялость в теле, вызванная дневной духотой, неожиданно исчезла. Ему стало легко и весело. От предвкушения встречи с ней приятно защемило сердце.

Почему-то вдруг вспомнилось, как Юрка Герасимов недавно гнался за преступником, а он, как сторонний наблюдатель, глядел ему вслед. И тоскливая мысль о том, что узнают о его трусливой бездеятельности, разлилась в сознании. Прекрасное настроение вмиг исчезло. «До чего же гадко устроен человек, — подумал Эдуард. — Не успеешь подумать о прекрасном, ощутить прекрасное в полной мере, а уж пакостная мысль тут как тут: выскакивает из закоулка в памяти и чернит грязной метлой все светлое в душе, отравляет сознание. И ничего почти не остается». Он вздохнул и пошел прочь из палаты.

На следующий день поздно вечером из четвертой городской больницы, где лечилась Метелева, поступило сообщение: отравилась колбасным ядом больная урологического отделения Тараткина. Неизвестное лицо передало пакет с продуктами в приемный пункт больницы, адресовав его Метелевой. В палате Тараткина попросила Метелеву угостить ее колбасой. Сама Метелева в тот момент есть не хотела. Вскоре Тараткина скончалась.

Глава XIV

В Гурьеве майор Стеклов разыскал своего старого товарища по чоновскому отряду Бажанова Сергея. Тот работал в горпищеторге. За шестнадцать лет, с тех пор как они не виделись, Сергей изрядно изменился: располнел, от некогда густой шевелюры остались одни воспоминания, стал очень степенным и важным. Но его великолепная память осталась неизменной. В спокойной домашней обстановке он рассказал о событиях давно минувших дней, которые произошли в прикаспийских краях.

Осенью 1924 года, после возвращения со службы, Бажанов работал уполномоченным ОГПУ Астраханской области по городу Гурьеву. Время было неспокойное: в окрестностях города иногда появлялись банды, по ночам вспыхивали перестрелки.

В город забредали кутеповские эмиссары: бывшие царские офицеры, мечтавшие восстановить монархию. При проведении одной операции в руки чекистов попал бывший поручик царской армии Шергин, связанный с монархистскими элементами в Поволжье. Он-то и поведал об атамане Мефодии — Волковском Александре Викентьевиче. Бывший атаман, как оказалось, перебрался в относительно тихую гавань — в Астрахань и иногда зачем-то наведывался в Гурьев.

Поручик Шергин, происходивший из знатного дворянского рода, когда-то учился в гимназии вместе с Волковским и был дружен с ним. Они продолжали давнишнюю дружбу своих родителей. В доме Шергиных говорили, что отец Викентий по богатству может потягаться с самыми состоятельными людьми России, что только в Волжско-Камском банке вклад у него составляет более миллиона золотом.

— Поручик Шергин говорил нам тогда, — вспоминал Бажанов, разливая по чашкам крепко заваренный ароматный чай, — что видел на руке у атамана Мефодия изумительной красоты золотой перстень с бриллиантом, каратов эдак на пятьдесят, необычной конфигурации. А под бриллиантом кроваво-красный крест. Атаман Мефодий хвастался, что перстень — ключ к раскрытию тайны, за которой гонялось множество людей и не одно столетие. Будто сам по себе перстень стоит ничтожно мало в сравнении с теми ценностями, к которым можно добраться с его помощью. Волковский собирался прихватить ценности и махнуть за границу. Обещал привлечь к этому делу Шергина, разумеется, за большое вознаграждение. Поручик заявил, что его приятель в то время больше думал не о реставрации монархического строя, а о том, как живым унести ноги за рубеж; он в последнее время не принимал участия в каких-либо преступных акциях.

Бажанов придвинул к майору чашку, взял свою и, подув на чай, неторопливо отхлебнул. Посмотрев на утомленного Стеклова, предложил:

— Знаешь, Петро, давай допьем чай и немного поспим. Сегодня воскресенье — сам бог велел. А потом я тебе дорасскажу про этого атамана, идет?

Стеклов согласился. Но спать он не мог. Дневной зной сильно донимал его.

Горячий ветер, суховей, после полудня начал слабеть, и уже часам к пяти подул прохладный влажный ветерок со стороны Каспия. Стеклов пришел в себя лишь вечером, когда в доме стало совсем прохладно.

— Слушай, Серега, как ты ежедневно переносишь такую баню? Я здесь второй день — и уже чуть концы не отдаю.

Тот лишь улыбнулся.

После ужина хозяин дома продолжил свой рассказ:

— Благодаря показаниям поручика Шергина, мы напали на след нашего старого знакомого атамана Мефодия. В этих краях он бегал уже под другим именем. На одной из явок в Астрахани, наконец, удалось его накрыть. Сдаваться атаман не пожелал и был убит в перестрелке. Его опознал Шергин. И хозяйка явочной квартиры подтвердила личность убитого — Волковского, атамана Мефодия. Вот, кажется, и все, что я знал об интересующей тебя истории.

— А этот загадочный перстень у атамана обнаружили?

— Ах да! Забыл сказать: перстня у убитого не нашли; обыскали его одежду, как говорится, до последней строчки, перевернули кверху дном явочную квартиру — и ничего.

— Может, хозяйка квартиры припрятала?

— Она категорически заявила, что такого перстня никогда не видела у атамана.

Оба помолчали. Бажанов включил свет и закрыл окна.

— Мошкара налетит, — пояснил он, — спать не даст.

Стеклов, немного подумав, спросил:

— А не удалось выяснить связи атамана, его ближайшее окружение?

— Ничего существенного в этом роде не узнали тогда... Только вот хозяйка той квартиры, где мы застукали атамана, сказала, что к нему приходил какой-то красивый молодой человек с женскими чертами лица, чем-то похожим на самого атамана. К этому молодому человеку атаман относился очень тепло.

— А этот тип не был пойман?

— Нет. И личность его так и не была установлена.

— Где учились Волковский с Шергиным?

— Подожди, подожди... — наморщил лоб бывший чекист, — не то в Костроме, не то в Ярославле. Помню, что где-то в Верхнем Поволжье... Он еще рассказывал про Ипатьевский монастырь... От Шергина узнал я тогда, что первый русский царь из династии Романовых был провозглашен в том самом монастыре... К своему стыду, не знаю, в каком из городов он находится...

— В Костроме, — о чем-то думая, подсказал Петр Прохорович. — Там был провозглашен боярин Михаил Романов царем Российского государства.

— Ну, выходит, учились они в Костроме, — заключил Бажанов.

— Этот молодой красавец не братом ли приходился атаману Мефодию?

— Не могу, Петя, тебе на сей счет ничего сказать. Упустил я тогда этот вопрос, — Бажанов пожал плечами, — а почему не выяснил его у Шергина, сам сейчас не пойму.

«Ну, если дети учились в гимназии, значит, и родители там же, в Костроме, находились. А поскольку родитель атамана был священником, то концы надо искать в церковных архивах города. Видимо, отец Викентий заправлял там каким-то приходом, — размышлял Стеклов. — Если этот молодой человек — брат атамана Мефодия, тогда в какой-то мере можно понять, почему ожила тень атамана и кто под этим именем скрывается сейчас. Придется покопаться в архивах и выяснить родословную отца Викентия».