Николас Ремин - Снег в Венеции
– Комиссарио?
Трон невольно высвободил руку и оглянулся. Сразу за ними стояла супружеская пара – типичные англичане, а за ними высокий господин в элегантном фраке – именно он окликнул Трона.
Это был Хаслингер, лицо его сияло. Подняв руку, он помахал Трону, растопырив пальцы.
– Комиссарио! – повторил он так громко, что Трону показалось, будто все обратили на них внимание.
Когда Хаслингер подошел, Трону ничего другого не оставалось, как представить инженера своей даме.
Княгиня протянула Хаслингеру руку для поцелуя – преодолев некоторое внутреннее сопротивление, как заметил Трон, – и инженер учтиво прикоснулся к ней губами.
Обращаясь к княгине, Трон сказал;
– Синьор Хаслингер был одним из пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда».
– Я знаю, – голос княгини прозвучал неожиданно резко. – Когда я вошла в судовой ресторан, вы как раз из него выходили, – сказала она Хаслингеру.
Что-то, казалось, смутило Хаслингера. Не сводя глаз с княгини, он в раздумье покачал головой.
– А мы не встречались с вами прежде?
– Конечно, – княгиня тонко улыбнулась, бросив на Хаслингера многозначительный взгляд, смысл которого Трон угадать был не в силах. – Мы встречались на судне.
Инженер покачал головой.
– Нет, я не об этом. На судне я, очевидно, вас не заметил. – Он умолк, вспоминая. – Вы часто бываете в Вене, княгиня?
– Нет, довольно редко.
– Ну, тогда… – Хаслингер не окончил своей мысли, а только недоуменно пожал плечами и вдруг поспешно начал прощаться.
– Давно вы с ним знакомы? – спросила княгиня, когда Хаслингер исчез в толпе.
– Со вчерашнего дня, – сказал Трон. – Познакомились мы случайно. Хаслингер – племянник Шпаура. Он принял на судне двойную дозу снотворного, лег в постель и проснулся уже в Венеции.
– Так что помочь вам он не смог? – Княгиня бросила на Трона колючий взгляд.
– Нет, – вздохнул Трон. – Хаслингер все проспал. В том числе и шторм.
Подошла гондола княгини, и она протянула Трону на прощание руку.
– В воскресенье вы расскажете мне, что нового вам открыл Моосбрутгер, – сказала княгиня, задержав руку Трона в своей на несколько секунд дольше положенного, – так ему, по крайней мере, показалось.
– Снова в четыре? – спросил он.
Княгиня кивнула, поставив ножку на борт гондолы. Потом Трон долго смотрел, как гондола, лавируя, выбралась из флотилии лодок и, наконец, исчезла за мостом Фениче.
25
Елизавете потребовалась всего секунда-другая, чтобы понять, что перед ней – три хорватских егеря, и еще несколько мгновений, чтобы разобраться в их чинах. Человек, обратившийся к ней – вернее, пролаявший что-то, – лейтенант. Двое других, в нескольких шагах позади него, – сержанты.
– Что вам угодно?
Эти три слова она произнесла, несколько повысив голос, как и подобало императрице. Обычно довольно было и двух слов, чтобы окружающие сообразили, кто перед ними. Но сейчас Елизавета была преображена до неузнаваемости.
– Вы говорите по-немецки, синьора?
У лейтенанта были колючие свиные глазки, неестественно торчащие наружу зубы и сплющенный нос. Потребовать, чтобы он вызвал сюда старшего офицера? Ну нет! Елизавета вежливо, но твердо спросила:
– А не скажете ли вы, лейтенант, в чем суть дела?
Лейтенант в ответ лишь препротивно рассмеялся кривя тонкие губы и сверкая зубами. Вдобавок Елизавета почувствовала, как от него резко пахнет табачным дымом.
– А может, это вы, синьора, объясните нам, чем вы тут занимаетесь?
– Я прогуливаюсь.
– Ага, она прогуливается. – Лейтенант рассмеялся – смех его походил на овечье блеяние – и бросил на сержантов взгляд, как бы призывающий их присоединиться к веселью, но те почему-то молчали. Елизавете показалось, что они находят поведение офицера предосудительным.
– Разве гулять возбраняется? – спросила она.
Однако лейтенант не ответил. Он внезапно разозлился и, выпятив подбородок, визгливо приказал сержантам:
– Ружья наперевес!
Елизавета отчетливо представила полицейскую кутузку. Там всегда холодно в это время года, и от каменных плиток пола в ноги заползает сырость. Елизавета прямо-таки увидела, как сидит на жестком деревянном стуле, а вокруг толпятся возбужденные офицеры; они о чем-то горячо спорят. Они проверили ее пропуск, связались с дежурным офицером во дворце и установили, что ни о какой графине Хоэнэмбс там ничего не знают. Офицер отдал приказ навести справки у императрицы, которая этот пропуск подписала. то есть ее хотят разбудить, что, однако, невозможно, ибо – Боже великий! – императрица исчезла, и, скорее всего, она похищена И все ждут Тоггенбурга, потому что никто, кроме него, не может взять на себя всю полноту ответственности…
Совершенно ровным и спокойным голосом – хоть и измененным с помощью ватных комочков – она произнесла:
– Не думаю, чтобы я согласилась пойти с вами, лейтенант.
Сержанты топтались на месте, ожидая развития событий. И лейтенант тоже замер в нерешительности.
Елизавета подумала, что это недурное начало, и продолжила говорить. Голос ее был тверд, как и подобало графине Хоэнэмбс, близкой подруге императрицы, чью роль она сейчас играла. Графиня гостит у императрицы уже неделю, и сейчас ей, видите ли, вздумалось погулять по центру города…
– Я думаю, вам нужно посмотреть внимательнее на мой пропуск, – сказала она, – после чего вы, я полагаю, посвятите свое время более важным задачам, если только не сочтете, конечно, что подобная прогулка по центральной площади может быть для меня небезопасной. – Она взглянула на лейтенанта с холодной высокомерной улыбкой и заключила: – Мне захотелось размять ноги и полюбоваться луной, и больше всего меня сейчас волнует, погасила ли я светильник в моей комнате на третьем этаже Что же до остального, то ее императорскому величеству будет приятно узнать, как вы печетесь о ней и ее придворных.
Елизавета говорила быстро, но не торопливо. К этому времени комочки ваты у нее во рту слиплись так, что совершенно не мешали артикуляции. Во время разговора она достала из кармана пропуск и протянула лейтенанту. Он поднес его к глазам и при слабом лунном свете начал тщательно изучать. Теперь Елизавета могла наконец самолично убедиться, какое воздействие оказывает на младших офицеров вид императорского вензеля. Брови лейтенанта поползли вверх, на лице появилось выражение удивления постепенно переходящего в растерянность.
– Графиня Хоэнэмбс?
Елизавета снисходительно кивнула: вопрос-то неуместный, все сказано в предъявленном лейтенанту документе.
– Ваша светлость, вы гостите в королевском дворце?
– Именно так. Я гостья. Как вы можете видеть, ее императорское величество собственноручно подписала этот пропуск. Ваша фамилия, лейтенант?
– Ковач, ваша светлость. Второй полк: хорватских егерей.
– Не могли бы вы объяснить мне, лейтенант Ковач, что все это значит?
– Комендант города приказал повысить бдительность вблизи дворца, ваша светлость.
– На то есть особые причины?
– Нет, ваша светлость. Просто время от времени меры по безопасности то ужесточаются, то наоборот.
– Понимаю.
Ковачу, беспокойство которого лишь усилилось, хотелось поскорее покинуть место этого нелепого происшествия. По его знаку оба сержанта отошли от Елизаветы на почтительное расстояние. Ковач, находившийся под сильным впечатлением от встречи со столь высокой особой, обеспокоенно спросил:
– Вы расскажете ее императорскому величеству о том, что…
Елизавета прервала его примирительным смехом:
– Вы только исполняли свой долг, лейтенант Ковач.
Теперь и Ковач улыбнулся. Потом щелкнул каблуками, отдал честь и ретировался.
Елизавета смотрела вслед патрулю, пока он не свернул на набережную. Там он поравнялся с мужчиной, который вел на поводу крупную собаку; затем патрульные исчезли из поля зрения Елизаветы.
«Понятливый человек этот Ковач, – подумала она и пошла по набережной, с силой ударяя сапожками о тротуар, чтобы сбить с них налипший снег. – Этот человек серьезно относится к своим служебным обязанностям, и он наверняка готов сделать ради императрицы все что угодно… Он Казанова в лейтенантском мундире, однако ему отлично известно: в Венеции не считается предосудительным, если императорский офицер заговорит на улице с дамой».
Вдруг Елизавету рассмешила мысль, что Ковач и впрямь собирался арестовать ее. Может быть, он все-таки просто пытался познакомиться с ней – доступным ему способом?…
Лейтенант наверняка высмотрел ее давно – тут сомнений нет. Он видел, как она прохаживается между площадью и мостом делла Палья, и наверняка заметил, что она уж точно одна. У моста делла Дзекка он вместе с сержантами последовал за ней, а потом и заговорил. Очевидно, все-таки вовсе не для того, чтобы потащить ее в управление полиции, а, возможно… чтобы, отослав сержантов, проводить ее домой. Прием грубоватый, но эффективный. Чем это могло закончиться – неизвестно. Елизавета не без иронии подумала, что пути любви бывают извилистыми и исключать ничего нельзя.
